Верно то, что я очень хорошо чувствовал себя в среде свидетелей Руссэ и со многими из них подружился. Это были люди, близкие мне по общечеловеческой установке. Правильно то, что в наше время демократический социализм, выдвигающий на первое место идеал свободы, и либерализм нового типа (который не надо смешивать с либерализмом 19 столетия) все более конвергируют и сближаются. - Я принял участие в процессе против лагерного бесчеловечия, потому что в моих глазах это был процесс боевого либерализма в борьбе против сталинского режима. Другие же боролись против того, что они считают искажением социализма.
Среди свидетелей Руссэ были:
КАМПЕСИНО - знаменитый испанский храбрец и герой войны с Франко, легендарный вождь республиканских «динамитерос», испанский «Чапаев». Когда этот человек прибыл в Россию после поражения республиканцев, там продавали спички с его портретом. Этот испанский мужик, человек без образования, но с фанатической верой в революцию, пережил в Сов. Союзе великое разочарование. В конце концов он потребовал, чтобы его выпустили в Европу. Вместо этого его отправили в тюрьму, в лагеря. Кампесино дважды бежал из СССР. Один раз ему удалось бежать из Баку в Тегеран, но НКВД привезло его оттуда обратно. Во второй раз он спасся от Сталина с невероятными приключениями. Кампесино был самой большой сенсацией процесса. Социалистический «Попюлер» печатал серию его статей о Сов.Союзе, которая подняла тираж газеты, но адрес его был скрыт от прессы, и он появился публично только на процессе.
ЕЖИ ГЛИКСМАН - брат Виктора Алтера, лидера «Бунда», расстрелянного большевиками вместе с Эрлихом в 1941 году, приехал из Чикаго. Гликсман - социалист и автор первой книги о сов. лагерях, которая появилась после войны в Америке: «Tell the West» («Расскажи Западу»). Он - адвокат по образованию, учился в Сорбонне и хорошо говорит по-французски.
Из Лондона приехал ВАЙСБЕРГ, бывш. коммунист, австрийский еврей по происхождению, профессор харьковского университета, ученый, которого НКВД обвинило в фантастических преступлениях.
Из Германии прибыли Маргарете БУБЕР-НЕЙМАН, автор книги «В плену у Гитлера и у Сталина» и г-жа ЛЕОНАРД, старая спартаковка, женщина, которая 12 лет провела в советских лагерях и тюрьмах. Несмотря на это, г-жа Леонард не потеряла веры в интернациональную революцию и социализм. По ее мнению Сталин изменил коммунизму, но она осталась ему верна. Я не спорил с этой женщиной, здоровье которой разрушила советская каторга, не коснувшись ее убеждении. Она согласилась участвовать в процессе Руссэ после того, как Руссэ обещал ей, что материал, который она даст, не пойдет на пользу «американскому империализму».
Двое поляков выступило на процессе: проф. ЗАМОРСКИЙ, автор книги «Советская юстиция» и художник ЧАДСКИЙ, социалист и автор воспоминаний «На нечеловеческой Земле». Книга эта большой силы переведена на французский язык. Проф. Заморский собрал 20000 анкет поляков из армии Андерса, которые прошли через советские концлагеря и на основании их показаний составил карту расположения лагерей в СССР. Эта карта была опубликована в 1945 году в Риме, после его занятия союзниками. Через американскую прессу эта карта дошла до Руссэ. Показание Заморского было важно, потому что коммунисты обвинили Руссэ в том, что его карта была составлена в Риме в 1941 году - при фашистах. Чтобы показать от кого подучил Заморский свои анкеты, был приглашен один из 20000: старый д-р БАНДРОВСКИЙ, 65 лет, проживающий теперь в Корнуэльсе. Седой и достойный доктор Бандровский произвел очень хорошее впечатление на суде. Оказалось, что я несколько месяцев находился с Банковским в одном лагере. Когда он подошел ко мне в кулуарах суда, я не сразу узнал его: тогда Бандровский показал мне рисунок, сделанный в лагере 10 лет тому назад, где он был нарисован с широкой седой бородой - и по этой бороде я узнал его сразу. Мы обнялись и расцеловались. Фотографы поспешили увековечить эту сцену встречи двух лагерников. Таким образом, Руссэ мог сослаться на Заморского, Заморский - на Бандровского, факт, что Бандровский сидел в лагере был подтвержден мной, - но кто мог французам поручиться за мой авторитет? - Моя книга, впечатление от которой во Франции было достаточно сильно; моим главным союзником и поручителем было мое перо.
При этой оказии я хочу сказать несколько слов о моем участии в процессе. Кроме моего выступления в качестве свидетеля, я за 7 недель пребывания в Париже говорил перед радио, напечатал 4 статьи в парижских газетах, в том числе «Открытое письмо Пьеру Дэксу», прочел реферат в Союзе Русских Евреев и встретился с группой французских писателей и журналистов, которым помог рассеять сомнения насчет существования концентрационного мира в СССР. Процесс Руссэ происходил не только перед судьями в «Пале де Жюстис», старинном дворце на острове в центре Парижа, но и перед судом общественного мнения во всем мире. Процесс в Палэ де Жюстис кончен. Но перед судом Истории он только начинается и не будет кончен, пока лагеря в той или иной форме существуют в мире.
Еще несколько свидетелей говорили на суде, и среди них простой русский колхозник по имени ШАРИКОВ. Адвокаты защиты задали ему два вопроса, на которые он ответил с большим юмором. Его спросили: «Почему он не возвращается после войны домой, в Сов. Союз?» Он ответил: «Видели ли вы когда-нибудъ корову, чтоб она добровольно шла на бойню?» - «А на чей счет ты приехал сюда на суд?» Он ответил: «Думаю, что на счет коммунистов: они покроют все судебные издержки!» Этот ответ вызвал взрыв смеха в зале. Шариков был прав: все свидетели приехали на счет коммунистов. Но в ожидании, когда они покроют судебные издержки, процесс со стороны Руссэ финансировала «La Force Ouvriere», т.е. социалистические профессиональные союзы Франции.
Самое сильное впечатление произвела на меня из свидетелей Руссэ маленъкая Эллинор ЛИППЕР - швейцарская еврейка, книга которой «11 лет на советской каторге» появилась по-немецки и французски. История Эллинор такова: ей было 27 лет, когда она поехала в Россию, как восторженная коммунистка, на родину всех трудящихся. Это было в 1937 году. Через 2 месяца ее арестовали в Москве, и только в 1948 году Эллинор вернулась в Швейцарию. 11 дет она провела в лагерях, по сравнению с которыми те, где я был, можно считать «санаторием»: в Колыме на берегах Охотского моря. То, что вынесла эта деликатная и хрупкая женщина, не подается описанию. Глаза ее видели ад на земле, многие не могли понять как она уцелела и спаслась. Но правда та, что бесчисленные девушки, как она, погибли в Колыме. Из ее партии в 600 человек выжило только 60.
Мы сидели за одним столом среди друзей в Париже. Глядя на Эллинор, которая в 38 лет выглядит, как тоненькая девочка, я сказал: «Не верьте, что она слабенькая - в этой девушке есть сильная пружинка!» Эллинор подошла ко мне и прежде, чем я успел опомниться, наклонилась, одной рукой взяла меня под колени, подняла на воздух мои 75 кило веса, как свечу, и так прошлась по комнате... Это был ответ на вопрос, почему она уцелела. В этой женщине поразило меня соединение девической прелести и внутренней крепости, сухости, закаленности, она была похожа на деревцо осенью, с которого облетели листья, но которое сохранило гибкость ветвей и упрямую силу жизни. В тот вечер Эллинор рассказала нам, как она рожала в лагере... Она не только сама вернулась в Европу, но и привезла с собой годовалую девочку, которая никогда в жизни не увидит своего отца, заключенного врача, с 13-летним сроком в Колыме. Она рассказала нам, как ее в последнем месяце беременности вместе с товаркой заперли в трюм арестантской баржи, где перевозили сотни одичалых лагерников, годами не видевших женщин... Ее спасла ее беременность, а судьбу ее товарки можно себе представить...
Такие люди собрались на процессе Давида Руссэ. Я назвал тех, которые выступили, но было много свидетелей, которые приехали в Париж и не появились на суде... Для них уже не хватило времени, и адвокаты Руссэ не использовали их. Назову из них только двух: ДАВИДА ДАЛЛИНА, известного социалиста, историка Советской России, и ГЕРМИНИЮ НАГЛЕР, польскую писательницу с большим именем. В общем, свидетели Руссэ были группой интеллектуалистов и авторов, из книг которых можно было бы составить целую библиотеку; людей с общественным стажем из разных стран, профессиональных революционеров и антифашистов. На суде раздавалась испанская, немецкая, польская, русская речь рядом с французской. Около ста журналистов представляли мировую прессу. Это был интернациональный процесс в полном смысле слова.
