Его окружал родной лес. Атрет тонул в болоте, вокруг него стояли его соплеменники, они смотрели на него, но ничего не делали, чтобы ему помочь. Все, кого давно уже не было в живых, — отец, жена, друзья — смотрели на него ничего не выражающими глазами. «Помогите», — просил Атрет, чувствуя, как его ноги погружаются все глубже и глубже. Холодная тяжесть трясины уже подкатывала к груди.

— Помогите!

И тут перед ним появился какой–то Человек.

— Дай мне руку, Атрет.

Атрет нахмурился, не в силах ясно разглядеть Его лица. Человек был одет в белое и не был похож ни на кого из тех, кого Атрету доводилось видеть раньше.

— Я не могу дотянуться до тебя, — сказал Атрет, боясь протянуть руку.

— Только возьми меня за руку, и я вытащу тебя из трясины. — Этот Человек оказался совсем близко, настолько близко, что Атрет, протягивая Ему руку, чувствовал тепло Его дыхания.

С ладоней этого Человека текла кровь.

Атрет внезапно проснулся, тяжело дыша. Кто–то прикоснулся к нему, и он, издав хриплый стон, приподнялся.

— Тише, Атрет. Все хорошо, — шепотом сказала ему Рицпа. — Тебе приснилось что–то страшное.

Сердце германца билось тяжело и часто, по лицу катился пот. Весь дрожа, Атрет замотал головой, как бы пытаясь избавиться от чувств, навеянных сном.

Рицпа сняла с плеч одеяло и накинула на него.

— Тебе опять свилась арена?

— Нет, — Атрет почувствовал, какая в криптопортике тишина. В маленьком глиняном светильнике горел небольшой огонек. Феофила в своей постели не было. Атрет вспомнил, что римлянин ушел вместе с госпожой Альфиной и Руфом сразу после окончания собрания.

Рицпа заметила его взгляд.

— Феофил еще не вернулся. Он решил сам посмотреть, что происходит в городе. Сказал, что вернется к рассвету.

— Я хочу покинуть это место.

— Я тоже, — тихо сказала она.

— Ты не понимаешь. Мне нужно уйти.

Рицпа убрала волосы с его лица.

— Все будет хорошо. — Она погладила его по спине. — Постарайся думать о чем–нибудь другом. Тебе нужно поспать.

Она разговаривала с ним, как с ребенком! Она прикасалась к нему, как к ребенку! Когда он обнял ее за талию, она вздрогнула.

— Что ты делаешь?

— Ты хочешь меня утешить? Так утешь меня как мужчину! — Атрет взял в ладони ее лицо и грубо поцеловал, крепко прижимаясь к ней, пока она не начала сопротивляться.

Когда в конце концов он ее отпустил, она тихо всхлипнула.

— Кто я для тебя, Атрет? Еще одно лицо в беснующейся толпе? Меня там не было! Клянусь тебе перед Господом, меня там никогда не было. — Ее голос оборвался. Она отвернулась от него и заплакала.

Атрета охватил стыд. Он отпрянул назад. Рицпа решительно привстала и захотела уйти. Он взял ее за руку. В тусклом свете светильника он увидел ее лицо и проклял себя за свою грубость и глупость.

— Подожди, — тихо сказал он.

— Пусти меня. — Она вся дрожала.

— Не сейчас. — Он прикоснулся к ее волосам, и Рицпа отпрянула. Она пыталась вырваться от него, и когда ей это не удалось, отвернула от него лицо и заплакала. Ее всхлипывания терзали его сердце. — Не надо, — с волнением проговорил он.

— Я люблю тебя. Да поможет мне Бог, я люблю тебя, и ты со мной так поступаешь!

Услышав ее трепетные слова, Атрет испытал чувство огромного облегчения и жалости. Он встал позади нее на колени и притянул за плечи к себе, почувствовав, как она вся напряглась.

— Я не обижу тебя. Клянусь своим мечом. — С этими словами Атрет опустил голову ей на плечо. — Останься со мной. — Ее тело вздрагивало от плача. Она не произносила ни звука, и ему становилось от этого только хуже. Она ему больше не доверяла, да и с какой стати ей это делать?

— Я изменился, — сказал Атрет. Но в чем он изменился, если вымещал на ней свой гнев? И почему он разозлился? Только потому, что она прикоснулась к нему с той нежностью, которую проявляет к его сыну, а не со страстью, которой он жаждал?

— Когда ты заговорила со мной, как с ребенком, это привело меня в бешенство, — сказал Атрет, уткнувшись ей в волосы, пытаясь найти оправдание своим поступкам. — Я просто сошел с ума. Я не сознавал, что делаю.

— Ты все время сходишь с ума. И никогда не сознаешь, что делаешь. Пусти меня, — умоляла она его в слезах.

— Только после того, как ты поймешь…

— Пойму что? Что я никто для тебя, что я для тебя ничем не отличаюсь от тех женщин, которых приводили к тебе в лудус? — Рицпа снова стала вырываться, тихо всхлипывая, тогда как он даже не прилагал усилий, чтобы удержать ее.

— Ты начинаешь очень много значить для меня, — сказал ей Атрет хриплым голосом. Он чувствовал, как она успокоилась в его руках. — В моей жизни самыми дорогими были три женщины. Моя мать, моя жена, Ания, и Юлия Валериан. Всех троих больше у меня нет. Жена умерла от родов, вместе с ребенком. Мать убили римляне, а Юлия Валериан… — Он крепко закрыл глаза. — Я больше не хочу страдать от этой боли. — Он отпустил ее.

Она повернулась и посмотрела на него, ее глаза были полны сострадания.

— И поэтому ты закрываешь свое сердце для всего доброго.

— Я больше не хочу так любить.

Рицпа не стала рассказывать ему о своих потерях. Семье, муже, ребенке. Какой смысл?

— Было бы лучше, если бы я отдалась тебе, как последняя шлюха, так? Тебе лучше держать в руках грязь, чем золото?

— Я этого не говорил.

— А тебе этого и не надо говорить. Ты показываешь это каждый раз, когда смотришь на меня, каждый раз, когда прикасаешься ко мне! — На бледном лице Рицпы отразились гнев и горе. — Ты осуждаешь меня за ее поступки, срываешь на мне всю свою злость.

— Я вижу, ты меня никогда не поймешь. Женщина никогда не поймет мужчину.

— Я понимаю то, что ты не хочешь полюбить даже собственного сына, потому что он может умереть, или оказаться в плену, или вырасти и причинить тебе боль так, как это сделала его мать. И мужчина способен на такую глупость?

Атрет стиснул зубы и в гневе сощурил глаза.

— Поостерегись…

— Чего? Твоего гнева? Ты уже сделал со мной самое низкое, что только мог сделать. Ты смел только тогда, когда у тебя в руках меч или копье, Атрет. На арене тебе нет равных. Но в самом важном, что только может быть в жизни, ты жалкий трус!

Рицпа резко встала и вернулась к своей постели. Улегшись возле корзины, в которой спал Халев, она повернулась на бок и накрылась одеялом.

Атрет тоже лег на свою постель, но не мог заснуть, потому что до него доносился тихий плач.

Когда Феофил вернулся, Атрет все еще лежал без сна и в тусклом свете светильника наблюдал за ним. Римлянин тихо прошел через помещение и остановился возле Рицпы. Ночью Халев просыпался, и она покормила его. Закончив кормить, она заснула, продолжая держать его на руках. Феофил наклонился и осторожно поправил укрывающее ее одеяло.

Атрет медленно поднялся, почувствовав гневный жар в груди при виде такого проявления нежности. Феофил посмотрел на него и выпрямился, не показывая своего удивления тем, что германец не спит. Он непринужденно улыбнулся, но его улыбка гасла, по мере того как он всматривался в лицо Атрета.

— Что случилось?

— Когда мы уйдем отсюда?

— Сегодня, — шепотом произнес Феофил. — Город в хаосе. Воинов призвали тушить пожар и бороться с паникой. Нам будет проще слиться с массой людей, которые сейчас бегут из города.

Атрет забыл о своем гневе.

— А как насчет лошадей?

— Купим их, когда уйдем на север. Там они дешевле. К тому же, если мы будем спешить, то только привлечем внимание воинов, которые патрулируют дороги.

— Нам нужно будет продовольствие.

— Руф уже об этом позаботился. Еды возьмем на неделю и будем все это время держаться главных дорог, где меньше риска наткнуться на воинов Домициана, которые ищут тебя.

— Что Домициан?

— Его гнев несколько поутих.