Палий, открыв от изумления рот, смотрел, как девушка, будто вырезанная из чёрного дерева, свернулась в кольцо, достав пальцами ноги свою пышную кудрявую шевелюру. Жёлтый шелк, прикрывавший её, сполз, и на свет появилась полная грудь, в середине которой яркой сочной ягодой алел упругий сосок. Палий облизнулся и завозился на троне. Сосок его дразнил и манил, разжигая и без того не в меру разошедшееся воображение.

Бубен вдруг смолк, и в наступившей тишине стало слышно шумное дыхание замерших танцовщиц и сидящих на помосте мужчин. Посол сделал очередной знак, и девушки, низко кланяясь, вышли из зала.

Не давая хозяевам прийти в себя, Мардих вновь вышел вперед:

– Досточтимый Палий Первый, Повелитель Нумерии! Эти девушки твои! Они будут хоть каждый день услаждать твой взор своим искусством, а каждую ночь – ублажать твоё тело страстными ласками. Но Блистательный Лев пустыни Магдар Великий считает, что не эти жалкие рабыни должны быть в твоей спальне, а великолепная женщина из древнего и непобедимого рода, которая родит тебе долгожданного наследника!

Эта женщина прекрасней всех этих девушек, вместе взятых. Она умна и образована, она прекрасно поёт и танцует, она пишет стихи и научена искусству любви. Она звезда царского дома Аштаков – его любимейшая дочь Хантума.

Палий посмотрел на посла. Он всегда настороженно относился к народам, населяющим Антубию. Невероятно хитрые, изворотливые, жестокие и лживые, они были готовы до поры до времени лить в доверчивые уши потоки сладких речей, обещая всё возможное и, конечно же, невозможное.

Но стоило собеседнику принять эти заверения за чистую монету, хорошо, если он в итоге оказывался просто облапошенным и, почёсывая затылок, подсчитывал свои убытки. Значительно хуже было оказаться в канаве с перерезанным горлом или прикованным к веслу на какой-нибудь торговой галере.

Посол молчал. Его тёмное лицо с тонкими правильными чертами застыло в напряжённом ожидании. Живые чёрные глаза под сросшимися на переносице бровями внимательно смотрели на Повелителя, не упуская при этом из поля зрения и других членов Малого Совета.

Палий шевельнулся на троне. Наваждение от страстного танца начало рассеиваться, и он, лихорадочно соображая, пытался потянуть время, стараясь обдумать, чем ему грозит столь неожиданное предложение. Посмотрев на Главного сигурна, он шевельнул пальцами руки.

Мустин Беркост, натянув на лицо свою самую любезную улыбку, вышел вперёд и проговорил:

– Досточтимый Повелитель Нумерии Палий Первый сердечно благодарит в твоём лице, Великий посол, своего друга и ближайшего соседа, могучего и бесстрашного Льва пустыни, Царя Антубии Магдара Великого. И просит тебя принять для него наши скромные дары.

Главный сигурн хлопнул в ладоши, и Золотые Мечи внесли и поставили к ногам посла четыре сундука с золотой и серебряной посудой, украшениями с драгоценными камнями, оружием и мехами. Пять лантаров установили рядом огромные драгоценные вазы из редчайшего голубого хрусталя. Следом вкатили три бочонка с пахучим горным мёдом.

Палий думал. Он перебирал в уме все возможные последствия своей женитьбы на дочери Царя. Пока, кроме явных преимуществ, позволяющих разрубить, наконец, узел накопившихся проблем и возможность не ввязываться в очередную свару с семействами Нумерии, он не видел ничего. Но… Вопрос был слишком сложным, чтобы решать его сию минуту.

«Сучонок, ишь как складно лепит, не хуже черномордого… Если девка хоть чуть похожа на эту чёрную сучечку, будет просто замечательно… Обучена искусству любви… интересно, с чем это они упражняются? Мужички там, вроде, все без хренов… кроме Царя…»

– Великий посол Антубии! Повелитель Нумерии в твою честь сегодня вечером устраивает праздник и просит тебя присутствовать с приближёнными вельможами.

Кланяясь, посольство удалилось из зала, а Палий, махнув всем рукой, вышёл в сопровождении одного Беркоста.

Двенадцать свечей весело трещали на большом торте в виде планшета, на экране которого золотыми буквами сияла надпись «С Днем рождения, Никитос!» За свечами маячили радостные лица Юльки, Витька, маминой подруги тёти Светы и её дочки Соньки. Даже Катька Сушкова пыталась изобразить на своём ехидном лице милую улыбочку, хотя её-то он сюда точно не звал.

Мама в своём любимом платье из серо-голубой струящейся ткани держала в руках небольшую, тщательно упакованную коробку и, улыбаясь, протягивала её Никите:

– Поздравляю, мой родной! Мы все-все тебя очень, очень любим и желаем тебе самых больших успехов, самого крепкого здоровья и самых лучших друзей! Держи, сыночек, ты давно о нём мечтал!

Сердце радостно заметалось. Заветная коробка оказалась в руках, и его пальцы забегали, сдирая с неё бумагу. Слой за слоем. «Ну, намотали, блин!» – стоящие за тортом фигуры начали расплываться, а вместо них вдруг появилась Тана с синим лицом и выпученными глазами, которая скрюченными пальцами начала сдирать со своей шеи кожу. Слой за слоем…

Тёмная кровь заструилась по шее, пальцам, закапала с локтей. Ник в ужасе смотрел на девушку, не зная, что ему делать. Его взгляд внезапно упал на коробку, и Никита увидел, как из-под наполовину содранной нарядной обёртки тоже начала проступать кровь.

Мальчик закричал, в ужасе отбросил коробку и проснулся. Тяжело дыша, он сел на кровати. Спящий рядом Дарт заворочался и, что-то недовольно пробурчав, перевернулся на другой бок. Тван, лежавший у другой стены, поднял с подушки голову, глянул на Никиту и снова закрыл глаза.

В комнате было темно. Маленькое оконце, затянутое свиным мочевым пузырём, даже не начинало светлеть, и обитатели лачуги, сопя и легонько похрапывая на все лады, ещё досматривали свои увлекательные сны.

«А ведь сегодня…» – Никита, прихлопнув радостно звеневшего комара, начал соображать. Промучившись минут пять, он удовлетворенно хмыкнул. По его подсчетам выходило, что сегодня десятое января, а значит, ему стукнуло двенадцать лет.

«Днюха, блин! Скажи только – и получишь перо цапли. В зад…» В носу защипало. Он не плакал со дня смерти Таны, что, впрочем, было не так уж и давно. Три недели и два дня назад.

Ник улёгся на тощую подушку и натянул на голову грубое шерстяное одеяло. Сон вырвался из глубины его подсознания и показал родные лица, которые всё реже вспоминались в последние просто сумасшедшие недели.

«Интересно, меня кто-нибудь ищет? Не могли же они так быстро забыть обо мне… Витёк точно не мог. И Юлька… брат ведь, не баран чихал… Мама точно не забыла. Только никто из них стопудово не знает, где меня искать. Им же никогда в голову не придёт, что нужно войти в игру… Нет уж, только не это! Даже, если кто-то и попадет сюда, не факт, что сможет найти меня в этих чёртовых болотах! Не-ет, только не болота!» – вспомнив о смерти друзей, Никита сжался в комок.

«Пусть лучше думают, что взял и ушёл из дома… куда-нибудь… да хоть на Северный полюс… Чёрт! А ведь диск так и остался в компе! Хоть бы Юлька не полезла в него! Она не прикалывается по играм, но кто её девчоночью башку знает!»

Никита беспокойно заворочался. Дарт во сне хмыкнул и потянул на себя одеяло. Ник, слегка повоевав, урвал-таки свою часть причитающихся ему благ и, уныло рассудив, что от его переживаний ничего абсолютно в этой жизни не изменится, спустя пять минут уже спал крепким сном.

Утро выдалось сырым и промозглым, как и обычно в этом болотном краю. Но с трудом разлепляющих глаза работников сегодня порадовал ещё и нудный осенний дождик, зарядивший после полуночи.

Натянув плотный кожаный плащ, Никита выбрался из лачуги и, задрав голову, посмотрел в затянутое низкими тучами унылое небо.

«Походу, на весь день… мрак… А всё равно придётся тащиться в гадкое болото и стрелять противных лягух… Бр-р-р, мерзость!» Первые дни он никак не мог заставить себя есть лапки этих земноводных, но голод не тётка, и теперь он вполне спокойно обгладывал этот французский деликатес. Да-а… Котлетка из говядины с тарелкой картофельного пюре была бы сейчас очень кстати…