— Человек сам хозяин своей судьбы. Кого ж винить, коль ты сам выбрал такую?

— Да я и не виню, просто не знаю, как жить дальше … Одна проблема заканчивается, как на ее месте возникает новая. Некогда остановиться, подумать о чем–то, отдохнуть.

— А к чему ты так торопишься жить?

— То есть?

— Ты обращаешь внимание на луну, но не видишь звезды. Смотришь на камни, но не замечаешь песок. Остановись, приглядись повнимательнее к тому, что тебя окружает. Вырвись из привычного круга вещей и окунись в новый. Проблема многих людей в том, что они создают некий цикл и вертятся в нем, как белка в колесе. Они считают его нерушимым и не находят сил, чтобы изменить ход вещей. А между тем, это довольно легко. Другое дело, что многие не хотят ничего менять из–за страха или малодушия. С этим я сталкиваюсь регулярно.

— Это вы о своей реформе?

— И о ней тоже.

— А расскажите поподробнее, что вам хочется изменить? Помниться, вы обещали это сделать.

— Проблем очень много, Александр. Посмотри на наших священников, многие из которых превратились в телевизионных звезд. Они имеют роскошные виллы, являются незаменимыми на различных крупных мероприятиях, занимаются бизнесом. А потом приходят в церковь и говорят людям о воздержании и смирении, пугая их адовыми муками. Они предпочитают держать людей в страхе, ведь если люди не будут бояться — они перестанут посещать храмы, замаливать свои грехи. Жестокая и очень несправедливая логика, ведь людей должен держать не страх, а искренняя вера. Но как эти «звезды экрана» будут учить людей вере, если сами давно лишились ее, похоронив под торжеством банкетов и циничностью государственных интриг?

— Но ведь во все времена были священники, пользующиеся своим высоким положением. Впрочем, всегда были и те, кто вел достойную жизнь. А причем тут интриги? Насколько я знаю, государство редко враждовало с церковью. Наоборот, стремилось стать с ней единым целым.

— Я против вражды, но и единение не принесет добра. К сожалению, у церкви не слишком благовидная история. Вспомни, как безжалостно сносились идолы, когда христианство пришло на Русь, как насильно крестили этих несчастных, что по ночам убегали в леса и клялись своим запретным идолам в верности. Можешь еще вспомнить средневековье. Как Урбан Второй, прикрываясь освобождением гроба Господня от рук иноверцев, провозгласил первый Крестовый поход. Сколько людей погибло тогда, защищая тот самый гроб Господен! Однако дело ведь не в религии, а в людях, которые, прикрываясь ей, творили зло. И чем больше государство срастается с церковью, тем больше зла это принесет. Примеров — больше чем достаточно.

— Я согласен, все дело именно в людях. Достаточно заглянуть к нам на ЛТН, где одни пытаются подсидеть других, видят в чужих глазах соринку, когда у самих впору выкорчевывать целые пни. Я сталкиваюсь с этим едва ли не каждый день. Жалобы, недовольства, бесконечные склоки… Многие люди полагают, что их недооценивают, в чем–то обделяют, а когда им тянешь руку, они видят лишь кулак.

— Что ж, с порочными нравами приходится бороться и мне. Знаешь, некоторые прихожане думают, что чем больше икон они облобызают, и чем сильнее будут биться головой о пол храма, тем больше грехов им простят. Они совершают какой–то проступок и идут в церковь, считая, что этим получат прощение и на следующий день смогут вновь творить зло. Попробуй хоть раз ошибиться в молитве или неправильно покреститься — и эти люди скажут тебе, что ты невежда. Однако Господь сможет понять как лепет нежного младенца, так и хриплый бас старика, главное, чтобы все шло от сердца и было искренним…Именно этому я и учу своих прихожан.

— А вы правда думаете, что сможете изменить устоявшийся ход вещей? По сути, вы вступаете в конфликт не только с церковью и государством, но и людьми, которые привыкли к порочной системе и находят ее удобной для себя.

— Я не ищу конфликтов, друг мой, я лишь хочу справедливости.

— Считаете, вам это удастся?

— С Божьей помощью…

Они проговорили почти всю ночь. Соловьев так и заночевал прямо в храме, откуда с утра планировал отправиться на работу. Разговор несколько успокоил Александра, умиротворил и заставил задуматься о вещах, до которых раньше ему не было никакого дела — о церкви, о Боге, о вере…

— Я желаю вам удачи, отец Димитрий, — сказал Соловьев. — Вы говорите правильные вещи, и пусть Господь поможет вам их осуществить.

— Спасибо тебе. Спокойной ночи…

— Откуда информация о компромате? — спросил губернатор.

— От штаба Бархатова, — ответил Лазаров. — У меня там свой человечек сидит.

— Что у него на меня есть?

— Много всего. Мои ребята уже начали работать со СМИ, чтобы не допустить утечки информации, но мы можем просто не успеть перехватить всех гонцов Валентина.

— Твою мать!

— Да, приятного мало, но вы не волнуйтесь. Мы сделаем все, что в наших силах…

— Перехвати его, Дима! Что хочешь делай, но накануне выборов мне такая подлянка не нужна! А после этого достань бумаги и уничтожь.

— Конечно, Виктор Сергеевич.

— Да, и вот еще что. Где сейчас Бархатов находится знаешь?

— Мы установили за ним круглосуточное наблюдение. В данный момент он сидит дома, через час или около того должен отправиться в город.

— А бумаги?

— По нашим данным, бумаги будут при нем.

— Вот и славненько. Перехвати его по дорожке.

— Так мы и планировали сделать. На трассе, по которой он обычно ездит, есть один овраг. Будем работать на несчастный случай.

— Только я тебя очень прошу — аккуратнее. Чтобы ни одна живая душа ни о чем не догадалась.

— Не волнуйтесь, сработаем тонко и красиво.

Как ни пытался Соловьев приободриться, это помогало плохо. Конечно, разговор со священником помог ему, но не настолько, чтобы выбросить из головы все душевные терзания и какую–то пугающую пустоту. Он скучал по жене, но боялся признаться в этом даже себе.

Что он испытывал: любовь или привязанность, искреннюю потребность в человеке или же одиночество, которое мечтал заполнить супругой, словно тряпкой судовую пробоину? Он не знал ответа на этот вопрос, да и не пытался найти. Александр и сам не понимал, почему так дорожит женщиной, которую любой другой мужчина уже давно выгнал бы из дома поганой метлой. Она была не самой хорошей хозяйкой, готовила откровенно плохо, редко убиралась в квартире и терпеть не могла всех его друзей. Постель? Возможно, именно она скручивала Александра по рукам и ногам, но ведь он не был похож на юнца, для которого ночь с любимой женщиной превращается в торжество его звериного эго. Тогда что же? Впрочем, важен ли ответ, если суть оставалась неизменной: Александр переживал, хотя тщательно скрывал это от коллег. Он знал: прознай хоть кто–нибудь про его душевные терзания — сплетни самого разного свойства и масштаба не замедлят появиться в останкинских курилках.

Взяв телефонную трубку, Соловьев набрал номер Дмитриева и вызвал его к себе в кабинет.

— Слушай, видел я вчера работу твоего стажера. Молодец парень, а?

— Да, он прогрессирует на глазах.

— Только я тебя очень прошу, не рискуй так больше. Ты же понимаешь, какая получилась бы подстава, если бы парень вдруг свалял дурака.

— Саша, ты же знаешь, если бы я в нем сомневался, то не доверил бы такое дело.

— Как считаешь, если мы оформим его в штат, он справится?

— Серьезно? — удивился Алексей. — У нас место освободилось?

— Ну да, иначе я бы не спрашивал.

— Тогда можешь его зачислять, не прогадаешь.

— Я вот все удивляюсь, и как это он от тебя не сбежал?

— Уметь надо, — с улыбкой сказал Алексей. — Пойду обрадую Володьку. Думаю, он будет счастлив.

— Главное, чтоб требований к себе не снижал.

— За это можешь не беспокоиться.

Когда Алексей ушел, на столе Соловьева раздался звонок.

— Здравствуй, дорогой, — прощебетала супруга.