Оказавшись на улице, Соловьев спустился в метро. Он давно уже не ездил в общественном транспорте как простой смертный и вот сейчас решил попробовать. Просто так. Без какой бы то ни было цели. Купив карточку и скормив ее автомату, Соловьев сел в вагон и поехал в сторону Тверской. Народу было не слишком много. Кто–то читал книгу, кто–то оглядывался по сторонам, другие спали. Ни одной улыбки, ни одного доброго взгляда. «Может, они тоже волы, — подумал вдруг Соловьев. — Как я, как Дмитриев, как все работники ЛТН. А когда последний раз улыбался я сам, когда по–настоящему радовался жизни, а не бегал словно марионетка, выполняя чьи–то приказы? Как обидно, что так бездарно проходит жизнь»…

Выйдя на Тверской, Соловьев оказался на улице аккурат напротив памятника Пушкину. Еще совсем недавно здесь был совершен теракт, но сейчас ничто не напоминало о трагедии. Перейдя на другую сторону улицы, Александр направился в сквер и присел на лавочку. Почему–то именно здесь Соловьев вновь почувствовал страшное одиночество. Кому он нужен? Кто вспомнит о нем, если его вдруг не станет?…

Оглянувшись по сторонам, Александр увидел рядом с собой симпатичную девушку. От силы ей было лет семнадцать, а, скорее всего, и того меньше. Она аккуратно ступала по бордюру и мило улыбалась. Улыбалась… Соловьев вдруг подумал, что это едва ли единственный человек, встреченный им за сегодняшний день, с улыбкой на устах. Неужели на это способна лишь беззаботная юность? Темные волосы девушки плавно спадали на плечи, огромные синие глаза смотрели куда–то вдаль и, казалось, ничего не замечали рядом с собой. Она была похожа на ангела, и если бы не бусинки из дешевой пластмассы да самодельные фенечки на руках, он бы непременно подумал, что эта красавица спустилась с небес. Девушка была так юна, так хороша собой, что ее хотелось обнять, прижать к себе и защитить от этого злого мира. Соловьев так не хотел, чтобы она превратилась в такого же вола, как он сам…. Почему? Он ведь даже не знал ее…

А может, познакомиться? Спросить, как ее зовут? Черт, а ведь он лет на двадцать ее старше… Он даже не помнит, как надо знакомиться с девушками, да и о чем с ней говорить? Или попробовать? Ну что он теряет? Она ведь наверняка его отошьет. И хорошо, если так. Да, пожалуй, это будет лучше всего. Он просто попробует, а когда девушка пройдет мимо, он отвернется в другую сторону, как будто ничего и не было. А девушка пусть идет себе дальше. У нее ведь еще все впереди. Зачем ей такой, как Соловьев, блядь и подонок? Ей нужен сказочный принц на белом коне, а он… Кто он такой? В его душе столько грязи, что он очернит и замарает ее ангельский образ в мгновение ока… Превратит ее в вола, которым является сам … Хоть бы она его отшила. Хоть бы сказала, чтоб он убирался к черту…

— Простите, девушка, можно с вами познакомиться? — выдавил из себя Соловьев. («Боже, какую глупость я сказал, — подумал он. — Ну разве так знакомятся с девушками. Сейчас она наверняка скажет, что не знакомится на улицах»)…

— Конечно, — ответила она. — А вас как зовут?

— Меня? — удивился Александр.

— Ну да. Это же вы захотели познакомиться, — рассмеялась девушка.

— Саша.

— Очень приятно, а меня Оксана.

— А чем вы занимаетесь?

— В школе учусь, в одиннадцатом классе. У нас сегодня столько уроков, а я вот сбежала и решила погулять. Тут так хорошо!

— И правда хорошо…

— А вы где работаете?

— На телевидении.

— Ой, как здорово! — воскликнула она. — А расскажите, что вы там делаете?

Сколько же в ней было энергии, сколько непорочной детской страсти, сколько огня. Какая там Даша со своим сраным пеньюарчиком! Боже мой! Этот ребенок затмевал ее, не прилагая никаких усилий! Эта наивность, ангельская чистота души, не познавшая обмана и предательства. Не познавшая этого мира вообще! Как заразительно она смеялась, как искренне выражала свои эмоции, как сладко прикусывала нижнюю губу и щурила глазки! А когда она начала прыгать, забавляясь от какой–то дурацкой шутки, Соловьев испугался.

Он испугался собственных мыслей, когда подумал, что хочет затащить ее в постель. Как он может так думать? Какая же он скотина! Какая мразь! Но он хотел. Он хотел сорвать ее легкое платье, хотел прикоснуться губами к ее груди, которая так явственно проступала сквозь тонкую блузку… Он хотел упиваться ее ароматом, ее запахом, ее густыми черными волосами. Он хотел познать ее всю, медленно покрывать поцелуями ее детское тельце и сжимать ее в своих объятиях. Он хотел услышать ее крик, ее стоны, рвущиеся из груди. Боже мой, какая же он скотина! Да, да он скотина! Он изверг и нелюдь…

Она рассказывала ему о своих подружках, о том, как они гуляли и пели песни. Как она сдавала какие–то экзамены. Как брат поймал ей этим летом огромного краба… Господи, о чем она говорила! А он не слушал! Он думал только о том, как она выглядит без одежды. Как принимает душ по утрам, как обнаженная стоит перед огромным зеркалом и расчесывает волосы … Соловьев ненавидел себя в этот момент. Презирал. Он готов был провалиться сквозь землю от бесстыдства своих мыслей, но он не мог побороть их. Хотел, пытался. Но не мог… Как она была хороша! Этот ангел с пластмассовыми бусами и самодельными фенечками! Этот наивный ребенок с огромными синими глазами. Как прекрасны были ее слова. Как очаровательны были ее мечты, как неприхотливы желания…

Соловьев едва удержался от радостного крика, когда на прощание Оксана оставила ему номер телефона и сказала, что будет ждать звонка… Она будет ждать его… Никто не будет, а эта крохотная девочка, которая доверилась ему, взрослому человеку, будет. Почему, Господи? Почему она? Почему не блядь с грязного квартала, не портовая шлюха, не потасканная лимита, а этот ангел во плоти? Разве он заслужил ее? Разве он стоит хотя бы ее мизинца! Нет, нет и нет! Но черт возьми, как же он хочет обладать ею, как же ему хочется вкусить ее сока, как хочется прижаться к ней и держать за руку…

«Кто же может быть предателем у них в компании? Кто?» — мучительно размышлял Алексей. За годы работы на ЛТН он сталкивался со многими вещами. Его пытались подсидеть, подставить, выставить круглым идиотом, но чтобы предать? Нет, такого не было никогда. Существовал негласный закон журналистики, свято почитаемый любым человеком, оказавшимся на телевидении. Здесь не сдавали своих, потому что сделавший это тут же становился вне закона. Его вышвырнут с позором и никогда не примут на другой канал. Он может распрощаться с журналистикой навсегда, поставить крест на карьере. Предательство считалось самым страшным грехом. Готовя сенсационные сюжеты и материалы, люди часто шли на нарушение закона, общались с настоящими бандитами и ходили по тонкому льду. Любое предательство могло стоить им жизни, и с этим не шутили. Даже самый гнусный и мерзкий тип никогда не сдал бы коллегу, и Алексей не понимал, кто в их компании мог решиться на такой безумный шаг.

Кто знал номер его телефона? Да практически все. Кто бывал у него дома и знал, что у него есть интернет? Да большинство ребят с ЛТН. Кого он только не приглашал сюда с тех пор, как устроился на работу. Проще было назвать людей, которые не могли ни о чем догадываться. А может, и нет никакого предателя? Может, они просто случайно произнесли эту фразу насчет интернета, а он наивно купился? Нет… слишком уверенным был голос. Он все знал заранее. Такие люди не делают и не говорят ничего просто так. Впрочем, что даст имя предателя? Разве это поможет? Спасет от нависшей угрозы? Минуточку… а почему бы не попросить защиты у Кремля? Ведь им нужен этот сюжет, чтобы свалить губернатора! Точно! Как же я раньше об этом не подумал! Вот оно спасение!»

Алексей схватил трубку и стал набирать номер Соловьева.

— Привет, Михалыч, — закричал он. — Слушай, нужна твоя помощь.

— Что стряслось?

— Люди губернатора вышли на меня. Они убрали Лебедева, который передал мне папку и говорят, что то же самое случится со мной!

— Черт!