Феофил воткнул спату в землю, рядом с Рольфом.

Поразившись такому поступку, жрец внимательно вгляделся в лицо римлянина. Спустя мгновение он медленно кивнул:

— Союза не будет.

Хотя взрослые сельчане даже после той ночи продолжали избегать Феофила, дети постепенно перестали его бояться. Работая, он что–то напевал, и дети приходили его слушать. Поначалу они держались поодаль, прячась за деревьями или взбираясь на них и глядя на римлянина с веток. Но со временем они осмелели. Один особенно смелый малыш, сидя на ветке, однажды задал ему какой–то вопрос, и Феофил прервал работу и ответил ему. Ответ его прозвучал очень тепло и приветливо, и детвора спустилась со своих высоких укрытий, расселась на траве под солнцем и стала слушать его.

Феофил рассказывал детям разные истории.

Одна молодая мама, встревожившись пропажей сына, пошла его искать и нашла ребенка возле Феофила.

— Нельзя тебе сюда ходить. Аномия сказала, чтобы ты держался подальше от этого человека. Или ты хочешь, чтобы на всех нас пал гнев Тиваза?

Малыш недовольно поморщился.

— Но я хочу дослушать историю.

— Ты должен слушаться маму, — мягко сказал ему Феофил. — А историю эту я тебе как–нибудь в другой раз доскажу.

— И вы все, — обратилась мать к остальным детям, замахав на них рукой. — Идите домой и оставьте этого человека в покое, пока Аномия вас тут не увидела. Пошли!

Феофил еще долго сидел в одиночестве, опустив голову. Потом он вздохнул, поднялся и вернулся к своей работе — стал обдирать кору и обтесывать бревна для своего грубенхауза. Спустя какое–то время он почувствовал, что кто–то следит за ним. Остановившись, он огляделся и увидел какого–то человека, стоявшего поодаль, среди деревьев. Он не мог различить, кто это, а человек продолжал стоять и не приближался к нему. Феофил вернулся к работе. Когда же он снова посмотрел в ту сторону минуту спустя, человека уже не было.

Рицпа устала слушать, как Атрет и Вар все время о чем–то горячо спорят и кричат друг на друга. У нее уже разламывалась голова. Казалось, хатты вообще не могли начать ни одного разговора, как следует перед этим не напившись. К их разговорам и спорам присоединялись другие гости, и вскоре весь длинный дом наполнялся воинами, которые, как правило, успели выпить перед этим либо пива, либо меда. Даже молодой Рольф приходил на такие сборища, мрачно сидел возле стены, глядел своими красивыми голубыми глазами на спорщиков, слушал, но сам в разговоры не вмешивался.

Упрямое нежелание Вара слушать наталкивалось на едкий сарказм Атрета. Когда ядовитые замечания Атрета доводили брата до бешенства, Рицпе становилось не по себе. Неужели Атрет забыл все то, чему его учил Феофил?

Ей хотелось, чтобы рядом с ней в такие минуты была Фрейя, потому что мать Атрета знала, как переводить подобные споры в разумное русло, но Фрейя находилась в священном лесу, занимаясь медитацией и молясь Тивазу.

Боже, помоги ей все понять!

Рицпе хотелось закричать, чтобы они прекратили спорить, но она понимала, что пользы от этого не будет никакой. Что бы она ни говорила, никто ее не слушал, даже Атрет, когда был поглощен спором. Поначалу она думала, что к ней так относятся просто потому, что она женщина. Но к другим женщинам здесь относились с уважением. Их слушали. К их словам прислушивались.

Атрет сказал ей, что у хаттов домашнее хозяйство доверено женщине, а оружие и защита племени — мужчине. Брак у хаттов — это партнерские отношения на всю жизнь, и женщина участвует в делах мужчины. Она приносит еду на поле брани и иногда даже остается там, чтобы морально поддержать сражающихся мужа и сыновей. Мужчины племени верили, что любой женщине присуща некая святость и дар пророчества, поэтому неудивительно, что к Фрейе и Аномии относились с величайшим почтением и трепетом.

Только после того, как Рицпа случайно услышала разговор между Фрейей и Варом, ей стало понятно, почему никто не слушает, что она говорит. Аномия позаботилась о том, чтобы никто из хаттов не слушал Рицпу, предупредив всех, что эта ионийка пришла сюда, чтобы их обмануть.

Рицпа ничего не стала говорить об этом Атрету, боясь, что он тут же бросится совершать необдуманные поступки. Аномия пробуждала в нем такие страсти, которые не стоило тревожить, и чем меньше он будет иметь дел с этой юной жрицей, тем лучше.

Рицпе не оставалось ничего другого, как смириться. Она слушала перебранку яростных спорщиков, тихо и терпеливо молилась за них и помогала по хозяйству.

Боже, укажи мне, что делать. Подскажи мне, как мне действовать. Дай мне Твою любовь к этим людям. Позволь мне укрыться в Твоем мире и не поколебаться в моей вере в Тебя.

Даже подавая еду тем, кто спорил с Атретом, Рицпа не переставала думать над стихами Писания, которым ее учили Феофил и Семей. Вокруг нее сидело множество мужчин, не перестававших наполнять свои сосуды вином или пивом. Рицпа вспоминала псалмы, которые говорили ей о Божьем всемогуществе, провидении, любви… а горячие споры все не утихали.

«Господь — Пастырь мой; и я ни в чем не буду нуждаться».

Снова и снова Рицпа медленно повторяла про себя эти слова, чтобы успокоить свои нервы, а потом — еще медленнее, чтобы осознать всю ценность этих слов и испытать покой, который приносит это осознание.

При этом она уже не надеялась, что кто–то обратит на нее внимание.

— Виновен! В чем это я виновен? — ревел в это время Вар, стоя моей здоровой ноге; его лицо было искажено злобой.

— Сядь и выслушай меня! — кричал на него Атрет.

— Я уже вдоволь тебя наслушался! Кланяйся своему хилому Богу, если хочешь, а я не буду. Прощать? Я свою шею перед Ним не склоню.

— Ты склонишь перед Ним свою шею, или отправишься в ад!

Испугавшись, Халев закрыл ручками уши и заплакал. Рицпа взяла малыша на руки, прижала к себе и стала тихо успокаивать его. Атрет вконец вышел из себя.

— Унеси его! Уйдите отсюда!

Рицпа вышла из жилища, благодаря Бога за то, что ей выпала такая передышка. Облегченно вздохнув, она уткнулась в шею сыну. Его запах был ей так приятен!

— Он сердится не на тебя, малыш, — сказала она, целуя ребенка. — Он сердится на этот мир.

Тут к ним подбежали дети Марты с явным намерением поиграть со своим маленьким братиком. Засмеявшись, Рицпа опустила Халева на землю. Дети в деревне, как правило, бегали раздетыми и грязными. Матери отпускали их бегать по деревне, только следили, чтобы они не забредали слишком далеко. Халев обрадовался веселой компании, как и Рицпа. После разгоряченных споров сердитых мужчин такая перемена казалась настоящим благословением.

— Эльза! Дерек! — позвала Марта, сидя у ткацкого станка, стоявшего прямо у дверей ее дома. — Отойдите от Рицпы и не приставайте к ней.

— Они не мешают мне, Марта, — улыбнувшись, сказала Рицпа.

Марта не обратила на ее слова никакого внимания.

— Дерек! Быстро сюда!

Рицпа перестала улыбаться, когда дети уныло вернулись к матери. Всех остальных детей тоже позвали по домам, и Рицпа осталась на улице одна, а рядом с ней радостно прыгал Халев. Марта что–то торопливо сказала детям, кивнув в сторону леса. Они заспорили было, но быстро замолчали и пошли в другую сторону. Эльза оглянулась и посмотрела на Рицпу горьким взглядом.

— Эльза, иди!

Халев хотел пойти с ними. «За! За! За!» — пролепетал он, ковыляя за своей двоюродной сестренкой. Эльза, заплакав, побежали прочь. Халев упал. Вставая, он тоже заплакал. «За… за…»

Преодолевая мучительную душевную боль, Рицпа склонилась над ним и поставила его на ножки. Она отряхнула тунику Халева, поцеловала его. Потом взяла мальчика на руки и посмотрела на Марту. Ну как Марта может так поступать?

Уткнувшись лицом в шею Халеву, Рицпа помолилась. «Боже, забери от меня мой гнев», — пробормотала она, сдерживая слезы. Подняв голову, она увидела, что Марта сидит на своем месте, опустив голову и уронив руки на колени.