В Бельгии коммунисты не вышли из организации бывш. политических заключенных,но остались в меньшинстве и потеряли командные посты.
В июле 1950 года, кроме Франции, пять стран ответили на призыв Д. Руссэ: Германия, Бельгия, Республ. Испания, Голландия и Норвегия. В каждой из этих стран решающее большинство бывш. политических заключенных в нацистских лагерях поддержало Руссэ. Их организации выбрали национальные комиссии, куда вошли представители всех партий и течений, кроме коммунистов, которым было предложено участвовать, но которые отказались. Во французскую Комиссию входят люди, начиная от Мартен-Шоффье известного писателя Резистанс и сторонника Тито, и кончая Мишле, бывш. министром и голлистом. Между этими двумя крайностями представлены все оттенки французской политической мысли. В Бельгии входят в комиссию представители католиков и социалистов. Все участники имеют опыт заключения в лагерях наци и могут считаться экспертами.
В июле 1950 года состоялась в Гааге первая интернациональная конференция комиссий из шести стран, где было решено выбрать интернациональную комиссии борьбы с концлагерями. Среди приветствий, которые были получены в Гааге, находилось, как единственный отклик из Израиля, приветствие от редакции журнала «ХаМаарав» («Запад»), посланное по моей инициативе. К сожалению, я никого больше не мог заинтересовать в Израиле попыткой Руссэ. В 1950 году там было больше открытых защитников советских лагерей, чем людей, имевших смелость открыто выступить против них.
В октябре 1950 года новая конференция в Брюсселе выработала текст Манифеста Интернациональной Комиссии и ее статут.
В ноябре Интернациональная Комиссия для борьбы с концлагерями обратилась к ОН с двойной просьбой; поставить вопрос о принудительном труде в лагерях на ближайшей сессии Об. Наций - и признать Интернациональную Комиссию, как одну из неправительственных организаций, допущенных к выступлениям в Экономическом и Социальном Совете при ООН. Одновременно было решено обратиться к правительствам испанскому, греческому, советскому и югославянскому с письмом, текст которого еще не может быть оглашен по соображениям вежливости. Мне, однако, известно, что два правительства уже ответили на это письмо положительно.
В ноябре было принято решение, что если советское правительство ответит отказом или не ответит вообще на просьбу интернациональной Комиссии Расследования, последняя соберется в Брюсселе в начале 1951 года и произведет расследование советских лагерей на основании всего материала, которым она будет располагать до того времени. очевидно есть полная возможность произвести такое расследование и дать объективную оценку лагерем на основании документов и показаний бывш. заключенных. В одном Израиле число людей прошедших через советские лагеря измеряется сотнями, а во всем мире - десятками тысяч.
Интернациональная Комиссия, созданная Руссэ представляет собой юридическую инновацию. Если удастся добиться ее аккредитации при ООН, будет создано учреждение особого типа, демократически выбранное и обладающее моральным авторитетом, для контроля преступлений против человечества Нет сомнения, что такая институция необходима в наши времена. Есть много уважаемых и заслуженных пред человечеством лиц, которые, казалось бы, призваны в первую очередь протестовать против кошмарных преступлений, где бы они не происходили. Но почему-то они не проявляют интереса и инициативы, когда речь идет о концентрационных лагерях. В Израиле, по крайней мере, мне такие люди неизвестны. Давид Руссэ выполнил заповедь: «В месте, где нет человека - будь ты человеком».
Но в наше время опасно быть человеком. Руссэ затронул Советский Союз. Он подвергся жестокой aтаке. Во что бы то ни стало необходимо было разрушить его моральный авторитет. Кто смеет требовать международного контроля советских секретов? Несколько дней после появления в «Фигаро» воззвания Руссэ коммунистический журнал «Леттр Франсээ» выступил с громовой атакой против Руссэ. Это тот самый журнал, который был уже раз приговорен за диффамацию в знаменитом процессе Кравченко. Пьер Дэкс, шеф-редактор журнала, сам бывший заключенный в Маутхаузене, обвинил Руссэ в том, что он подделал тексты советского права и в том, что он воспользовался фальшивками каких-то «неизвестных лиц», которые просто выдумали или переписали из книг о гитлеровскнх лагерях клевету на Сов. Союз. Он не только назвал Руссэ «бесчестным лжецом», но и выступил с горячей защитой советских лагерей, куда, якобы, никого без суда не сажают, где людей перевоспитывают и учат быть свободными. Дэкс написал буквально: «Я благодарен Сов.Союзу за это великолепное предприятие... в советских лагерях перевоспитания достигнута полная ликвидация эксплоатации человека человеком», получилось, в общем, что гнилой Запад должен завидовать советскому народу, который заменил тюрьмы такими идеальными местами, и только была непонятна и умилительна скромность советской власти, которая вместо того, чтобы гордиться таким достижением и показывать его всем, спрятала его, как государственный секрет.
Но Пьер Дэкс не удовлетворился этим. Он пошел дальше и в последних строках своей статьи (которая, кстати, в Тель-Авиве продавалась в форме отдельного оттиска под названием «Почему Давид Руссэ выдумал концлагеря в СССР?») - привел как доказательство своей правоты то, что Руссэ, этот бесчестный лжец, не отвечает на обвинения! Дэкс просто пригласил Руссэ подать на него в суд... и Руссэ это сделал. В январе 1950 года он обвинил его в диффамации и дело было назначено к слушанию в ноябре того же года. Я получил приглашение выступить на суде свидетелем и ответил согласием. Я, проведший годы в советских лагерях, должен был свидетельствовать, что Руссэ не выдумал их, что он не солгал, утверждая, что туда посылают людей без вины и без суда, и что я не переписал свою книгу из литературы в нацистских лагерях.
Руссэ и его адвокаты имели 11 месяцев, чтобы подготовить процесс... Явившись в Париж 23 ноября, я думая, что найду там нечто вроде генерального штаба перед сражением: людей, которые введут меня во все подробности, поинтересуются тем, что я хочу сказать... Ничего подобного! Не знаю, все ли большие политические процессы так импровизируются, как этот, но в данном случае было поразительное отсутствие организации, настоящая французская беспечность, по крайней мере по отношению к свидетелям. Как свидетель, я не имел права видеться с адвокатами Руссэ. Жерара Розенталя а увидел в первый раз в зале суда, а с Тео Бернаром так и не познакомился. Никакого «делового» контакта не было у меня ни с ними, ни с самим Руссэ. Через два дня по приезде я пообедал с Руссэ в ресторане, познакомился, и мы говорили о самых разных вещах, но остается фактом, что когда я, спустя десять дней, выступил в суде, Руссэ и его адвокаты не имели понятия, о чем и как я буду говорить.
Другой пример: о том, что в руках одного из свидетелей Руссэ, Александра Вайсберга, физика и ученого, находится сенсационный документ, а именно, письмо к Сталину, подписанное знаменитым коммунистическим ученым Жолио-Кюри, где он ручался, что арестованный в России Вайсберг - преданный и верный коммунист, и его арест, наверное, недоразумение - о том, что Вайсберг имеет такое письмо, адвокаты Руссэ узнали за два часа перед его выступлением.
Руссэ оказался жовиальным и сангвиническим толстячком с необыкновенно выразительным лицом, звучным баском. Человек этот был полон энергии, как аккумулятор. Пребывание в немецких лагерях оказалось для него центральным переживанием жизни и борьба, которую он начал, не только соответствовала его темпераменту, но и удовлетворяла его потребности в интернациональной борьбе за право к справедливость. Руссэ хотел избежать подозрения, что он, как Кравченко, опирается на показания «реакционеров». Поэтому он очень заботливо выбрал своих свидетелей. Не только оба его адвоката были евреи, но и многие свидетели, так как евреев трудно обвинять в фашизме. Экипа свидетелей Руссэ состояла почти вся из активных социалистов или бывш. коммунистов. Кравченко на свой процесс не пустил монархистов. Руссэ пошел еще дальше. Коммунистам фактически нечего было сказать плохого о его свидетелях. Я, по-видимому, был самым «правым» на этом процессе. При встрече я спросил его, знает ли он, что я - не социалист. Руссэ ответил, что он это знает, но что я представляю собой «особый случай». При этой оказии отмечу, что парижская пресса, которая никак не могла понять, что я - «исключение», упорно называла меня «социалистом», и даже «польским социалистом». Мое опровержение не помогло. Я написал в статье для «Фигаро», что я не польский социалист, а сионист и либерал. Но редакция «Фигаро» зачеркнула последние два слова. Мой сионизм и либерализм ее не интересовал. Она напечатала только, что я не польский социалист. Результат был тот, что меня начали называть израильским социалистом.
