Эмма же сидела в кресле и укачивала Годиву, которая крепко спала, несмотря на творившийся вокруг переполох. Она рассматривала круглое личико под белым чепчиком, и сердце ее сжималось при мысли о том, что, когда увидит Годиву в следующий раз, она уже будет другой. Младенцы меняются от недели к неделе, а сейчас она не могла сказать, сколько времени пройдет, прежде чем она снова сможет взять свою девочку на руки.

Завернутая в кокон из одеял, Годива тяжелым и твердым комочком лежала у нее на груди. За последние несколько недель ребенок очень подрос и чувствовал себя все лучше, по мере того как Уинфлед, кормилица, которую нашла для нее Марго, осваивалась со своими обязанностями. Теперь уже Уинфлед полностью взяла на себя заботу о Годиве, и от этого предстоящее расставание казалось Эмме еще тяжелее.

Через некоторое время, заметив, что суета вокруг нее несколько улеглась, она подняла голову и увидела, что Эдит стоит посреди комнаты, где уже не было ни слуг, ни ее вещей. На шаг позади нее стояла Уинфлед, одетая в плотный дорожный плащ и с кипой шалей и одеял Годивы в руках.

– Если мы хотим добраться в Эйншем до наступления ночи, – сказала Эдит, – то должны уже скоро выезжать.

Эмма чувствовала себя так, будто только что очнулась от сна, хотя просыпаться ей совсем не хотелось.

– Я сама отнесу Годиву вниз к повозке, – сказала она. Уинфлед кивнула и бросилась помогать ей подняться с кресла.

– Вы разбудите ее, – тихо прошипела Эдит, – и, если она начнет плакать, ее плач подхватит Этельфлед, и тогда всем нам не будет покоя.

– Я сомневаюсь, чтобы она проснулась, – прошептала Уинфлед. – Я совсем недавно хорошо покормила ее, и теперь она будет спать еще долго. – Она перевела взгляд с Эммы на Эдит. Словно уловив напряжение между двумя женщинами, она добавила: – Спущусь вниз и подготовлю все к вашему отъезду.

Эмма смотрела ей вслед и уже не в первый раз думала, что Уинфлед – это подарок судьбы, посланный ей свыше. Обернувшись к Эдит, она спросила:

– Так значит, следующие две ночи вы проведете в Эйншеме? – Ответ ей и так был известен, но ей просто хотелось оттянуть момент их отъезда – она была не в состоянии заставить себя расстаться с Годивой.

Эдит раздраженно вздохнула.

– Да, – прошептала она, – но мы задержимся там еще дольше, если начнется буря, если кто-то из детей заболеет или если Господь ниспошлет к нам своего ангела, который предупредит нас, чтобы мы не покидали аббатство. Миледи, если вы не верите, что я могу должны образом присматривать за вашим ребенком, почему вы не оставите его здесь, рядом с собой?

Теперь настал черед Эммы тяжело вздыхать, поскольку она до сих пор не была убеждена, что поступает правильно, отсылая Годиву. Да, ходили слухи о том, что армия датчан уже в пути, что на востоке горят английские города, что новый вражеский флот высадился в Молдоне. Она послала своих гонцов выяснить, есть ли во всех этих россказнях хоть капля правды, но они еще не вернулись, и она по-прежнему мучилась сомнениями, не зная, что ей делать. У Эдит же никаких сомнений не было. Она была твердо намерена ехать к королю, решив, что лучше рискнуть здоровьем своего новорожденного ребенка перед опасностями плохой погоды и зимних дорог, чем столкнуться с возможностью быть захваченной здесь датчанами. После двух бессонных ночей в раздумьях Эмма все же согласилась, что Годива тоже должна уехать.

– Разумеется, я доверяю тебе, Эдит, – ответила она. – Мне просто трудно расставаться с ней. Тебе это, конечно, понятно. – Она посмотрела вниз на спящее у нее на руках дитя. – Она была со мной так недолго.

Эдит фыркнула:

– Звучит это так, будто вы ее никогда больше не увидите. – Поймав на себе укоризненный взгляд Эммы, она перекрестилась и тихо пробормотала: – Простите меня. Не следовало мне этого говорить.

И все же Эмма не пропустила эти слова мимо ушей. Она снова задавала себе вопрос, не делает ли она большой ошибки, отсылая дочь от себя в такое время. Слухи могут быть беспочвенными. А если это и правда, датская армия может никогда не дойти до Хедингтона. Они будут держаться ближе к побережью, потому что для них большой риск заходить далеко вглубь суши, где их могут отрезать от кораблей.

Однако она знала, что армия является громадным неуклюжим монстром, не способным мыслить рационально. Эмма до сих пор слишком хорошо помнила, с какой бессмысленной жестокостью датчане убивали ни в чем не повинных мужчин и женщин прямо под стенами Лондона.

Да. Она поступает правильно, отсылая Годиву отсюда.

– Ты взяла с собой письмо, которое нужно отдать твоему отцу? – спросила она.

– Взяла, а еще взяла письма для Эдварда и отца Мартина. Эмма, – нетерпеливо прошептала Эдит, – нам пора выезжать.

Эмма кивнула и пошла вслед за Эдит по узкой лестнице, думая о том, что, если бы ей не помешали дела, она тоже поехала бы с ней в Уорчестер. Она надеялась встретить там Уаймарк, когда та приедет из Или вместе с Робертом, чье выздоровление стало неожиданной и радостной новостью. Она ожидала и предвидела долгие беседы с Вульфой, недавно вышедшей замуж за тана короля, Ульфкителя.

Однако больше всего она стремилась к тому, чтобы обнять Эдварда, чтобы он снова оказался рядом с ней.

В тот самый момент, когда архиепископ Эльфех передал ей письмо короля, призывавшее ее ко двору, она начала строить планы этого путешествия. Эмма подсчитала, что занять оно в зимнее время должно почти три недели, даже если этому не помешает непогода.

Но за последние несколько дней многое изменилось, и воссоединению, которое она уже предвкушала, не суждено было состояться, поскольку Эмма выяснила, что пока что не может покинуть Хедингтон. В этом чувствовалась рука Господня, и она должна смириться с Его волей. Оставалось только надеяться, что однажды Его планы станут ей понятны.

Перед домом их дожидались тридцать вооруженных солдат, конных и пеших. Позади крытой повозки, в которой ехали кормилицы и дети, вереницей выстроились вьючные животные. Эмма поцеловала Годиву в щеку, перекрестила ей лобик и отдала на попечение Уинфлед. Она также благословила Эдит и обняла ее, хотя реакция на это была натужная и сдержанная. За эти последние недели примирения между ними не произошло, несмотря на все усилия со стороны Эммы.

«Есть такие сражения, моя дорогая Эмма, – говорила ей Марго, – которые вы не можете выиграть. И одно из них – это Эдит».

Марго, конечно, была права. Эмма смотрела – с сожалением, но смиренно, – как Эдит занимает свое место в повозке, после чего вся процессия двинулась со двора в ярком свете утреннего солнца.

Чувствуя озноб из-за уличного холода и собственного ощущения потери, Эмма зашла в дом. Ее людей там оставалось мало, потому что самой ей много помощников для личных нужд не требовалось и большинство из них она отослала вместе с Эдит. Однако ее отряд охраны оставался с нею, как и слуги и рабы, следившие за хозяйством поместья в Хедингтоне даже тогда, когда в нем не было короля.

Она сразу направилась в расположенные отдельно апартаменты для высокопоставленных гостей, где неделю назад размещали архиепископа Эльфеха. На большой занавешенной кровати под присмотром специально приставленной женщины неподвижно лежала маленькая фигурка.

– Что-то изменилось с прошлой ночи? Появился ли шанс? – спросила Эмма.

– Она просыпалась один раз, миледи, и выпила немного бульона, но слишком мало: этого не хватило бы даже, чтобы накормить мышь.

– Я посижу с ней некоторое время, – сказала Эмма. – А ты иди и попробуй немного поспать.

Служанка кивнула и, пройдя в другой конец комнаты, устроилась там на тюфяке под накидкой, в то время как Эмма заняла ее место на табурете возле кровати. Потянувшись вперед, она стала осторожно растирать бледную тощую руку, лежавшую поверх одеяла, потому что ладонь оставалась холодной, несмотря на то что в комнате было тепло.

Сколько раз эта рука приходила ей на помощь? Наверное, ей уже и не припомнить. Она припадала к ней еще маленькой девочкой, она помнила прохладное и сухое прикосновение к ее охваченной жаром коже во время какой-то короткой детской болезни. Эта рука утешала ее в горе и успокаивала, когда она была напугана. Эта рука приводила в мир ее детей и всегда была готова помочь еще с тех времен, когда Эмма даже еще плохо помнила себя.