Сухов, почуяв неладное, поднял городской флаг над собой и принялся им размахивать из стороны в сторону, создавая вокруг себя ветер не хуже хорошего импортного вентилятора.

— Но пасаран! — кричал он, привлекая в общем гаме внимание рассредоточившихся «суховцев». — Нас голыми руками не возьмёшь! Пшёл вон! — отпихнул он ногой не в меру бойкого «царистского» парня, пытавшегося вырвать у него из рук древко флага.

— Новой жизни хотим! — выкрикивали специально обученные люди из рядов «царистов».

— Долой предателей! — отвечал им зычный Николай Николаевич.

— И штрейкбрехеров! — не очень по делу добавлял Вован, силясь отобрать взад мешок у Николаичевой тёщи.

— Вали его! — приказал Вася — Царь двум своим самым крепким сподвижникам, борцам сумо, между прочим. Имея в виду, конечно же, не Вована, а родного братца. Взбираясь вверх и спихивая по ходу на землю очередные мешки с песком, сумоисты отправились выполнять приказание.

В центре становилось слишком горячо. Битва грозила пойти совсем не по правилам. Некоторые даже высматривали вокруг себя — что бы такое подхватить в руки потяжелее. Ситуация грозила выйти из–под контроля.

И только в этот момент Генералов, так и не вышедший из машины, поднёс телефон к уху и отдал короткий приказ:

— Выкатывай!

Получивший приказ Палыч взмахнул рукой сверху вниз, а потом снизу вверх — как заправский сигнальщик с флагманского корабля, передающий по команде приказ адмирала. Двое дюжих мужиков — из суховцев — по наклонному пандусу, соединявшему песочный пляж непосредственно с набережной, выкатили в тыл «царистам» некое сооружение–аппарат, напоминавшее передвижной прилавок. Поперёк прилавка сияла новенькая люминесцентная надпись: БЕСПЛАТНО.

Две девушки, ловко взобравшись на парапет ограды, развернули плакат с недвусмысленным утверждением–обещанием:

Виктор Сухов угощает!

А крепкие мужики уже катили по пандусу первые бочки с пивом.

Борцы–сумоисты первыми нарушили приказ и не завалили Сухова. Они довольно ловко на своих мягких частях спустились вниз с баррикады и солидно направили стопы в сторону прилавка. За ними потянулись и остальные.

Надо было отдать должное обеим противоборствующим сторонам — в очереди за бесплатным пивом все вели себя исключительно культурно и порой норовили недавних врагов пропустить вне очереди. А со стороны пляжа появлялись на набережной всё новые и новые бочки. Едва не разгоревшаяся битва логично перетекла в русский народный праздник.

Пригодились, наконец, и гимнастки, быстренько сгруппировавшиеся и устроившие разогретой публике показательные выступления.

Только Вася — Царь бросал в сторону брата, собственноручно разливавшего пиво, испепеляющие взгляды. Но в данных обстоятельствах не мог позволить себе ничего личного.

С начала лета в посёлке начали исчезать женщины.

После пропажи первых двух — разбитной работницы общепита и юной нянечки из детского сада — никто особенно и не почесался. Списали потери на женское их естество, поддавшееся влиянию огней слишком близкого города. И ту и другую поселковая молва быстренько записала в проститутки. Причем нянечку, по причине роскошной фигурки и молодости, в проститутки не простые, а валютные.

А потом пропала, как сквозь землю провалилась, ударница труда, бригадир лучшей женской полевой бригады. Сбежать она не могла. В городе такие не котируются, второй сорт, — язвительно шептались кумушки. И крепко–накрепко, под угрозой порки, запрещали подросшим дочерям шляться вечером по посёлковому Бродвею, пыльной шоссейной дороге, ведущей от клуба к сельпо и обратно, от сельпо, к, соответственно, клубу.

Когда ушла с работы и не дошла до дома зам. директора кондитерской фабрики, посёлкообразуещего, между прочим, предприятия, стало ясно: в их краях объявился маньяк.

Никто уже не завидовал предполагаемым валютным доходам нянечки и любовным игрищам сотрудницы общепита, потому как скорее всего бедные женщины стали первыми жертвами преступника. Маньяк выбирал лучших: самых красивых, самых трудолюбивых, самых–самых. Поползли слухи о Потрошителе, вспоминался криминальный мировой опыт…

Глава администрации, властная тучная дама, которую за глаза боязливо называли Мать Родная, забила тревогу.

По поселковому радио объявили о военном положении. Был введён комендантский час. Арестовали двух тунеядцев. Не столько по подозрению, сколько потому, что они уже достали пьянством и перегораживанием бесчувственными своими телами единственной нормальной дороги — Бродвея, естественно.

Но не помогли ни усиленные уличные патрули, ни комендантский час. Следующий удар был нанесён практически открыто. И был беспрецедентен. Потрошитель покусился на самое святое — на власть. Мать Родную попытались похитить в разгар рабочего дня, прямо из кабинета.

Преступник пробрался в окно и, не сумев вытащить через него жертву, просто–напросто перерезал Матери Родной горло. И ушёл, не оставив следов. Отпечатки лап то ли сам стёр с подоконника, то ли на них просто сел толстой задницей начальник следственной группы… Надо сказать, что мужчины посёлка особой толковостью не отличались.

Хоронили Мать Родную всем посёлком. За гробом несли награды, среди них орден, который покойной вручали в столице, в очень–очень торжественной обстановке. Мать была не просто Родная, но еще и Героиня…

Начальник следственной группы внимательно следил за ходом похорон. Он верил: сегодня они узнают имя преступника. А как иначе? Ведь во всех книжках убийца непременно приходит на похороны жертвы и льёт крокодиловы слёзы.

Наибольшее подозрение вызывал приезжий из города. Слишком уж щеголеватый тип, разрядился, как на свадьбу…

Когда щеголеватый склонился над гробом и застыл так на неприлично долгое время, начальник следственной группы едва не отдал приказа на задержание. Просто — не успел.

— Это сделал не человек! — уверенно заявил щеголеватый, поднимая тожественно–скорбное лицо от гроба. — Это — типичный почерк волка! Волка! — и он победно обвёл онемевшую толпу взглядом огромных сетчатых глаз. — Удивительная безграмотность, — пробормотал щеголеватый вполголоса, переводя взгляд на разъевшийся силуэт начальника следственной группы.

На следующее утро началась облава. Ближний лес оградили красными флажками. Прочёсывали местные. Руководил щеголеватый, по случаю мероприятия начистивший крылышки, как гусар перед губернаторским балом.

Логово хищника обнаружили почти сразу. По жалким останкам прежних жертв поняли: щеголеватый прав. Остались от бедных женщин даже не косточки — жалкие тряпки, щетинки. Мусор, короче…

Хитрый зверь затаился и на свет не выходил. Щеголеватый почесал глаз и приказал:

— Нужна подсадная утка. То есть женщина, — уточнил он.

В утки выбрали младшего лейтенанта с длинной русой косой. Девушке распустили волосы и поставили под деревом. За деревом спрятались бойцы.

Испуганная младшая лейтенантша дрожащим голосом пела песню и плела венок из васильков. Все её ноги прямо–таки подгибались от страха.

Волк появился внезапно, из–за кустов. Одним прыжком он очутился у дерева. Девушка истошно завопила и бросила васильки прямо в разверзнутую пасть…

Внезапно потемнело, раздался страшный хруст. Младший лейтенант, уже теряя сознание, успела заметить, как на волка прямо с неба рушится огромная глыба непонятного вещества..

— Ч-чёрт, что это тут… — сказал мужчина. Он поднял сапог, прямо пальцем брезгливо смахнул с каблука раздавленную в лепёшку не то осу, не то пчелу. — Прости, не хотел, кто ж знал, что у вас тут гнездо, в траве–то…

Когда громадные, на рифлёной подошве, сапоги отошли достаточно далеко, уцелевшие пчёлы сделали победный круг над поверженным филантом, пчелиным волком, и вернулись в родной улей. В свой уютный и теперь уже безопасный пчелиный посёлок.

— Чувствую себя настоящим полковником, — интимно признался Палыч, втягивая ноздрями пивной дух, разлившийся по–над Волгой. — Баррикада–то устояла!