– Ради всего святого, я хочу покинуть это место, – пробормотал он. – Взвесили уже последнее серебро. Наступил отлив, и я не вижу причин продолжать дальше, особенно если учесть, что принимающей стороне, похоже, совершенно безразлично, есть мы здесь или нет.

Крепкое пиво лилось сегодня рекой, и Хемминг явно выпил его слишком много. Его громадное тело сползло на край стула, а маленькие глазки в обрамлении густых бровей и нечесаной бороды уже некоторое время были закрыты. Из уголка открытого рта текла струйка слюны.

И этот человек должен стать их союзником! Какая грандиозная ошибка! Этельстан был убежден, что из всех трех предводителей викингов этот был самым неуправляемым, способным обернуться против них при малейшем недовольстве.

И все же король настоял на том, чтобы придерживаться этого совершенно безумного плана.

«Разумеется, Хеммингу нельзя доверять, – аргументировал он свои действия. – Он ведь предает своих датских соратников, не так ли? Он уже клятвопреступник, но что из этого? Нам нужно всего лишь постараться, чтобы он был всем доволен, и не давать ему повода точно так же предать потом и нас».

Поэтому срок доставки второй части гафола был передвинут вперед, чтобы воспользоваться преимуществом отсутствия Кнута и Торкелла. Одному господу известно, куда они отправились. Однако Хемминг утверждал, что, когда они вернутся, оставленные ими корабли выстроятся против них от устья Темзы до самого острова Танет.

– Ты думаешь, мы можем ему верить? – спросил Эдрид.

– Нет! – прорычал Этельстан. – Не вижу, что может помешать ему взять предложенное серебро, а завтра поднять якоря и уплыть подальше от Англии, пока в паруса будет дуть попутный ветер.

– Но, если он сдержит данное нам слово, весной ведь последует еще больший платеж? – возразил Эдрид. – И он захочет получить свою долю оттуда, разве не так?

– Это для него синица в руках, Эдрид, – ответил он. – Почему бы не взять деньги прямо сейчас и не скрыться с ними? Что он при этом теряет? Он легко может отвернуться от Англии, позволить своему брату и Кнуту поделить между собой гафол, который мы обещали привезти весной, а потом еще посмеяться над нами, что мы поверили, будто он станет защищать нас против себе подобных.

Именем святого распятия, как бы он хотел знать, действительно ли Хемминг рассуждает именно так.

Он бросил взгляд на человека, стоявшего позади стула Хемминга, – он не датчанин, а из Мерсии, знает датский язык и выступал переводчиком во время переговоров между Эльфехом и военачальником. Кто он такой и как его имя?

Он с удовольствием приставил бы нож к горлу этого парня и задал бы ему парочку насущных вопросов. Он должен многое знать про этих датчан. И, конечно же, у него имелись какие-то соображения насчет того, что творится в котелке у этого мерзавца Хемминга. Его можно даже заставить открыть им имена других, кто благодаря подкупу или угрозам так или иначе связал себя с датчанами. Их должно быть много. Боже… Насколько много? Сколько англичан потеряли веру в своего короля после двух лет непрерывной резни и разорения?

Он увидел, что, поскольку Хемминг по-прежнему не открывал глаз, Эльфех встал из-за стола, видимо, решив, что дольше оставаться здесь бессмысленно. За ним поднялись и все англичане под тентом, а также несколько датчан, которые еще могли стоять на ногах. Этельстан с облегчением заметил, что их уход от пьяного Хемминга никого не беспокоил.

На причале они с Эдридом попрощались с архиепископом. Эльфех отправлялся на юг, в Кентербери, в то время как их путь лежал через Темзу в Лондон. Прощание было коротким, поскольку каждый хотел побыстрее уйти своей дорогой.

Пока гребцы маневрировали, выводя корабль на открытую воду в реку, Этельстан оглянулся на берег. Из тени городской стены показался одинокий всадник, направившийся к мосту через Медуэй по дороге, ведущей на север, к Лондону.

– Это тот самый мерсиец? – спросил он у Эдрида.

Его брат посмотрел туда, куда он указывал; в этот момент всадник остановился, чтобы сказать что-то стражнику у моста.

– Да, это он, – согласился Эдрид. Они видели, как он пришпорил коня, пустив его в галоп, и быстро пересек пролет моста. – Интересно, куда это он так торопится?

– Да, – сказал Этельстан. – Мне тоже очень хотелось бы это знать.

Этельстан вспомнил этот эпизод, когда через два дня по Лондону поползли слухи, что Хемминг мертв. Одни говорили, что какой-то английский знатный дворянин ночью проник в Рочестер и зарезал его. Другие утверждали, что в смерти его была виновата рочестерская шлюха, которая задушила его в постели; третьи были уверены, что архиепископ Кентерберийский наложил на датчанина проклятие, отчего тот заболел и его внутренности растворились, превратившись в воду. Как бы ни умер Хемминг, но, по всем версиям, убил его англичанин.

– Если Хемминг и мертв, – сказал Этельстан Эдмунду, – это не наших рук дело. Самое вероятное объяснение, которое мне приходит в голову, что он упился до смерти.

Однако все же его не покидали мысли о том всаднике, который у них на глазах спешно проскакал через рочестерский мост. Мог ли этот мерсиец, Алрик, иметь какое-то отношение к смерти Хемминга? А если и так, то оказал он им услугу или же навлек новые беды на их головы?

Ответ он получил через десять дней. Кентербери к этому времени лежал в руинах, а архиепископ Эльфех стал пленником датчан.

– Что вы собираетесь делать? – спросила Эмма, как только Этельред вошел в спальню.

Она несколько часов ждала его здесь, нервничая и волнуясь, поскольку знала, что задерживает его. Из Кентербери выпустили всего одного заложника, местного аббата, и он прибыл во дворец вскоре после наступления темноты в сопровождении трех датских солдат. С этого самого момента король общался со своим советом и этим священником при закрытых дверях.

Сейчас было очень поздно, уже давно заступил второй ночной караул, и вместо ответа Этельред приказал вошедшему следом за ним камердинеру принести еще свечей.

– А также добавь углей в светильник. Затем приготовь мою одежду на ночь и оставь нас. – Эмме он сказал лишь одно слово: – Вина.

Она подошла к столу, где наготове стояли кувшин и чаши, налила вина и принесла ему. Он сделал долгий глоток, все еще не отвечая на ее вопрос. Пока слуга выполнял приказание, Этельред расхаживал по комнате в угрюмом молчании. Одолеваемая дурными предчувствиями, она молча следила за ним, ожидая, когда он заговорит сам.

Два дня в Лондоне пересказывали страшные подробности нападения на Кентербери. Собор и прилегающая к нему территория были выжжены, а сам город разграблен. Королевский дворец и дворец архиепископа были разрушены, а самого Кентербери в том виде, в каком она узнала его, впервые приехав в Англию, больше не существовало. Пока что ей только не было известно, сколько при этом погибло людей.

Как ни пыталась, она до сих пор не могла угадать, что король предлагает делать в такой ситуации.

Прямая атака была маловероятна. Датчане взяли Кентербери хитростью, приехав на праздник Воздвижения Креста Господня, когда собор был забит верующими, чтившими останки Святого Креста. Всего несколько человек оставили следить за городскими воротами, и враг рассчитывал, что сможет войти через них почти без сопротивления. И их расчет оправдался. Теперь же мощные стены Кентербери будут защищать викинги, и дозорные проявят бдительность. Любая попытка взять город силой унесет много жизней и, скорее всего, окажется безрезультатной.

Сама она не могла придумать ничего другого, кроме как предложить очередной выкуп, даже несмотря на то, что король уже обязался весной доставить еще двадцать четыре тысячи фунтов серебра – оставшуюся часть из сорока восьми тысяч, которые обещали датчанам с самого начала.

Ее сильно тревожило то, что, возможно, датчан в данном случае интересовали не деньги.