— Тогда ты согласишься стать моей невестой?

У Степана снова отвисла челюсть. Лира хрустально засмеялась и ответила:

— При условии, что ты догонишь в росте дядю Стёпу.

— Заметано, — кивнул вихрастой головой мальчик. — С сегодняшнего дня начинаю расти. А пока ты меня усынови, чтобы тебя потом не искать.

У Лиры повлажнели глаза. Она не знала, что ей делать: плакать или смеяться. Касательно человеческих отношений у мальчишки в голове царил полный кавардак.

— А чтоб тебе не было скучно, — продолжил малыш рассудительно, — Степана возьмем в отцы.

Поэт Одинокий совсем оторопел и даже остановился.

— Не дрейфь, дядя Стёпа, — сказал мальчик, — я не страдаю эдиповым комплексом. Ну, возьмитесь за руки и скрепите свой союз поцелуем.

— К-как это понять?! — заикаясь, воскликнул поэт Одинокий. — Ты хочешь нас соединить узами брака, маленький Эрот?

— Банан тебе в рот, — недовольно сказал пацан. — Терпеть не могу этого пакостного имечка, особенно применительно к себе. Здесь тебе, приятель, не Древняя Греция, у нас на такие словечки другие ассоциации возникают…

— Ребята, ребята!.. — засуетилась Лира и розовый румянец появился на её персиковых щечках.

— Ну, где этот чертов шинок! — вскричал Степан раздраженно. — Тащимся, тащимся и все никак не дойдем до него. Чего доброго, еще под дождь попадем.

Все машинально взглянули на небо. И верно: тучи под завязку наполнились водой и все ниже опускались над городом. Казалось, еще немного и какая-нибудь из них напорется брюхом на острый шпиль одного из помпезных зданий, и хлынет вода из рваной раны небесного бурдюка нескончаемым потоком и затопит город.

— Разуйте глаза, папаша, — сказал мальчуган. — Мы уже давно перед ним топчемся.

Степан опустил глаза — и точно: они стояли возле черных массивных дверей кафе. Заведение называлось «Дружба» и располагалось в нижнем этаже старинного здания. На мгновение поэт пережил ощущение «дежа вю». Они вошли в прохладное фойе, и тяжелая дверь захлопнулась за ними.

И сейчас же, как по команде свыше, влил дождь, словно из брандспойта. Они вымыли руки над умывальниками и причесались перед зеркалом: Лира, достав гребешок из сумочки, Степан — пятерней, малышу смочили водой, пригладили его вихры. Пока Лира доводила свой причесон до идеального состояния, Степан оглядел вытянутый зал с двумя рядами столиков, расставленных вдоль окон и вдоль стены. Собственно, было два зала — большой и малый: длинное помещение кафе, для большего уюта, было весьма условно разделено декоративными деревянными стойками-стеллажами, на которых стояли цветы в горшочках.

Тут ничего не изменилось за 30 лет. Все осталось по-прежнему, как в славные шестидесятые. На высоких окнах висели те же плотные красные шторы и тюлевые занавески. У дальней стены, выложенной мозаичным панно, с изображением человеческой ладони с сидящем на ней голубем (мира), — стоял все тот же старенький джук-бокс, набитый пластинками. Ему в подмогу придан был простецкий моно-проигрыватель, появившийся в начале семидесятых.

Кажется, это было вчера, подумал Степан, проходя сквозь призраки ушедшего. Однако это было давно. В эпоху массового энтузиазма и энтузиазма масс. А теперь, в этот неопределенный час, когда время завтрака уже прошло, а время обеда еще не наступило, — оба залы были пусты.

Степан преодолел минутную растерянность, решительно пошел в зал занимать столик. На полпути его догнала и подхватила под руку Лира — причесанная, благоухающая, полная энергии и молодого задора.

— Ну, вот мы и готовы к употреблению, — сказала она с привычным уже хрустальным смешком.

Степан оценил её жест и отзывчиво напряг руку, за которую держалась прекрасная дама. За ней, как паж, волочился малыш.

— Что-то вы долго возились, друзья мои, — добродушно пожурил поэт компаньонов.

— Скоро — только белки, потому и мелки, — ответил ему пацан, протискиваясь вперед.

— Ах, ты!.. — воскликнула Лира и дала мальцу дружеский подзатыльник.

— Вот оно, тлетворное влияние баржи, — проворчал себе под нос Степан. — Представляю, чем они там занимаются…

Ребенок вприпрыжку помчался по проходу и выбрал место у окна в самом конце большого зала. Когда они чинно уселись за квадратный стол, — подошла официантка. Степан узнал её сразу. Это была Нина — худенькая женщина неопределенного возраста. Она всегда была с ним очень любезна. Степан поздоровался и сделал заказ: себе ростбиф, Лире (по её выбору) баранью котлетку, а пацану — вкусные колбаски. Так же заказали бутылку шампанского, чтобы поднять бокалы за приятное знакомство, если дама не возражает. Дама не возражала. Естественно, заказали черный кофе, а на десерт — мороженое. Да! и пепси.

— Решили отдохнуть с семьей? — вежливо улыбаясь, спросила Нина, расставляя на столике стаканы и открывая в холодных слезах бутылки с пепси-колой.

Степан тоже с улыбкой неопределенно кивнул головой, предоставляя официантке самой интерпретировать его безмолвный ответ. Мальчик, держа двумя руками стакан, тяжело сопя и смачно причмокивая, принялся накачивать себя темной пузырящейся жидкостью.

Степан неловко вытер салфеткой его мокрый подбородок и обратился к ребенку: — Послушай-ка, скажи, пожалуйста, нам свое имя, во избежание недоразумений.

Мальчишка поморщился от пузырьков газа, шибанувшего в нос, ответил: У нас на барже нет имен. Мы безымянные герои.

— Ну, хорошо, ладно, — миролюбиво согласился поэт, — не хочешь говорить имя, не надо. Тогда я дам тебе псевдоним. Против Амура не возражаешь?

— Не-а, — согласно ответил малый и выдул еще один стакан колы, после чего потребовал мелочи для музыкального автомата.

Лира открыла сумочку и высыпала на столик горсть монет. «Это мои слезы», — сказала она и засмеялась. «Почему?» — полюбопытствовал Степан. «Иногда мне снится, что я подбираю кем-то рассыпанную мелочь на дороге. А видеть во сне металлические деньги — к слезам». — «Суеверие», — тоном атеиста ответил Амур.

Он выбрал пятаки и побежал скармливать их джук-боксу.

— Нажми кнопку N7, обязательно! — заказал Степан, имея в виду песню под названием «Ты и я, и наша ночь».

Но Амур заказал песню Красной Шапочки.

«Если долго, долго, долго, по дорожке, по тропинке…», — пела пластинка задорным детским голосом. Под эту музыку было весело есть и пить. И они ели и пили, и глядели в окно, где улицу заливало дождем, где редкие прохожие бежали под теплыми струями, ища укрытия.

«…а-а-а! в Африке горы — вот такой вышины!

А-а-а! в Африке реки — вот такой ширины!..»

Кое-кто из мокрых прохожих забегал в кафе и становился вольным или невольным его клиентом. Степан испытывал блаженство. Что еще нужно человеку для счастья? Ростбиф был сочным и вкусным. Шампанское — шипучим, женщина веселой, ребенок — послушным. Благодать!

С каждой минутой народу в кафе становилось все больше и больше. Взрослых и детей. Градус веселья поднимался до упора. Все шумели как…

«…крокодилы, бегемоты.

А-а-а! обезьяны, кашалоты.

А-а-а! и зеленый попугай!..»

Вокруг одного из столов дети затеяли хоровод. Они надели на головы карнавальные колпаки, нацепили маски, взялись за руки и устроили под музыку такую карусель, что в глазах зарябило. Потом они разом дали залп из хлопушек и осыпали всех разноцветным конфетти. Наконец музыкальный автомат, заведенный Амуром замолк, и дети угомонились.

Официантка Нина включила проигрыватель и поставила на него большую долгоиграющую пластинку. С первых же тактов Степан узнал бессмертную композицию под названием «Маленький цветок» незабвенного Сиднея Бише, которую он написал в 1950 году, незадолго до своей смерти. Это соло на кларнете знали все, но мало кто знал его автора — композитора, великого кларнетиста и саксофониста-виртуоза, негра Сиднея Бише, родившегося в креольской семье, в Америке, в начале 20-го века.

Лебединая песня музыканта была печальной, трогательной и нежной. Каким еще может быть маленький цветок?