Степан стал стягивать штаны, прыгая на одной ноге. Кто-то из глубины барака крикнул:

— Эй, поэт! Ты там стоишь, наступи на фазу.

Степан посмотрел вокруг. Все уже улеглись. Тогда он «наступил на фазу». То есть выключил свет.

На следующий день Степану выпала разнарядка работать в цеху очистки — чего он ненавидел. Нужно было брать с конвейера ящики, наполненные пустыми маленькими бутылочками. Эти пузырьки надлежало отмыть от остатков темной маслянистой жидкости. Работа нудная, грязная. От запаха смоченной в керосине ветоши, которой он протирал пузырьки, сразу начинала болеть голова и не переставала до конца смены. Вонь, а пуще всего бессмысленность этой работы, раздражала поэта. Впрочем, смысл, возможно, и был — кому-то ж нужна эта тара, — но Степану от этого было не легче. Сидя на табурете с металлическими ножками, на драном, засаленном дерматиновым сидении, он шурудил во внутренностях очередного пузырька и машинально при этом оглядывал помещение. Цех был небольшой, грязный, и совсем уж плохо освещенный, если бы сквозь дыры в железной крыше не пробивались пыльные лучи дневного света. Работяги-коллеги, не поднимая стриженых голов, вкалывали — ни быстро, и ни медленно — равномерно, тупо, ни о чем существенном, по-видимому, не думая, абы смена прошла. Хорошая черта рабочего — не думать. В прежние времена Степан тоже не думал, когда был рабочим, а, выбившись в интеллигенцию, стал иногда задумываться. Вот и теперь Степан задумался и совсем перестал работать. И тут он поймал на себе взгляд представителя-заказчика.

Это существо сидело в конторке под потолком цеха и сквозь запыленное стекло глядело на грешного поэта. Не было в том взгляде ни злобы, ни любопытства, ни скуки, ни энтузиазма, да и сам взгляд как таковой отсутствовал, потому что эти существа не имели глаз. И все же ошибиться было невозможно, когда его внимание обращено на тебя. А вот теперь он «смотрит» в другую сторону. Теперь снова на Степана.

«Ладно, ладно, — сказал про себя осУжденный поэт Одинокий. Не волнуйся, гражданин начальник, работаю я, работаю» — и опять принялся за пузырьки.

Интересно, размышлял поэт, что это за твари? Откуда они пришли сюда? Или они местные? И почему они, почти всемогущие, во всяком случае, насколько можно было убедиться, превосходящие человека по всем параметрам, тем не менее, нуждаются в человеческом труде? Что они делают с пузырьками, когда получат их чисто вымытыми? Ну это понятно — опять пускают в производства. Но что они в них хранят? Что эта за жидкость, от которой он, Степан, очищает посуду? Лекарство? Еда, алкоголь? Или все эти понятия слишком человеческие, а стало быть, не применимы к запредельным существам. Их называют серыми, или иногда еще — квадратиками. Потому что они серые и квадратные. И, разумеется, плоские. Иначе их бы называли кубиками. Хотя некоторую толщину они, конечно же, имели — примерно на два пальца. Может, они состоят в родственной связи с одеяльниками, являясь их генетическими потомками? Наподобие цепочки обезьяна — человек (каковую цепочку многие в последнее время отвергают из-за псевдоаристократического снобизма). Некоторое внешнее сходство как будто подтверждает эту гипотезу. Воздушные скаты тоже имеют квадратную форму. Опять же летают. Серые тоже умеют летать. Впрочем, это даже не полет… Одеяльник хоть как-то крыльями машет, вернее, своим этим «одеялом», а серые взлетают, не сделав ни одного движения телом. Вообще могут исчезнуть, не сходя с места. И так же внезапно возникнуть, где захотят. Причем, так же произвольно могут менять размеры тела — как в сторону увеличения, так и в сторону уменьшения. Однажды Степан видел, как за территорией лагеря прошли (иногда они ходят, опираясь на углы своего тела, вообще тело у них довольно гибкое) несколько серых, величиною с двухэтажный дом. Что-то Степану подсказывало, может быть, обострившаяся интуиция, что и эти размеры для серых не предел — они, по-видимому, могут раздуваться до невероятных размеров. Может быть, даже до планетарных. Или сжиматься до размеров микроскопических. Впрочем, раздувание и сжатие здесь не при чем. Правильнее сказать — увеличение и уменьшение. Скорее всего, эти существа «МАШТАБИРУЮТ» себя, внедряясь в очередной мир. При контакте с человеком, они позиционируют себя по размерам как относительно небольшое существо. А если им нужно гору сдвинуть, тогда они масштабируют себя подстать горе…

— Ну ты уж загнул, — сказал его кент, тогда еще будучи Володькой, когда они говорили о природе этих существ.

Володька их до ужаса боялся и считал чертями, которые специально поставлены, чтобы мучить грешных людей. Однако никто никогда не видел, чтобы серые кого-то мучили или даже хотя бы прикасались к человеку. Конечно же все эти байки насчет чертей — это просто невежественные выдумки. Правда была более прозаичнее, но одновременно и фантастичной. Когда-то (интересно когда?) состоялся первый контакт человека с серыми, что впоследствии привело к обоюдовыгодному сотрудничеству. Люди выполняли для них грязную работу, взамен получали кое-какие питательные продукты и строительные материалы. А так же серые «крышевали» людей, если употребить местный жаргон. То есть, защищали, покровительствовали. Например, они сделали так, что на территории лагеря одеяльники никогда не нападали на людей. Можешь ходить свободно, не озираясь и не вздрагивая от истошного крика, какие часто раздаются за оградой — «воздух!»

Серые не только сами обладали способностью к левитации, но могли применять эту способность к неодушевленным предметам. Например, ящики с грязной стеклянной тарой сами собой перелетали через ограду и приземлялись — довольно плавно — на площадку рядом с цехом. Очищенные пузырьки, загруженные в те же ящики, аналогичным же макаром улетали к заказчику. Иногда были возвраты, если кто-то из рабочих некачественно, с нарушением технологии, помыл посуду. В этом случае начальник цеха или мастер наказывали провинившегося. На лентяя и халтурщика накладывался штраф — при закрытии наряда ему снижали количество трудодней, сокращали число талонов на питание. За качеством сдаваемой продукции следил представитель заказчика и его помощники — контролеры ОТК, набранные из людей.

Больше всего, конечно, раздражала примитивность технологии процесса. Керосин, ветошь, человеческие руки, а не, скажем, какие-нибудь моечные автоматы. Тут Степан усматривал чей-то злой умысел. Может быть, серые сознательно унижают людей, вынуждая их работать в таких дикарских условиях.

Но потом приходила другая, совсем уж неутешительная мысль: а может, серые дают эту работу людям из чувства сострадания? Чтобы этих жалких двуногих существ хоть чем-то занять. Не кормить же их бесплатно, как паразитов.

Ведь отказался же Христос во дни искушений в пустыне превратить камни в хлеба. Не пожелал он такой легкой победы. Ибо знал, что человечество готово кинуться за всяким, кто что-нибудь для него сделает, готово благоговейно преклониться перед тем, кто удачною машиной облегчит его труд, новым составом удобрит его поле, заглушит хотя бы путем вечной отравы его временную боль.

Степан разозлился. Да что ж такое! Неужто мы без серых не можем здесь создать такие же грандиозные города, какие мы создавали на том свете?!. Ну в смысле, когда были живы… А черт! Все эти понятия так условны. Разве про него можно сказать, что он мертв? Разрушению подвержена лишь физическая оболочка. Его нематериальная суть бессмертна. Впрочем, что такое материя? Физики утверждают, что материя — ни что иное как сгустки, вихри энергии. То есть, в конечном счете, любой уровень вселенной, сколько бы их ни было, — это энергия. На одном уровне — один вид энергии. На другом уровне — другой вид. Значит, смерть есть не уничтожение, а переход энергии в другое качество. Так происходит круговорот энергии во Вселенной. В Большой Вселенной, которую можно назвать Матрешечной Вселенной.