Полюций Марон чуть помялся, но высказался решительно:

— Но хочу предупредить заранее: главный здесь — я, и последнее слово за мной. Никакой конкуренции я не потерплю. Ясно?

— Слово чести!.. Да и где это видано, чтобы римляне выбрали вождем скифа?

Марон самодовольно ухмыльнулся.

— Но у меня тоже есть условие. Мы не ваши пленники и если разойдемся во мнении, имеем право уйти, куда захотим.

— Согласен. Скрепим наш договор.

И они крепко пожали друг другу руки.

Лошадиными шагами мы продвигались на Север. Для нас с Вадимом нашлась пара гнедых истощенных кляч, из числа сменных. Атакующая конница имеет страшный вид. Заблудшая конница производит удручающее впечатление.

Всадники понуро брели сквозь метель. Снегопад с каждым часом усиливался, как и встречный ветер. Иногда порывы стихали, но лишь для того, чтобы с новой силой наброситься на измученных людей и животных, задуть, закрутить снежный вихрь. Иногда эти вихри принимали странную форму, отдалено напоминающую человеческую фигуру до пояса со змеиным вертящимся хвостом вместо ног. Если бы это происходило в пустыне, бедуины назвали бы их Джиннами, злыми духами пустыни. Впрочем, какая разница, здесь тоже была пустыня, только холодная.

Особенно мы встревожились, когда один такой антропоморфный вихрь унес какого-то несчастного воина. Словно огромный спрут обмотал беднягу щупальцами, мелькнули только ноги, и человек исчез в мутной пелене.

Среди воинов началась паника, кто-то попытался повернуть назад, но едва всадники отделились от основной группы, как снежные джинны вырвали их из седел, подхватили и унесли в неведомую даль.

Тогда Полюций Марон, перекрикивая злобный вой ветра, приказал воинам привязать себя к седлам как можно крепче. Воины оплели себя веревками, а концы привязали к луке седла и к подпруге. Наши потери сразу прекратились. Поднять всадника вместе с лошадью ни одному снежному джинну, даже самому свирепому, не удавалось.

Наконец злые духи ледяной пустыни малость угомонились, видя безрезультатность своих атак. Вьюга понемногу улеглась, видимость значительно улучшилась. Однако уставшие кони продвигались с трудом. Да и люди истощили силы свои.

Когда надежды на теплый ночлег казались совсем призрачными, на горизонте неожиданно из мглы проступили зыбкие очертания гряды невысоких гор. Горы означали возможность найти пещеру, а значит, укрыться от ветра и, быть может, даже развести костер. Надежда на последнее тем более укрепилась, что у подножия гор, кажется, росли деревья. Вскоре это предположение подтвердилось.

Это был низкорослый эльфин лес, росший на склонах, совсем невысоко. Отряд разведчиков обследовал местность и нашел подходящие пещеры, чтобы укрыть людей и лошадей. Вскоре путники разбили лагерь, развели костры, стали сушить одежду, обувь, готовить нехитрую походную еду.

Во время ужина Степан наблюдал за напарником и остался недоволен его внешним видом и настроением. За последние дни, самые трудные дни, Вадим изменился, и, к несчастью, не в лучшую сторону. Он стал угрюмым молчуном, почти не разговаривал на человеческом языке, а только рычал по-звериному, выражая в основном злость и агрессию.

Эти изменения в напарнике Степану не нравились, он, однако, не оставлял надежды сделать-таки из бывшего наркомана человека. Но было видно, что поход сыграл отрицательную роль, недаром же Вадим так не хотел пускаться в эту авантюру — поход на Север. Кому как не ему дано было знать пределы своих сил. И вот он свои силы, исчерпал. Но и назад пути не было. Пойти назад в одиночку, значит, обречь себя на верную погибель.

Настроение римских воинов было несколько лучше, но тоже далеко не радужное. Однако, они люди военные, привыкли к дисциплине. Управлять ими было легче. Надо только время от времени воодушевлять их какими-нибудь сказками про страну обетованную, где плодородные долины, тучные стада и ласковые девы ждут их в конце пути.

Полюций Марон умел говорить убедительно, впрочем, не последнюю роль в убеждениях играли его увесистые кулаки. Самого Марона воодушевлял Степан. А кто же воодушевит поэта? Воодушевление приходилось черпать в природном своем упорстве — не сворачивать с выбранного пути. В привычке верить в свою цель.

Утром Степан проснулся от того, что кто-то вторгся в его личное пространство. Чуждый запах возбудил в душе первобытный страх. Степан открыл глаза и увидел над собой снежного шакала. С оскаленных желтых зубов стекали нитки голодной слюны. Было непонятно, каким образом зверю удалось подобраться так близко?

Степан резко вскочил, шакал отпрыгнул и зарычал. Когда мозги прочистила свежая порция адреналина, стало понятно, что шакал — не обычный зверь. Это был зверь с человеческим лицом. Если быть совсем точным — с лицом Вадима. Или бывшего Вадима, а ныне превратившегося в шакала. Морда лица обросла шерстью, но узнать напарника не составляло труда. В остальном же в нем не осталось ничего человеческого.

Значит, превращение людей в шакалов не было лагерной выдумкой, — удручено констатировал Степан. И холодом обдало все тело. И мысль ужасная пронзила: «Не уж-то и мне суждено пережить подобную метаморфозу?!»

— Вад… Вадим… это ты? — нерешительно произнес Степан, и подумал, что вопрос звучит глупо, просто это какой-то мутант, случайно похожий лицом, мордой… на человека. Ведь это астрал, здесь возможно все.

Но шакал вдруг перестал скалиться и кивнул головой совсем по-человечески. И чтобы Степан совсем уж не сомневался, прорычал: — «Да-а-а».

Степан, как бы ища поддержку в том, что это все не галлюцинация, быстро огляделся. Все спали как убитые (в астрале это звучит как каламбур, ведь они и в самом деле убитые). Спали даже часовые. И это не удивительно, люди держались из последних сил и, едва найдя подходящее место для отдыха, впали в беспамятство.

Только Вадима нигде не было видно. Вернее, человека Вадима, Вадим в образе тундрового волка (не будем обижать беднягу) вот он, стоял перед корешем и что-то пытался сказать. Наконец, с трудом из себя выдавил, при этом все его звериное нутро содрогнулось:

— Я-а-а…хры-хр-хтел… по-пр-ры-о-щаться… ухожу…ры-ры…

— Ну, что ж, — глупо себя чувствуя, ответил Степан, — раз уж так случилось… Прощай. Ты был хорошим корешем…

— И ты…р-ры тоже. батья-тья-р-р…

Тут из мертвого сна восстал Полюций Марон. Увидев волка, выдернул из ножен меч. Вадим не двинулся. Видимо решил, что так его судьба решится быстрей. Но Степан вскинул руку и вскричал предупреждающе: «Не трогать! Он с миром!»

Марон нерешительно опустил меч.

Вадим постоял еще немного, прорычал «прощай» и выпрыгнул из пещеры в утренний туман.

— Кто это был? — спросил Полюций Марон.

— Вестник.

— И что сказал тебе вестник? — Марон взял свою флягу, вынул затычку и присосался сухими губами к горлышку. Вода булькала в его горле, обросшей волосами, с шумом клокотала, будто горный ручей. Мощный кадык, словно поршень машины, ходил туда-сюда, качая воду как насос.

Степану тоже нестерпимо захотелось пить. Он отыскал свою флягу и жадно сделал несколько больших глотков. Вода, которую они набрали из подземного источника, была свежей, как божья роса.

Марон вытирал лицо и шею ладонью и ждал ответа.

— Вестник пришел сообщить, что скоро мы дойдем до Земли Обетованной.

— Что такое Земля Обетованная?

— Это место, где отдыхают воины, после того как… короче говоря, после смерти…

— Ясно… Место-то хоть хорошее?

— Это зависит от того, каким вы его себе представляли при жизни.

— А я, сказать по правде, как-то об этом и не думал, — запечалился Марон. — Все некогда было… А ведь воину много-то и не надо… Лишь бы солнце ярко светило, да виноград рос, чтоб можно было сделать доброе вино… да девы красивые пели песни сладкими голосами…

Размечтавшись, суровый воин вдруг расплакался.