Она обратилась мыслями к последним нескольким месяцам, пытаясь точно установить тот момент, когда она узнала, что Марго больна, но не смогла вспомнить этого. Конечно, в последнее время ходить она стала медленнее и часто жаловалась на забывчивость. Однако она никогда не жаловалась на боль и даже на усталость, до тех пор пока однажды утром не смогла встать со своей кровати без посторонней помощи.

«Я должна в скором времени оставить вас, моя Эмма, – сказала она, когда Эмму позвали к ней. – Я видела уже больше шестидесяти зим, дитя мое, и я очень устала».

Эмма стала с жаром говорить, что Марго вскоре поправится, и приободрилась, когда старая няня согласно закивала и улыбнулась ей. Оставшись в постели, Марго попросила еще подушек, чтобы она могла сидеть и таким образом принимать участие в домашних делах, происходивших вокруг нее. Но с каждым днем она, казалось, становилась меньше, и Эмма прочла горькую правду в появившихся на ее лице новых морщинах. А вчера утром она попросила принести к ней Годиву и Этельфлед; благословив девочек перед ожидавшей их дальней дорогой, она снова пожаловалась, что устала. Эмма приказала слугам перенести ее в эту комнату, чтобы она смогла тут поспать, однако, оказавшись здесь, Марго попросила позвать к ней священника, и они на некоторое время заперлись тут.

После этого, похоже, силы, поддерживавшие старую женщину, оставили ее, и Эмма подумала, что теперь лишь вопрос времени, когда ее дух медленно покинет ослабевшее немощное тело.

Когда она взяла знакомую руку, старческие глаза вдруг открылись и Марго улыбнулась ей.

– Я рада, что вы со мной, – прошептала Марго на языке франков, который был для нее родным.

– Я никогда не оставлю тебя, – ответила Эмма на том же языке.

Пока архиепископ Эльфех передавал распоряжения короля, Этельстан нервно расхаживал по комнате. Ему не нравилось то, что он слышал, но ведь нельзя обвинять в этом того, кто ему это сообщил: Эльфех делал лишь то, о чем его попросили. Когда архиепископ закончил, Этельстан повернулся к нему и внимательно посмотрел в лицо человека, который, сколько он себя помнил, всегда был его советчиком и который часто вступался за него перед королем.

– Значит, я должен оставаться здесь, в Лондоне? И мне запрещено покидать город под любым предлогом? – спросил он, в душе надеясь, что, возможно, он что-то неправильно понял.

Они находились в большой зале лондонского дворца, и Эльфех, сидевший за одним из столов на козлах, жестом показал на запечатанный свиток, который лежал перед ним.

– Тут, без сомнения, все написано – я имею в виду наказания, ожидающие вас в случае неповиновения. Этого я не читал.

– Господи! Он по-прежнему не доверяет мне. Такое впечатление, что скоро он отправит меня в ссылку и объявит вне закона!

– Тогда вы должны повиноваться этому посланию и доказать ему, что он ошибается, – сказал Эльфех. – А поскольку вы отвечаете за оборону Лондона, в его приказе оставаться здесь, как мне кажется, нет ничего неразумного или необычного.

Но король сделал его узником Лондона! Ему запрещалось и ногой ступить за пределы города, даже если он будет необходим где-то в другом месте, – а в данный момент он столкнулся именно с такой ситуацией.

– Архиепископ, – начал он. Опершись руками о стол, он, чтобы подчеркнуть важность того, что собирался сказать, нагнулся вперед к Эльфеху, так что теперь лица их оказались друг напротив друга. – Большое войско датчан покинуло свой лагерь под Бенфлитом. Половина их армии осталась охранять корабли, но остальные – а это более двух тысяч воинов – пошли на север. Пять дней назад они сожгли Хертфорд. Я не знаю, куда они ударят после этого, но ничто не мешает им теперь отправиться по дороге Эрмин-стрит[10] на север, обращая в прах все города и аббатства отсюда и до самого Стамфорда

При этих словах Этельстана худое лицо архиепископа побледнело.

– Еще одна зимняя кампания?

Этельстан выпрямился, жалея, что у него нет новостей получше.

– Очевидно, им не хочется ждать до весны, чтобы вновь обнажить свое оружие, – сказал он. – Похоже, плохая погода их не пугает, и, помяните мое слово, архиепископ, они нас не боятся. Да и с чего бы им бояться? Мы не предприняли никаких усилий к тому, чтобы остановить их.

– Вы написали об этом королю?

– Написал, но мое послание еще не дошло до него, и я не могу еще неделю ждать его ответа. Люди в Лондоне уже собирают оружие и продовольствие, и, как только мы будем готовы, я намерен повести их на север. Мы по меньшей мере сможем останавливать отряды налетчиков, отколовшиеся от главных сил врага. Если повезет, мы сможем частично уничтожать их. Возможно, сможем даже найти подходящее место, чтобы втянуть их в сражение. Теперь вы сами понимаете, почему я так ропщу по поводу приказа короля, который заставляет меня оставаться в границах города.

– Тогда поручите Эдмунду возглавить людей, которых вы собираете. Если вы проигнорируете приказ короля…

– А это вообще приказ короля? – с досадой в голосе перебил его Этельстан. – Или все-таки Идрика?

Эльфех болезненно скривился:

– Думаю, их обоих.

– Я тоже так думаю. Значит, архиепископ, даже вам не удается отлучить короля от советов его ручного стервятника.

Выражение лица Эльфеха было угрюмым, и он вдруг показался Этельстану очень уставшим. «Ничего удивительного», – подумал он. Просить архиепископа отделить короля от его любимого элдормена – это действительно уже слишком. Даже праведный Эльфех не способен на такие чудеса.

– Я пытался урезонить короля, – сказал Эльфех. – Я советовал ему, чтобы он не доверял так Идрику, но не достучался до него. Ваш отец мучительно боится чего-то – я не знаю чего. Его изнутри гложет какой-то безымянный страх.

– Ему являются видения, – сказал Этельстан. Он однажды видел лицо короля, – точнее, застывшую маску смертельного ужаса, – когда тот проснулся от ночного кошмара. – Он называет их «предвестниками опасности». Если они довели его до того, чтобы доверять такому человеку, как Идрик, они должны быть порождением самого дьявола. – Он снова начал беспокойно расхаживать по комнате; его одолевало дурное предчувствие, которое он никак не мог унять.

– Вам не следует судить вашего отца так жестоко, – с укором сказал Эльфех. – На его плечах королевство, это нелегкое бремя. И земли этого королевства в настоящее время топчут датчане, что очень тревожит его. Это большая беда для всей страны.

– Мой отец сам – большая беда для Англии. – Взглянув на Эльфеха, он увидел понимание в глазах архиепископа и вздохнул. – Не бойтесь, святой отец, – сказал он. – Несмотря на все догадки моего отца, я не собираюсь лишать его бремени короны.

«Хотя, – подумал он, – однажды могу к этому прийти». Он нахмурил брови и стал растирать себе шею, стараясь массажем снять напряжение.

– Однако, ради всего святого, я бы хотел избавить всех нас от элдормена Идрика. Мой отец, мой брат Эдвиг, моя сестра Эдит – все они одурманены этим человеком.

Нужно было ему слушать Вульфнота, нужно было предпринимать шаги против Идрика еще до разгрома под Сандвичем. Теперь же сам Вульфнот находился в изгнании, а влияние и власть Идрика только усилились.

– Эдит связана с ним узами законного брака, – возразил Эльфех. – У нее нет другого выбора, кроме как принять сторону мужа.

Этельстан нахмурился. Он не любил, когда ему напоминали о том, что его сестра замужем за человеком, которого он презирает.

– Когда отец умрет, ей будет тяжело, – пробормотал он под нос, почти про себя, – и тогда ей придется выбирать между мужем и братом.

Когда трон станет принадлежать ему, Идрик отправится в ссылку, а Эдит сможет остаться или уехать – ему все равно. Затем Этельстан вновь повернулся к Эльфеху, поскольку теперь, когда они заговорили об Эдит, он наконец мог задать ему вопросы, которые хотел задать с первого момента, когда архиепископ только приехал.