Луч солнца играет на медной табличке, на которой искусный гравер вывел имена одиннадцати танкистов, заплативших своей жизнью за взятие этого холма, командующего над местностью. В конце траурного списка— прочувствованные слова из приказа Верховного Главнокомандующего:

«Вечная слава героям, павшим на поле боя в борьбе за свободу и честь нашей Родины!»

Чуть поодаль от этого памятника мы видели еще один. На широком каменном постаменте стоит мощное орудие, его хобот обращен на юг — туда, откуда еще недавно лезли на эту высоту оголтелые орды фашистов; недреманное око пушки зорко глядит в степь. По сторонам орудия памятника высятся две мощные колонны, увенчанные пирамидами снарядов. Лаконичная надпись на медной табличке: «Славным героям — гвардейцам, артиллеристам и минометчикам, павшим в сражении с немецко-фашистскими захватчиками с 6 по 15 июля 1943 года на Белгородско-Обояньском направлении — от артиллеристов и минометчиков Гвардейской армии».

Подходили и подъезжали к этим памятникам бойцы и офицеры, молча в раздумье останавливались, снимали пилотки, читали надпись и долго-долго глядели туда, на юг, где теперь открывался простор чуть ли не до самого Белгорода. Торжественная тишина царила в степи, реял в небе ястреб, шелестели неубранные колосья. Изредка погромыхивал тронутый ветерком обгорелый железный лист, сорванный бомбой с чьей-то крыши и силой взрыва занесенный сюда, в пустое поле. И снова становилось тихо, словно в храме.

А несколькими километрами южнее, еще ближе к Белгороду, я видел истинную обитель бессмертных, большое кладбище гвардейцев части, которой командует товарищ Бобров. Сюда по приказу командира перенесли прах всех гвардейцев этой части, погибших в дни боев за Белгород, чтобы и после смерти не разлучались они. Могилы аккуратно, с любовью убранные и украшенные, увенчаны массивными памятниками, которые простоят долго. Надписи, выгравированные на металлических нержавеющих пластинках, донесут до наших сыновей рассказы о доблести тех, кто почил вечным сном на этом поле славы.

Гвардейцы лежат в сырой земле шеренгами, как шли они в бой. Каждое подразделение имеет на кладбище свой участок, и специально выделенные бойцы приезжают время от времени сюда, чтобы поддерживать на нем порядок.

У входа на кладбище гвардейцев высятся два могучих столетних дуба, срубленных в роще и привезенных сюда. Они глубоко врыты в землю, их сучья картинно обрублены, и металлические буквы, накрепко прикрепленные к ветвям, извещают о том, что здесь погребены гвардейцы, павшие смертью храбрых в битве за Белгород.

Усыпанная песком дорожка, по сторонам которой стоят аккуратно сделанные скамеечки, ведет в глубь кладбища. Слева и справа — многочисленные памятники, сделанные с любовью и заботой.

Вот два поставленных наклонно ствола от пушек, подбитых в бою, скреплены толстой цепью, спускающейся до земли. Высеченная из меди звезда венчает их. Красные флаги полощутся на ветру.

Высокий дуб простирает ветви над могильным холмом В его ветвях поставлен пулемет, смертельно раненный в то же мгновение, когда погиб и его хозяин. В пулемет вставлена лента, которую не успел выпустить по врагу пулеметчик Лента обвивается вокруг дерева. Вверху алеет гвардейский значок…

Памятников много, и каждый из них неповторим.

Выгравированные на медных и алюминиевых табличках надписи сжато характеризуют тех, кто нашел здесь вечно успокоение. У изголовья одной из могил на широком, в два обхвата, обрезке дуба, украшенном металлической резьбой, я прочел эпитафию командира:

«Гвардии майор Каретников Дмитрий Александрович, 1908–1943 гг. В жестоких боях с немецкими захватчиками в районе деревни Крапивенские Дворы, сражаясь как герой, был смертельно ранен 21 июля 1943 года. Скончался от ран 25 июля. Вечная слава герою!»

Рядом на соседнем памятнике выгравирована трогательная надпись:

«Здесь похоронена геройски погибшая в борьбе с немецкими оккупантами гвардии сержант медицинской службы Морошилина Евдокия Устиновна. Была награждена за боевые подвиги медалью „За отвагу“. Вынесла с поля боя 82 тяжелораненых бойцов и командиров. Награждена орденом Отечественной войны 2-й степени пожизненно».

Я долго вчитывался в эту эпитафию.

Гравер, несомненно, ошибся, написав «пожизненно» вместо «посмертно», но, того не подозревая, он тем самым при дал еще более глубокий смысл этой надписи. Пожизненно — именно пожизненно! — награждена Евдокия Морошилина, ибо она, как и все. лежащие на этом поле славы, продолжает жить среди нас, идущих вперед. Она и ее боевые друзья, сложившие головы под Белгородом, вне всякого сомнения, переживут многих из нас, ибо с каждым годом слава их будет разгораться все ярче, и потомки наши не раз придут на это поле, огражденное и с любовью украшенное, чтобы приобщиться к героизму этих людей.

Гвардейская часть, которая нашла время и возможности в час жарких наступательных боев так любовно и бережно запечатлеть память однополчан, погибших за Родину, сильна своими традициями. Гвардейское знамя она завоевала еще на полях подмосковных битв. Его древко украшено орденом Красного Знамени. Молодые пополнения здесь воспитываются в духе величайшего уважения к славному боевому знамени части, к доблести ветеранов, к памяти тех, кто отдал жизнь под знаменем гвардии.

В дни нашего летнего наступления эта дивизия прошла огромный путь, вначале отбросив гитлеровцев на исходные рубежи, а затем обратив их в бегство, На многие десятки километров углубилась она в расположение противника и продолжает успешно наступать. Кладбище, оставленное гвардейцами под Белгородом, — один из символов великого гвардейского братства, перед которым не в силах устоять никакой враг.

Я уезжал дальше на юг под вечер. Солнце клонилось к закату. Лучи его золотили звезды на памятниках, ласкали теплом таблички, на которых рассказывалось о подвигах тех, кто здесь погребен. У входа на кладбище часто останавливались машины. Бойцы, офицеры и генералы, отряхивая пыль с мундиров, входили под сень ветвистых дубов, читали надписи, подолгу задерживались у тщательно, любовно сделанных памятников, выслушивали пояснения работавших тут саперов, которые кончали украшать свежие могилы бойцов, погибших уже на Харьковском направлении…

На лицах посетителей я читал глубокое волнение и благодарность командирам части, учредившим эту обитель бессмертных.

15. VIII, 23 ч. 15 м.

К сведению редакции. Прибыв в район Харькова, установил, что нашего корреспондента здесь все еще нет. Буду давать ежедневно материал о ходе Харьковской операции. Учтите, что на участке, откуда я уехал, близятся новые события и корреспондент там крайне нужен.

Широкая лента асфальтированного шоссе рассекает огромный пригородный парк, так хорошо знакомый каждому, кому приходилось бывать в Харькове. Перед войной сюда, в эту летнюю пору, шли сплошной чередой переполненные автобусы, Люди в нарядных платьях выходили из них и рассыпались по прохладным лужайкам. Пестрели майки, взлетали волейбольные мячи, бойко торговали ларьки газированной водой, бутербродами, играли баяны… Люди веселились, отдыхали.

Кажется, сейчас все то же: и аллеи, рассекающие лесопарк, и асфальт шоссе, и стройные клены и тополи… Только людей не видно.

Но вот из-за поваленного киоска вдруг раздается сухая дробь пулемета, а посреди зеленой лужайки с противным звуком шмякается мина и клочья зеленого дерна взлетают к небу. Здесь, в предместьях Харькова, среди нарядных дач, на окраинных улочках, в студенческом городке сегодня с новой силой возобновился жаркий бой.

— Начался последний акт спектакля, — сказал нам, улыбаясь, офицер штаба дивизии, прошедший с боями путь в 115 километров за десять дней.