В селе — колхоз. Зимою бьют соболей, лисицу, летом ловят рыбу, еще делают бочки и тару для рыбы, садят картофель. И зверя и рыбы здесь много.

Здесь есть больница на три койки, ясли, живет фельдшер, бывший военнопленный мадьяр, по фамилии Лазарь. Его знают на Севере, он давно здесь. Его видели в окрестности за триста километров. Он «обегает» своих больных на лыжах, объезжает на собаках. На одной нарте едет фельдшер, на второй — его аптекарь. Ни цинги, ни эпидемий здесь теперь нет.

Есть в Подкаменной Тунгуске школа. Чистые аудитории, глобусы на окнах, наглядные пособия, огромный тигр на стене. Учитель и учительница — муж и жена — ревностно работают в школе, поют в хоре, участвуют в стенной газете. Хоровой и драматический кружки выступают по праздникам. Сцена в избе-читальне — с декорациями и занавесом. Женщины побелили избу к 8 марта. Медноволосый избач-комсомолец жалуется, что кинопередвижки бывают редко. Он спрашивает о Москве, о метрополитене, о новых книжках. Он слышал обо всем этом по радио, читал. Сам он, кроме Туруханска, нигде не был.

Радио — одна отрада всех. Оно в парадном углу, там, где раньше стояли иконы. К нему относятся с благоговением и любовью. Оно заменяет газету, кино, концерты — все. Оно уничтожает расстояние. О радио говорят восторженно. Прилетев, мы слышали по радио, что Ласкер выиграл у Капабланки.

На радиостанции здесь работает старый радист Сибузнаст Абрам Рахимов, татарин. Радио он любит беззаветно. У него есть друзья я Нордвике, Игарке, на мысе Северном. Многих из них он никогда не видел, зато слышал.

Игарка находится на 67-й с половиной параллели — еще на тысячу километров дальше, чем железная дорога, чем Подкаменная Тунгуска, еще более глухое, дикое место, край света, вечная ночь.

Вы улыбаетесь. Вы знаете: Игарка — полярный город. Разница между Игаркой и Подкаменной Тунгуской — разница между городом и деревней. Параллели ни при чем.

В Игарке нет древних традиций, есть традиции, которыми она гордится: традиция стройки. Старые игарцы гордо говорят:

— Мы пришли — была тундра.

Они показывают порт, лесозавод, город.

— Они построены нашими руками.

Флаги иностранных пароходов пестрят летом в Игаркском порту. На стадионе играют в футбол сборные команды Англии и Игарки. Временные причалы заменяются в этом году постоянными морского типа. Лесокомбинат механизирован по последнему слову техники. В городе электричество, телефон, паровое отопление, радио, типография, несколько клубов, кино, газеты, учебные комбинаты, больницы, научные учреждения, стадионы, школы. Город северной деревянной архитектуры, с правильными улицами, тротуарами и флагами над общественными зданиями. В городе всерьез говорят о благоустройстве.

В городе тысячи жителей многих национальностей, разных культур. Местные жители, украинцы, москвичи, волжане; все они стали теперь полярниками. Они отлично выносят морозы, полярную ночь, неудобства Севера.

Весь город живет «Карской». Раньше говорили: «Карская экспедиция». Сейчас уж не экспедиция, а нормальные «карские кампании» вроде посевных кампаний в наших колхозах.

К Карской кампании готовятся порт, заводы, кооперация. На пристани укладываются штабели экспортных пиломатериалов, похожие сверху на небоскребы. На собраниях говорят о промфинплане. В порту озабоченно готовятся к ледоходу. Глядя на эту деловую суету, слушая привычные разговоры, толкаясь среди хозяйственников, рабочих, партийных работников, забываем, что находимся в Заполярье, на 67-й с половиной параллели.

Другие параллели напрашиваются: «Магнитка», например. Архангельский порт.

И только упряжка оленей у здания Таймырского треста напоминает о 67-й параллели.

Борт самолета «ПР-5», Непогода крепко пригвоздила нас к игарскому аэродрому. Воет пурга. На Игарском протоке беснуется метель, выход на Енисей закрыт мутной пеленой падающего хлопьями снега.

Все утро скалывали лед с лыж самолета. Лыжи пришлось снять, так на них намерзло много льда. На кострах кипятили масло и воду для разогревания мотора. Побежимов «колдовал» над большим примусом, он надел на него трубу и обогревал мотор.

Молоков тщательно осмотрел самолет: машина была в полном порядке.

Она стоит среди Игарской протоки, среди снега и воды, беспомощная перед метелью, наледью, отвратительным аэродромом.

Вчера самолет остался на протоке, и доставить его обратно к авиабазе было абсолютно невозможно из-за сильной наледи. Триста добровольцев строем маршировали по протоке и утоптали неширокую дорожку, по которой нужно было сегодня перегнать самолет к авиабазе, чтобы, как только будет погода, стартовать.

Всего шестьсот метров предстояло одолеть, но оказалось это делом нелегким. Лыжи то и дело проваливались в воду. Вытаскивали одну, проваливалась другая, вытаскивали переднюю, проваливалась костыльная. «Хвост вытащишь — нос увяз». Каждый метр брали с бою. Подкладывали под лыжи доски, но доски или проваливались, или их сбивало вихрем, подымаемым пропеллером. Лица людей, которые бились около плоскостей, хлестало колючим снегом. Мы падали, подымались, снова падали, толкали самолет вперед. Молоков с исключительным спокойствием боролся с аэродромом. Он терпеливо выруливал машину, стараясь держать лыжи на узкой дорожке. Машина плохо слушалась его, не приспособленные к глубокому снегу лыжи «ПР-5» беспомощно хлюпали по снегу и воде.

Тогда измокший и охрипший Побежимов предложил тянуть самолет бурлацким способом: веревками. Мы продели в кольца веревки и стали бурлацкой артелью. В эту артель вошли работники авиабазы, и редактор местной газеты Вигалок, и рабочие порта, и мы. Кто-то запел «Дубинушку».

Машина, колыхаясь и пыля снегом, туго пошла вперед. Около винта бушевала вьюга, Молоков давал полный газ, но машина двигалась воробьиным шагом. И все-таки она двигалась. Она стала теперь реже проваливаться, ее стало легче вытаскивать.

Так мы тянули машину метр за метром, пока не вытащили к авиабазе. Шестьсот метров самолет «прошел» в четыре часа. Сегодня снова будут утаптывать аэродром, завтра, если погода будет относиться к нам хотя бы нейтрально, Молоков и его экипаж снова начнут свою борьбу с аэродромом и постараются улететь.

Сегодня, в девять часов утра, вылетели, взяв курс на Диксон.

Над Бреховскими островами самолет попал в сплошной туман, потеряли видимость. Вынуждены были опуститься вблизи какой-то заброшенной рыбацкой хижины. Определив местонахождение, через полтора часа полетели дальше. Прошли Гольчиху, Усть-Енисейск, часть Енисейского залива. Показался мыс Шайтанский. Скоро Диксон! Но здесь мы опять попали в густой туман и снова потеряли всякую видимость. Покружив в тумане, Молоков повернул назад. Через полчаса благополучно сели в Гольчихе.

Тут ночуем, завтра вылетаем к Диксону.

Гольчиха — небольшой станок (поселок) на восточном берегу Енисейского залива. Он расположен примерно в трехстах километрах от острова Диксон, расстояние от Гольчихи до Диксона самолет Молокова может пройти в полтора часа.

Вторые сутки в Гольчихе свирепствует злой норд-ост. Мороз — сорок три градуса. Ветер валит людей с ног, рвет, плачет. Молоков и его спутники пытались разогреть мотор, но скоро бросили эту безнадежную попытку. Ждем улучшения погоды.

Метеорологи Гудков и Семериков, любезно приютившие нас в своей зимовке, обещают улучшение погоды. Они ссылаются на приборы. И охотник Юрак Василий согласен с наукой. Вчера вечером, когда ветер стих, он качал головой и говорил:

— Ветер спать пошел, скоро опять пуржить будет.

Сегодня же он утешает нас:

— Пурга сегодня ночью помрет.

— Почему? — спросили мы. — Сегодня я проснулся — голова легкая! — ответил Василий.

Таким образом, и наука и практика ободряют нас.