Вчерашний землекоп, пензенский колхозник, молодой, голубоглазый парень. Ионов поставлен сейчас у механизма.

— Гризли — машине этой название, — говорит он, очень довольный тем, что находится при механизме, который он в усердии назвал даже машиной «гризли».

У него несложная работа. Он поворачивает руль, подымается задвижка, и по небольшому скату устремляется идущий из бункеров поток кокса. Он ползет все туда же, в скип, жадно разинувший рот.

Ионов ревниво следит за потоком кокса.

— Стоп! — Вербенчук выключил гризли, и Ионов быстро опускает задвижку.

Не сразу овладел Ионов этой простой техникой. У него не ладилось сперва, — все-таки раньше он знал только лопату. Теперь ему хотелось стать машинистом. Он восхищенно смотрит, как проносится Ивандюк на вагон-весах.

Плавно, четко, без задержки идут по наклонному мосту скипы.

— Техника! — радуется Вербенчук, сам удивляясь, как красиво все идет: вагон-весы, транспортер, гризли — все эти детали рассчитанные, обдуманные. — Техника! — произносит Вербенчук и этим словом объясняет себе все.

И вдруг он замечает, что в правом скипе не вертится передний скат. Он еще и еще раз всматривается... Так и есть — не вертится!

Сразу останавливается вся великолепно слаженная, четкая машина.

— Стоп!

К скипу бросаются монтажники.

Выясняется: рабочий, ухаживающий за скипами, не произвел достаточной смазки.

— Техника! — сердится Вербенчук и строго говорит помощнику. — И люди.

Задержку ликвидируют дружно. Работает бригада Калишьяна, не покидающая уже почти сутки домны.

Вечером 29-го загрузка кончается. Домна готова к задувке.

— Еще как вода себя окажет, — беспокойно говорят доменщики и подымают глаза на холодильники, — как вода...

Все эти дни вода «оказывала» себя плохо, на водопроводах не ладилось.

Но к моменту задувки, то есть к вечеру 29-го, все было как будто в порядке.

И все же руководство не торопилось задуть домну, не проверив тщательно, как работает водоснабжение.

В десять часов вечера на домну принесли весть:

— На южном водопроводе авария.

Все бросились смотреть; даже не сходя с домны, можно было видеть: тугой столб воды бьет из земли.

Свиридов тоскливо смотрел, как копошились люди вокруг места аварии.

— Тьфу! — сплюнул он, — не нашей смене задувать. А надеялись!

И обер-мастер Кабанов, тоже разочарованный, сдает смену.

— Ну, мы загрузку зачинали, — говорит он огорченно, — нехай уж вам задувать выйдет.

На водопроводе началась горячая работа. Сюда стянули водопроводчиков, пожарников, землекопов. Землекопы колотили лопатами о мерзлую землю, пытаясь докопаться до трубы. Шесть метров вглубь нужно прорыть.

У самого места аварии работали по колено в воде, часто меняясь.

Работали молча. Только чавкала вода и звенели лопаты. Поработав немного, землекоп молча передавал лопату другому, и тот, не говоря ни слова, лез в воду.

Но и к утру еще не дорылись до трубы. И причина аварии была неясна. Гадали:

— Сток выбило...

— Трубу разорвало...

Панический пустил кто-то слух:

— Грунтовые воды бунтуют...

Днем уже стала ясна причина аварии. Она была очень проста. Проста до обиды: при укладке водопроводных труб слесарь не зачеканил стыка. Все стыки зачеканил, а этот пропустил.

Три простоя было в пусковые дни. Первый — из-за того, что рабочий не смазал передний скат скипа. Второй — из-за того, что слесарь не зачеканил стыка труб. Третий раз семь часов стояли из-за того, что при монтаже в клапане на кауперах рабочий неправильно положил асбестовую прокладку, небольшую пустячную прокладку.

Дежурный слесарь-водопроводчик на домне, старик, узнав о причине аварии на водопроводе, пришел в ярость. Размахивая большим — три четверти — французским ключом, он кричал:

— То ж не слесарь, то ж шляпа...

В ночь на 31-е в охладительной сети на домне появилась вода.

Ее встретили как именинницу.

— Вот и вода, — сказал слесарь-водопроводчик и, не найдя никаких других слов, ласково добавил: — Водичка...

Но вода шла плохо, вяло. На северном водопроводе плохо еще работал фильтр. Вода шла в арматуру мутная, засоряя и забивая трубки.

Некоторые трубы замерзли. На дворе стоял крепкий уральский мороз.

Волоча огромные тощие шланги с горячим паром, поползли по арматуре рабочие продувать холодильники. Пар бился в кишке, иногда вырывался, и кишка хлопалась оземь, обдавая всех паром. Рабочие наступали ей на горло, и она визжала, как зарезанный поросенок. И снова волокли шланг наверх продувать трубы.

Монтажники работают все время в воде. Мастер их Белышев меняет уже четвертый кожух. Мокрые кожухи валяются на полу.

Люди борются за воду всю ночь.

На домне исключительное спокойствие, дисциплина, уверенность в победе.

Всю ночь несет вахту у печи руководство комбинатом: начальник Магнитостроя Гугель и его заместители. Прилег было на полу в скиповой подремать с часок замсекретаря горкома партий Тараканов, и не удалось: вызвали на домну.

Шатаясь от усталости, ходит начальник доменного цеха Соболев. Несколько суток он вовсе не спит.

К утру приходит победа: вода правильно циркулирует в охладительной сети.

В восемь часов утра по московскому времени 31 января мастер Фищенко отдает команду:

— Соппела вставить.

Эту команду горновые давно ждали. Она означает: сейчас задувка. Соппела — трубы, через которые будет идти в печь горячий воздух, — устанавливаются с рекордной быстротой и четкостью.

Воздуходувная станция дает воздух. С резким шумом врывается он через клапан холодного дутья в каупера. В кауперах температура плюс восемьсот двадцать градусов.

В девять пятнадцать утра газовщик Куприянов открывает клапан горячего дутья. Гудя, идет в домну горячий воздух. Из печи вырывается черное душное облако: угольная пыль. Облако рассеивается, оседает. На фурмах появляется огонь. Из свечей домны идет первый легкий сизый дым. Он волнуется над печью, и сотни глаз в Магнитогорске следят за ним.

Над зданием воздуходувки вспыхивает электрический транспарант:

— Даешь чугун!

Митрофан Кондратьевич Бугай кладет синее стеклышко на стеклянное отверстие в фурме и прижимается к нему глазом. Давно знакомая картина: в печи подпрыгивает иссиня-красный раскаленный кокс, оседает истекающая чугуном руда. Пламя колеблется, как стекло.

Плавка идет нормально.

Первого февраля в час дня из шлаковой летки вырывается первый шлак. Он течет по желобам в ковши, шипя и брызгаясь яркими горячими золотыми звездами.

Бугай берет на лопату немного золотой жидкости, и она сразу застывает белым студнем.

Над лопатой склоняются люди.

— Хороший шлак, — говорят они, наконец, и озабоченные лица освещаются улыбкой.

Желоба, по которым пойдет горячий чугун, уже обмазаны известью, прикрыты железными листами, на которых горит кокс. По всему литейному двору пылают костры. Пламя их мечется в сумерках, которые все больше и больше окутывают домну.

Бугай опять прижимается глазом к синему стеклышку: робкими белыми ручейками стекает вниз чугун, руда оседает ниже.

Горновые и рабочие чугунной летки Королев, братья Андросовы, Чугунов и другие одевают асбестовые халаты и войлочные шляпы.

Мастер Ус, усатый, молчаливый, отдает им последние распоряжения.

— Да дружней работать! — поучает он. — Да порядок чтоб был.

Вооруженные ломом горновые выстраиваются у чугунной летки. Ее прожигают сначала кислородом, а потом ломают ломом.

— Э-эх, ра-аз... Э-эх, ра-аз...

Их движения ритмичны, дружны, головы у всех повернуты в сторону, чтобы искры не поранили глаз.

И вдруг из летки вырвалось белое ослепительное пламя.

— Чугун! — закричал кто-то взволнованно, не выдержав.

В желобе показался чугун. На бункерной эстакаде, во второй домне, на холмах, окружающих домну, — всюду толпился народ, напряженно наблюдающий, как сначала медленно, потом быстрей и быстрей белой огненной рекой шел по желобу чугун. Вот дошел он до конца желоба, несколько капель уже упало в ковши, стоявшие внизу на железнодорожных путях, потом, шипя, разлетелись золотые брызги и погасли в темноте. И, наконец, тонкая, как лезвие шашки, струя упала в ковш. Она текла беспрерывно, и казалось: это пламенная шашка застыла в синих вечерних сумерках.