— Так что же делать? — жалобно спросил кореш, сиди с ногами на койке, накрытой тряпьем, по большей части рваным и засаленным. В бараке стояла жара от натопленной печки, и кореш был в майке и трусах.

— Я тебе сто раз говорил, — ответил поэт, расстегивая рубашку. — Изменится надо. А чтобы измениться, надо набраться духовной энергии. Без духовности мы становимся тяжелее, и нас влечет в нижние слои — во второй круг, третий… и так, пока не упадем на самое Дно. Не приведи Господь там оказаться. Ничего не поделаешь — такова физика этого мира. Вернее трансфизика…

Степан снял рубашку, повесил её на спинку кровати.

— Кончай долбить терминами, — взмолился Володька, скривившись как от головной боли. — Духовность, хреновность… В той жизни мозги компостировали этими терминами, здесь то же самое… Всё это грёбаные слова, которые ничего не значат!

— Ты знаешь, почему стрелка компаса указывает на север? — спросил Степан.

Володька задумался, потом ответил:

— Ну, там силовые линии её притягивают… Ну, типа магнита…

— А как работает магнит, ты знаешь?

— Откуда, на хрен, мне это знать. Я в школе не очень…

— Ну, тогда просто скажем, что такова физическая природа Того мира. Железо притягивается магнитом. А природа Этого мира — духовный магнетизм, назовем так это явление. Не забывай, что мы теперь находимся не в физическом мире, а в большей степени в духовном. Поэтому здесь происходит поляризация по степени духовности. Наши мысли обладают энергией. «Злые» мысли обладают… ну, скажем, отрицательным знаком, а «хорошие» — положительным. Вот и получается — тот, кто накопил более положительный заряд, того притягивает, скажем, Север. А обладателя отрицательных зарядов притягивает другой полюс.

— А кто определит, что такое добро и что такое зло?

— Тот, кто на Земле определяет, где магнитный материал, а где немагнитный. Тот, кто делает отличным положительный заряд от отрицательного.

Володька хмыкнул.

— Таким образом, — подвел итог Степан, — отказываясь идти со мной в сторону Севера, ты сам устремляешь себя в сторону Южного полюса. А поскольку «Ясная Поляна» расположена вблизи Северного полюса (я так думаю!), то Южный полюс тебя притягивает напрямую, через землю. Сам говорил, что вещество здесь более пластично, более податливо…

— Это не я говорил, — окрысился кент, — Это тот шакал говорил, который облака разгонял.

— Кстати, об этом шакале. Он оказался прав. Ты помнишь короткий момент, когда небо неожиданно прояснилось? Ты еще удивился…

— Ну и чего?

— А то, что это я разогнал облака. Правда, ненадолго. У меня не хватило сноровки. Но если потренироваться…

— Да, — заныл Володька, — вам хорошо, у вас у всех таланты… а у меня ни хрена! За что бы я ни брался, ничего не получается.

— Потому что, Вова, ты охренительный лентяй. Вот так скажем честно между нами, кентами. По-видимому, кент по имени Володька — пропащий человек. Поэтому говорю — тебе надо измениться.

— Говори конкретно: чё делать?

— Хорошо, — сказал Степан, скидывая ботинки и тоже забираясь с ногами на свою койку, потому что, несмотря на поверхностную жару, пол был ледяной. — Самый простой способ изменится — дать себе другое имя.

— Как это? — Володька подался вперед, глаза его загорели надеждой.

— Ну вот тебя зовут Владимиром, так? А теперь мы тебя назовем по-другому. Скажем — Николаем.

— Ну и что изменится?

— Как «что»? Станешь другим человеком. Может даже полярность поменяешь.

— Не понял. Все равно же это буду я. Имя ничего не значит. Пустая формальность.

— О! Здесь ты ошибаешься. Еще как значит. Володька — это один человек, а Николай — совсем другой. Имя, если хочешь знать, несет офигенную энергетику. Её хватит, чтобы изменит что угодно. Недаром древние говорили: «Nomen est omen» — Имя — уже знамение.

Степан сел поудобнее и продолжил:

— Есть в природе такой закон — как лодочку назовешь, так она и поплывет. Возьми «Титаник». А их было несколько. Как минимум два. И все утонули. Потому что титаны восстали против богов, за что олимпийцы их низринули в тартарары. А вот корабли с именем «Атлантик», ни один не потерпел крушения и не утонул. Магия имени.

— Ну ты и фантазер, — хохотнул Володька. — Поэт…

Степан, не моргнув глазом, продолжил излагать свою теорию, но Володька перебил:

— По-моему, кореш, ты херню порешь. Например, говно… Его как не назови, все равно оно будет говном, а не… скажем… яблоком. Как нас учили в школе: от перестановки слагаемых сумма не меняется.

— Это не тот случай. Тут уместна другая аналогия. Берем все то же говно и называем его «удобрением». И тем самым придаем ему совершенно противоположный смысл. Привносим в него положительные качества. Было нечто никому не нужное и даже вредное, а стало кое-что полезное. Удобрение облагораживает землю, на которой вырастает яблоня. А яблоня дает плоды. Вот так, опосредованно, говно становится яблоком. В мире все происходит опосредовано, через превращения. Когда одно становится другим. То есть изменяется. Это вы тоже учили в школе. Называется — круговорот вещества в природе.

— Ну ты даешь… — Володька даже ноги опустил на пол.

Степан поспешил добить кореша аргументами.

— Ну вот смотри: Володька — он кто? Бывший торчок, безвольный человек, тряпка… Извини… Ну вот. А Николай, он, может быть, Герой России, носитель всяческих положительных качеств. Которые к тебе придут с этим именем.

— А что, среди Николаев нет ширяльщиков?

— Есть, конечно. Но базар совсем о другом. Нашего Николая мы наделим всеми добродетелями…

— Херувим получится какой-то, — усмехнулся Володька.

— Ну немножко огрубим его. В разумных пределах. Все в наших руках, Володька!

— Да, это, конечно, все ништяк… Только имя Николай мне не нравится.

— А какое нравится?

— Ну, не знаю… Может быть, Вадим.

— Хм… Вадим? — Степан поскреб подбородок. — Вадим мне рисуется этаким прилизанным чистоплюем… неискренним человеком. Короче, мелким подлецом. А может быть, и крупным. Тут надо не забывать, об энергетики имени. У каждого имени она своя. Вот имя Федор, например, несет хозяйственную энергетику, Федор — хозяйственный мужик. Все у него ладится. Михаил… чаще всего неудачник, видится его ранняя смерть… Зато Виктор — победитель. Александру тоже сопутствует победа.

— Не… — заупрямился кореш, — хочу Вадимом быть.

— Во! — встрепенулся Степан. — Уже в тебе пробивается энергетика нового имени. В тебе рождается упрямство.

Кореш надоверчиво ощупал себя.

— Ладно, — согласился Степан. — Будешь Вадимом. Только учти, что Вадим — человек скрытный, себе на уме. Жестокий подчас. Если помнишь лермонтовского Вадима…

— Это хорошо, — обрадовался бывший Володька, проворно забираясь под одеяло. — Хватит быть размазней. В этом мире надо быть жестоким. Во всех мирах… Заметано, буду Вадиком.

— А вот это зря, — предостерег Степан. — Не позволяй звать себя уменьшительным именем. Уменьшая имя, ты уменьшаешь себя. Умаляешь свою силу, свое влияние. Вадики не приказывают. Приказывают Вадикам. Многие, интуитивно это чувствуя, специально так делают — принижая товарища. «Вадик, сбегай за бутылкой пива». «Вадик, принеси то… принеси сё…» Сделают из тебя шестерку. Так всю жизнь в Вадиках и пробегаешь. С плешью на голове, а все Вадик. Нет! Ты Вадим! И пусть все трепещут.

— Здорово, бля! — заржал кент, кутаясь, как обычно, до затылка. Потом вдруг передумал. Выпрастал руки из-под одеяла, отодвинул край, положил руку сверху, другую сунул под голову.

— Только к корешу будь помягче, — напомнил Степан.

— Хоккей! — великодушно отозвался кореш. — Буду. Я, может, пойду с тобой в тундру… ну, через недельку… Слышь, батя? А ты себе имя-то менять будешь?

— Вообще-то бы не мешало, — Степан почесал затылок, глядя в потолок. Только тут покубатурить как следует надо, то есть я хочу сказать — подумать. Не что-нибудь выбираем — имя! Дело серьезное. Ладно, будем спать. Утро вечера мудренее.