Слава Богу, я был инвалидом!

 Суммируем факты.

     Д-р Юлий Марголин, независимый журналист, человек здоровый и отец семьи, польский гражданин, с местом постоянного жительства в Палестине, ничего общего не имеющий с Советским Союзом и ничем пред ним не повинный, был в сентябре 1939 года захвачен Красной Армией на территории Польши, в момент, когда он возвращался, к себе домой, в Тель-Авив. Документы, паспорт, визы были у него в полном порядке. Что должно было произойти?

     Очевидно по проверке документов и выяснении, что данное лицо не является ни шпионом, ни вором, ни убийцей, следовало дать ему возможность продолжать дорогу к домашним пенатам. В этом случае данная книга не была бы написана, и д-р Юлий Марголин до конца своих дней оставался бы в приятном убеждении, что Советский Союз есть государство, идущее в авангарде революционной Демократии. Что произошло?

     Д-р Марголин был задержан на 9 месяцев, после чего арестован и по неправдоподобно-нелепому обвинению, в отсутствии у него легальных документов /как будто наличие польского паспорта у польского гражданина нарушает законы Сов.Союза/, - водворен на пять лет в исправительно - трудовой лагерь. Там след его заглох для мира. Через 2 с половиной года он был превращен в калеку, в жалкое и вечно-голодное существо, которого при встрече не узнали бы самые близкие люди. Ясно, что первое время д-р Марголин был поражен, был ошеломлен таким обращением. Ему казалось, что это ошибка или его личная неудача. Но в лагере у него открылись глаза, и он увидел, к ужасу своему, вокруг себя миллионы людей, советских и несоветских, которые находились точно в таком же положении. Он сделал удивительное открытие, от которого у него дух занялся: что это не ошибка, а с и с т е м а - особый способ управления государством, занимающим шестую часть света, и народом, который только таким путем возможно удержать в повиновении. Лагеря с исторической необходимостью возникают и системы принудительного труда, введенной в Советской России. Система же принудительного труда с логической необходимостью вытекает из коммунизма. Не может быть коммунизма во всенародном масштабе, который бы не опирался на жестокую центральную власть, осуществляющую хозяйственный план мерами крутого принуждения. Нет коммунизма без государственного планирования продукции. Нет планирования продукции без принуждения к труду. И нет принуждения к труду без лагерных санкций. Все это, очевидно, с согласия населения. Обеспечить это согласие - плевое дело для власти, которая безраздельно и монодольно господствует над потом, кровью и каждой укрытой мыслью последнего из своих подданных. Выборный аппарат опасен только слабым владыкам. Сильным он служит послушно, как собачка на задних лапках.

     Назначение лагерей - изолировать из советского общества все элементы, которые не входят гармонически - добровольно или «как бы» добровольно - в установленную для них свыше схему. Понятно, что человеческая жизнь при этом не имеет никакого значения. При водворении в лагеря возможны и даже неизбежны ошибки. «Лес рубят, щепки летят». Разве возможно при 10-ти или 15-миллионном лагерном населении уследить за каждой единичной несправедливостью? Но не в этом и дело. Советский гражданин, если он действительно лоялен, не должен возмущаться происходящей с ним лично, или с его ближним ошибкой. Он должен понять, что перевоспитание общества не может обойтись без таких, пусть даже массовых, ошибок, - и даже находясь в лагере невинно - он обязан работать добросовестно для государства в границах плана - ибо в э т о м, а не в его личных мечтаниях и желаниях состоит его объективное предназначение. И если он хочет быть лоялен до конца, то он не просто должен подавить в себе протест и личные чувства /что равняется скрытой контрреволюции/, а должен привести себя в гармоническое созвучание с системой. Он должен хотеть того самого, что хочет Политбюро, он должен не просто слушаться, а л ю б и т ь Партию, любить НКВД, любить лагерь, любить свою лагерную долю и лагерную смерть, на которой строится эта прекрасная, первая и единственная в мире пролетарская Демократия.

     Поняв это, д-р Марголин перестал удивляться, но не стал другом Советского строя. Теперь ему было ясно, что этот строй имел, со своей точки зрения, право послать его в лагеря, потому что в системе современного рабовладения каждый человек потенциально входит в великую семью трудящихся - все равно, поляк ли он, американец или китаец. Однако, американцев еще нельзя использовать для блага организованного коммунистического Универсума, так как они имеют защиту в виде консулатов и всего, что стоит за ними. С китайцами можно уже меньше церемониться. В советских лагерях много китайцев. Поляки же летом 1940 года и в последующие годы не имели никакой защиты и никакой силы, с которой бы стоило считаться. Поэтому их сажали в лагеря и ссылали без разбора и стеснения в каждом случае, когда этого требовал объединенный полицейскопроизводственный план. Отослать д-ра Марголина к жене и детям заграницу или даже просто входить в рассмотрение его частного случая было совершенно излишне, поскольку никто заграницей не поднимал шума из-за его судьбы, а на месте он мог принести некоторую пользу советскому государству в качестве землекопа, пильщика или грузчика.

     В предыдущих главах рассказана история первых 2,5 лет моего пребывания за кулисами советского строя. В качестве безнадежного актированного инвалида я надеялся, что меня отпустят на волю. Однако я ждал напрасно. Это было мое второе разочарование в лагере. В первый раз меня произвольно исключили из амнистии для польских граждан зимой I94I года. В 1943 году меня оставили в лагере несмотря на актировку. Отпустили многих «бытовиков», но все «подозрительные» в политическом отношении зэка были оставлены в лагере, несмотря на актировку. О второй половине моего лагерного заключения я расскажу как можно короче. Специфическая трудность моего рассказа в том, что я принужден выпустить многие события и подробности, многие имена людей, которые продолжают оставаться во власти советского правительства - чтобы не повредить им. Ряд существенных моментов выпадает из моего повествования. Советское лагерное царство - не только институция. Это - миллионы живых людей, миллионы маленьких существований в условиях, которых не может себе представить воображение европейца. Важно не только то, ч т о о них рассказывается, но и самый факт, что о них рассказывается, вопреки воле и решению советской диктатуры, которая их изолировала от мира. Каждый кто слышит эти два слова «советские лагеря», должен знать, что это - не только метод, не только знамя и символ режима. Это - нечто, переходящее границы политических споров, агитации и контр-агитации: л ю д и в н е в о л е.

     По сей день жив и здравствует в Советском Союзе д-р Макс Альбертович Розенберг - человек, с которым я жил 3 года на Круглице. Он отбывал там 10-тилетний cpoк. Взяли его в 1937 году, по статье 58-ой, за контрреволюцию. Макс Альбертович происходил из Перемышля в Галиции, из ортодоксальной еврейской семьи. Отец его был «хасид»; сын же не умел ни читать, ни писать по еврейски. В 1915 году, в первую мировую войну, царская армия взяла после долгой осады австрийскую крепость Перемышль, 120.000 пленных с генералом Кусманском. В числе пленных был и молодой австрийский студент медицины Макс Розенберг. Два года провел он в русском плену, в городе Шуя, Костромской губернии. Основной чертой Максика как тогда, так и впоследствии было любвеобильное сердце. Он влюбился в русскую девушку. В 1917 году произошла русская революция, а в 1918 он вернулся в Перемышль и отправился в Вену заканчивать свое медицинское образование. В 1921 году Максик кончил Венский Университет. К этому времени Перемышль был уже польским городом. Но Польша не понравилась молодому врачу, как полякам не понравился крупный еврейский нос Максика. Он не получил права практики, на каждом шагу ему делали трудности, - а в Шуе ждала любимая девушка. Максик не долго думал и в 1922 году перешел границу.