В народном языке слово «новоселье» не имеет праздничного оттенка. Для крестьян – это труд и заботы, правда, связанные с надеждой на лучшее будущее.
Своим названием мы хотели подчеркнуть, что все мы – читатели и сотрудники журнала – здесь более или менее давние «новоселы».
В русской литературе «Новоселье» имеет освященную временем и именем Пушкина традицию. Один из литературных альманахов пушкинской эпохи носил это название, и сам поэт в нем участвовал. Таким образом, мы ставим наш журнал под знак великого поэта[739].
Редакция журнала разместилась на 2 East 80 Street в Нью-Йорке. Секретарем редакции стал М. Айзенштадт, выступавший в журнале – как автор и как переводчик – под псевдонимами «М. Железнов» и «Аргус».
Журнал просуществовал восемь с лишним лет. Первая книжка вышла в феврале 1942 г.[740], последние две – строенные номера 39 / 41 за 1949 г. и 42 / 44 за 1950 г. – увидели свет в Париже, куда София Юльевна вернулась осенью 1948 г. В течение 1942 г. вышло десять номеров журнала, после чего начиная с февраля – марта 1943 г., он приобрел сквозную нумерацию. Таким образом, в общей сложности из печати вышли 54, а не 44 номера, как это можно заключить из некоторых библиографических описаний[741]. В письме советскому литературоведу П. Л. Вячеславову Прегель в связи с «Краткими рассказами» Бунина этот факт специально оговорила:
Что же касается «Кратких рассказов» Бунина, то они помещены в № 26 (1946 г.). На самом деле это № 36, т. к. первые десять номеров в общий счет не вошли[742].
Прегель намеревалась продолжать «Новоселье» (или что-то подобное ему) и далее, после его приостановки в 1950 г., о чем, в частности, писала А. Бахраху 3 марта 1952 г.:
А «Новоселье», Алик, будет еще следовать. Или что-нибудь в этом роде!..[743]
Продолжения, однако, не последовало. Ю. Терапиано впоследствии писал, что вместе с закрытием «Новоселья» закатилась целая эпоха – завершилась «прежняя довоенная зарубежная литература, продолжавшая линию дореволюционной всероссийской литературы, с ее критериями вкуса, с ее традициями и отношением к делу писателя и поэта»[744].
«Новоселье» продолжало заведенную среди эмигрантских журналов еще в Париже традицию проведения «чаев» и «обедов». Первый такой обед был приурочен к выходу в свет № 1. Он проходил 19 февраля 1942 г. в одном из нью-йоркских отелей в присутствии примерно 100 человек. В информации об этом событии, которая появилась в самом журнале, сообщалось о том, что
С. Ю. Прегель огласила приветствия, полученные от друзей «Новоселья», и прочитала стихи, посвященные скитаниям зарубежных литераторов. В речах Б. Ярова, Л. Камышникова, Н. Задри, А Литтона и М. Слонима было указано, что перед «Новосельем» стоят широкие задачи и что журналу предстоит сыграть значительную роль в деле поддержки связи русских в Америке с родной культурой. В артистической программе вечера приняли участие г-жа Бел[л]а Рейн, спевшая частушки М. Железнова о сотрудниках «Новоселья», сопрано Татьяна Поберс, исполнившая ряд арий и романсов, и певец-гитарист И. Спивак. Все исполнители были награждены шумными аплодисментами.
Вечер привлек значительное число представителей литературы, искусства и общественности и прошел с большим подъемом, в дружеской, живой и непринужденной атмосфере[745].
Отношение Прегель к «Новоселью», рожденному, выпестованному и взращенному ею детищу, было по-матерински трепетным. Журнал стал центром ее вселенной, главным предметом неустанных забот и трудов.
Я работаю, как негр, над журналом, – пишет она 23 сентября 1945 г. своему давнему, еще по Берлину, приятелю, поэту В. Л. Корвин-Пиотровскому. – Помимо редактирования, почти всю техническую работу взяла на себя. Этим и держимся. Журнал растет[746].
В письме от 10 марта 1946 г. ему же:
Издавать русский журнал становится всë труднее: цены растут не по дням, а по часам. – Есть еще и другие привходящие обстоятельства… Только упорство и спасает[747].
Ростом своей популярности журнал был обязан поистине каторжной работе редактора, требовавшей железной выдержки, бесконечного терпения, напряжения всех душевных сил. «По-прежнему много работаю, прошибаю стенку лбом», – признается Прегель в письме к Л. Ф. Зурову от 25 сентября 1945 г. И добавляет: «Здесь пока еще можно дышать. Нет того озлобления, кот[орое] царит по ту сторону океана»[748]. О непростой битве за журнал пишет она и в письме к В. Н. Буниной от 21 декабря 1946 г.:
Интереса к литературе в США – никакого. (Я говорю о «русской Америке».) Не стоит себя обманывать. «Новоселье» с трудом завоевало себе друзей. Здешняя публика крайне недоверчива. Не мудрено – ее часто обманывали проходимцы, выдававшие себя за литераторов[749].
Однако вопреки трудностям, или, если процитировать редакционную заметку, открывающую 33 / 34-ю книжку «Новоселья» за апрель – май 1947 г., «преодолевая все многочисленные препятствия, стоящие на пути русского журнала за рубежом», Прегель упорно продолжала делать столь нужное и важное для того времени дело. Несмотря на свой по-женски мягкий характер, редактором она оказалась требовательным, строгим, порой даже суровым. Годы спустя К. Померанцев вспоминал, как София Юльевна говорила ему:
«Нужно заботиться не только о читателях, но и о сотрудниках, их уважать и за ними ухаживать, что не значит – печатать всë, что принесут. Мне если бы даже сам Толстой принес неподходящую для журнала вещь, я так бы ему и сказала и принесенного не напечатала бы». И, конечно, не напечатала бы, – заключает мемуарист[750].
Зорко оберегая интересы журнала, Прегель видела в нем сугубо суверенное творческое пространство, единичный текстовой феномен, на который ни у кого нет права посягать. По-видимому, не желая создавать прецедента, чтобы материалы, напечатанные в «Новоселье», воспроизводились где-то и кем-то еще, она стремилась предохранить их от перепечаток и дублирования. Именно этой стратегической задачей, нужно полагать, было продиктовано ее разгневанное письмо от 24 октября 1945 г. (с некоторым, впрочем, ощутимым налетом не до конца искренней разгневанности), адресованное в Париж П. Ставрову, тогдашнему председателю Объединения русских эмигрантских писателей[751]. Причиной письма послужило то, что парижская газета «Советский патриот» в № 45 от 31 августа 1945 г. перепечатала очерк Л. Зурова «Аушвиц», опубликованный в том же году в 21-й книжке «Новоселья». В этом письме Прегель писала:
Дорогой Перикл Ставрович, только что купила номер «Советского патриота» и к удивлению и ужасу увидела в нем рассказ Зурова «Аушвиц».
Очень прошу Вас передать всем, всем, всем, чтобы этого не делали. До США всë доходит, и журнал впервые за все эти годы выглядит глупо и смешно. Нам перепечатки не нужны. Об этом и речи быть не может! Не знаю, почему в Париже считают, что Америка отделена от «цивилизованного» мира.
Простите ради Бога за беспокойство, но Вы как председатель объединения должны мне в этом помочь. Позавчера написала Вам подробное письмо.
С самым искренним приветом
Ваша S. Pregel-Breyner[752]
