Недавно в Харькове, на столбах, была расклеена такая афиша:

«Товарищ Ариадна Энтузиазм сделает доклад о “массовых играх революции”.

Обсуждать тезисы доклада будут: товарищ Роза Вихрь, т. Коммун-Парижский, Пролетарцев, Безуклонский и др.».

Признаюсь, мне не было смешно, когда я читал эту афишу, а скорее грустно. И прежде были революционные псевдонимы (и даже больше, чем позволяли правила приличия). Но прежде было как-то больше вкуса, больше грамотности, больше здравого смысла.

Теперь же псевдоним ничего не прикрывает, а скорее разоблачает человека с точки зрения умственных способностей и духовного багажа вообще.

Разве может быть умной женщиной Ариадна Энтузиазм?

Разве имена Розы Вихрь и товарища Коммун-Пожарского [так!] не говорят о местечковой претензии местечковых Прометеев, похитивших отнюдь не огонь с неба, а буржуазные «излишки»?

Есть псевдонимы просто глупые. Но есть псевдонимы, горящие на лице человека, как каторжные клейма. И совершенно непонятно становится, зачем эти бедные люди сами себя клеймят? Не угодно ли, в самом деле, до старости лет носить кличку Ариадны Энтузиазм или Розы Вихрь…

[…]

В собрании о[бщест]ва галлиполийцев на докладе об авиации [680] известный специалист на днях заявил, что сотрудник «П[оследних] новостей», говорящий об авиации и подписывающий свои статьи «полк. Шумский», ничего в авиации не смыслит. Председательствовавший на докладе генерал всемирной известности нашел нужным также посвятить несколько слов «военному лектору» и сказал: «Во-первых, г. Шумский не Шумский, а Соломонов из кантонистов. Во-вторых, не полковник, а капитан, и в-третьих, он не принадлежит к семье русского генерального штаба».

Верю компетентности суровых критиков, нашедших необходимым сделать такие заявления. Но и от себя позволю высказать недоумение: либо Шумский, либо полковник (или капитан) Соломонов, но ни в коем случае «полковник» не может пристегиваться к псевдониму. Правда, б. военный обозреватель «Нивы» в России не злоупотреблял подобным сочетанием и разрешил вольность лишь в газете г. Милюкова, когда последнему понадобился военный специалист.

Дурные примеры заразительны, и злоупотребление чинами и титулами стало обыденным явлением, особенно у людей тщеславных и расчетливых. Появились в полковничьих погонах деятели сцены и женихи с княжескими титулами. Это, так сказать, особая квалифицированная порода «стрелков». Другие «стрелки» по невежеству, по корысти или в забвении пьяного угара пристают к парижскому прохожему за подаянием и титулуют облюбованную жертву «сиятельством» или «высокоблагородием», а себя «князем» и «полковником царской службы».

Но то, что позволено «стрелку» с церковной паперти, как будто все же не подобает людям, претендующим на принадлежность к отбору эмиграции, и, как никак, но представляющих зарубежную Россию перед Европой и Америкой.

Господи, до чего тщеславны российские демократы!

Страшно даже подумать.

Относительно западных товарищей не берусь говорить: мало их здесь. Известно мне только, что обожают они быть шефами: шеф экипа, шеф санитарного обоза, шеф уборной на вокзалах железной дороги…

Но наши русские демократы – это уже что-то исключительное по претензиям на высокопоставленность. Что им звание шефа! Пустяки. Выше брать надо. Позвучнее, поярче.

Уже давно, еще в старой дореволюционной России, демократы и социалисты научились достигать этих высот, благодаря одному простому, но верному методу: придумыванию для себя псевдонима. Выступает на общественную арену Бронштейн… И сейчас же берет старую дворянскую фамилию: Троцкий. Появляется на горизонте Валлах-Финкельштейн и тотчас же занимает у дворян фамилию: Литвинов.

Казалось бы, при отчаянной ненависти к дворянам, к королям, к царям, можно было бы политическим деятелям левого толка брать псевдонимы чисто демократические: Разуваев, например, Колупаев, Голоштанников, Гармошкин, Михрюткин… Мало ли их! Это соответствовало бы и направлению мыслей. И идеалу сближения с черноземным народом.

Но нет! Что поделаешь с проклятым тщеславием! Как ни парадоксально, но чем левее были все эти враги царизма и капитализма, тем пышнее и знатнее выбирали они себе псевдонимы.

Пишет какой-нибудь шкловский фармацевт в меньшевицкой газете безумно социалистические фельетоны. Клокочет ненавистью к клерикализму, к империализму. А подписывается, подлец, страшно сказать как:

«Нума Помпилий».

То есть римский царь. Ужасный царь, любитель религиозных церемоний и празднеств!

Или начинает строчить в эсеровской газетке какой-нибудь, выгнанный за неуспех, семинарист. Злобно порочит монархический строй, высшие круги, аристократию… А подписывается каналья в то же время под своими статьями:

Дон Педро.

А почему именно «дон», если сам против дворян? А почему именно Педро, если эти самые дон Педро были бразильскими императорами?

И сколько по всей России, во всех газетах, толклось таких непреклонных демократов и социалистов с именами не менее пышными: Один – король Лир. Другой – дон Карлос. Третий – Тарквиний Гордый. Четвертый – Марк Аврелий. Пятый – Октавиан Август.

Все эти императоры, короли, цари, доны со всех сторон наваливались на несчастное российское государство, трепали его, долбили, подтачивали, общими усилиями свалили, в конце концов…

И вот, началась псевдонимная свистопляска по всей территории бывшей России. И псевдонимом прикрылось даже название страны.

Ну, а здесь, в эмиграции, для остатков революционной демократии, выброшенной большевиками за ненадобностью, настали, конечно, тяжелые времена. Все их более счастливые коллеги прекрасно устроились там: Тарквинии Гордые – комиссарами, Марки Аврелии – завами, Нумы Помпилии – директорами, дворяне Литвиновы – наркоминделами… А они, изгои, околачиваются здесь, сами не зная, зачем; эмигрантами себя не чувствуют, советскими гражданами тоже…

И единственно, что осталось им в утешение здесь – это, в созвучии с советской властью, развивать псевдонимное дело.

На подобие того, как в СССР даже слово маршал сделали теперь псевдонимом для вахмистров.

Вот возьмем, например, хотя бы Гецевича-Миркина. В бытность свою в России этот демократ не успел еще завладеть никаким звучным псевдонимом, вроде короля Лира. Оставаться же здесь просто Миркиным или просто Гецевичем, когда Ворошилов стал маршалом, было бы изменой и советскому строю и демократической тенденции старого времени.

И, после совещания с П. Н. Милюковым, Миркин придумал, наконец, для себя псевдоним:

«Профессор».

То есть профессор Миркин-Гецевич. Миркин-Гецевич фамилия; профессор же – его псевдоним.

А за Миркиным-Гецевичем – такой же псевдоним захватил для себя Кулишер. За Кулишером – Сватиков. А глядя на трех этих профессоров, с одной стороны, и на Буденного, с другой, подполковник Соломонов обиделся, сказал: «ба!.. Чем я хуже?» И стал всюду подписываться: полковник Шумский…

Да, конечно, это тщеславие. Тщеславие характерное для вождей демократии. Но если такова уж псевдонимная традиция российских революционных кругов, то почему, в самом деле, зарубежным демократам останавливаться и не развивать этого дела дальше, параллельно с советской эволюцией?

Сегодня можно ввести в круг псевдонимов звание профессора. Чин полковника. А через несколько лет – глядишь – и вся наша заграничная республиканская демократия уже достигла небывалых социальных высот:

Канцлер Рубинштейн. Фельдмаршал Шумский. Ординарный профессор Поляков-Литовцев. Принц Уэльский П. Н. Милюков. Эрцгерцог С. Н. Волконский. Инфанта Кускова…