События в игре менялись с такой скоростью, что просто отвести глаза от компа – означало скорую и неминучую смерть. Тем более жизней у него и так осталось ну, о-очень мало! Витёк от игр не фанател. Отец записал его во все мыслимые секции от шашек до бадминтона, в промежутки зачем-то засунув ещё и японский язык, за который к Витьку сразу же приклеилась кликуха «Ниндзя». Правда, он особо и не возражал.

Никите было проще. У матери не было сил, времени и, тем более, лишних денег, чтобы так его мурыжить. От Никиты требовалось только нормально учиться и постараться максимально оградить её от внеплановых бесед с Варсегой, что впрочем, удавалось ему не всегда.

Никита глубоко вздохнул. С каким удовольствием он съел бы сейчас ненавистную гречку, которая наверняка стоит в холодильнике в синенькой кастрюльке. Даже без масла… Даже холодную… Даже без трёх-четырёх сосисок… В животе громко и уныло заурчало. «Всё, Никитос, кончай ныть, будь мужиком! Хорош о жратве думать! Лучше мозги раскинь, что делать-то. И хватит соплями стены обмазывать…»

За очередной полянкой последовала ещё одна, затем ещё. Никита шёл, стараясь не поддаваться всё ближе подступающей панике. Внезапно он почувствовал, что земля явно пошла под уклон. Сначала это было едва заметно, но метров через триста сомнений не осталось. Трава доставала ему уже до пояса, да и кустов вокруг стало больше.

Обогнув один такой куст, нагло хлестнувший по лицу веткой, Никита с ужасом понял, что земля закончилась, и он летит. Полёт оказался недолгим – он шумно шлепнулся задницей в жидкую грязь, оказавшуюся берегом узкого ручейка. Правый тапок сорвался с ноги и гордо спланировал на противоположный берег, надеясь хоть немного отдохнуть от своего не в меру подвижного хозяина.

Никита попробовал встать, но тут же подскользнулся и плюхнулся в грязь уже животом. Руки по локоть утонули в жиже. Чертыхнувшись, мальчик передвинулся ближе к чистой воде и начал жадно пить. Вода была холодная и очень вкусная. Напившись, он поднялся и, пританцовывая от холода, кое-как смыл с домашних штанов и футболки с красно-синей надписью «Клёвый чел» рыжую грязь.

Через минуту мокрый, замёрзший, но ужасно довольный, он сидел на высоком берегу овражка, жмурился от единственного луча солнца, пробившегося к нему, и слушал слабое, почти неслышное, журчание ручья. Вода спешила туда, куда и ему было очень-очень нужно. Ведь этот ручеёк непременно попадёт когда-то в речку, на берегу которой обязательно живут люди. А у них есть мобила, которой ему, конечно же, стопудово разрешат воспользоваться.

«Странно, что меня до сих пор не ищут… Мать уже давно пришла с работы и, не увидев дома любимого сыночка, сразу же рванула в полицию и поставила там всех на уши. Уж орать-то она умеет! И дядьки полицейские с собаками уже должны носиться вокруг их дома, а может, и школы. Стоп, паровоз… Школа! Я же сейчас должен быть в школе! На дурацкой контрольной по физике!

Да, спасение откладывалось. До того самого момента, когда мать решит позвонить мне и выяснить, где это я прохлаждаюсь так долго после занятий. В спортивные секции я не хожу, даже от физ-ры освобождён ввиду общей хилости организма и наличия у матери в подругах врача-педиатра. Музыкальная школа тоже осталась в розовом детстве, и вообще, это только у сестры Юльки хватает терпения по два часа в день долбить свои до-ре-ми…

Витёк стопудово обалдел, наблюдая мою пустую половину парты, брякнул мне на сотик и, не дождавшись ответа, решил, что я тупо проспал. Ну, бывало со мной такое пару-тройку раз. После третьего раза Варсега вызвала мать в школу, и понеслось: мать весь вечер орала, обзывая разгильдяем и тунеядцем, и не преминула дважды ехидно вставить свою любимую фразу: «От осинки не родятся апельсинки». На отца намекала…

Засада… Витёк тоже будет в полной «незнанке», что я не дрыхну, как минимум до конца занятий. Как максимум – до звонка моей мамы… Вот тогда-то всё и закрутится. Хреново, но придется подождать…»

А ведь всего один его звонок решил бы все проблемы. И через час, ну, в крайнем случае – через два, он был бы притиснут к груди рыдающей матери, которая сразу же начала бы лить на него слёзы и громко целовать во все доступные места своего вновь обретённого блудного сына. Неприятно, конечно, но потерпеть можно.

И максимум часа через три он будет, сыто развалившись в кресле, рассказывать Витьку, у которого глаза постепенно, но целенаправленно полезут на лоб, о своих рвущих душу приключениях. Да, не забыть приврать что-нибудь о стычке с диким кабаном и парой-тройкой местных туземцев. Кстати, шишка возле уха должна добавить правдоподобности. Никита потрогал висок. Шастая по лесу, он как-то про неё подзабыл. Где же все-таки он так приложился?

От выпитой воды голод слегка притупился. В мокрой одежде становилось холодно, да и желание быстренько добраться до цивилизации бодрило. Никита решительно поднялся и двинулся по склону вверх. Довольно бодрые вначале шаги постепенно сменились менее бодрыми, а потом и совсем уж откровенно стариковским шарканьем. Никита устал. Точнее, он очень устал.

Он не помнил, чтобы в своей жизни ему приходилось столько ходить. Его по-настоящему любимым занятием было лежать на диване у телевизора, смотря бесконечные сериалы про вампиров и им подобное безобразие, от которых мама приходила в ужас, требуя «немедленно выключить эту дрянь и заняться, наконец, делом». Или же сидеть у компа, занимаясь, по мнению мамы, «той же фигней».

По его прикидкам, он шел уже часа четыре. Ноги болели, всё тело ломило, но должен же этот идиотский лес когда-то закончиться! Солнце перевалило далеко за полдень, тени стали удлиняться. Есть хотелось всё сильнее. Обходя очередные кусты, Никита с радостью увидел, что они просто усыпаны крупными ягодами малины. Накинувшись на дармовое угощение, он начал срывать и запихивать в рот сочные ягоды, вкуснее которых ничего в жизни никогда не ел.

Ягоды переспели и пачкали руки и футболку соком, распространяя вокруг чудесный аромат. И падали на землю, стоило только шевельнуть ветку. Снизу ягоды были самыми крупными, и, потянувшись за ними, Никита вдруг замер в ужасе. С нижней ветки ближайшего дерева свесилась толстая серо-коричневая змея с треугольной головой. Её пасть с двумя загнутыми вниз зубами была приоткрыта, а красный раздвоенный язык нервно вибрировал. Яркие жёлтые глаза, не мигая, смотрели на замершего в метре от неё Никиту.

Змея чуть качнулась, и Никита, дико взвизгнув, рванул прочь. Он понятия не имел, что это за змея, но какой-то первобытный ужас гнал его подальше от гадины. Пулей выскочив из кустов и отбежав на приличное расстояние, мальчик остановился. Этот лес оказался куда опасней, чем ему показалось утром – каждый шаг мог принести кучу неприятностей. Едва отдышавшись, он подобрал под деревом толстую ветку и двинулся дальше, яростно хлеща ею по траве.

Сосредоточившись на подозрительных зарослях, Никита не сразу понял, что уже какое-то время идёт по едва заметной тропинке, как-то вдруг проявившейся в невысокой траве. Тропинка петляла среди деревьев, всё больше удаляясь от ручья, становясь то заметнее, то почти теряясь среди травы, но Никита уже не сомневался, что она есть.

Протопав, точнее – прохромав на уже негнущихся ногах ещё с километр, он остановился. Тропинка уперлась в завал из беспорядочно наваленных друг на друга деревьев.

Никита осмотрелся. Посередине стволы были уложены ровнее, образуя некое подобие лестницы из трёх ступеней, ведущей в проём между двумя толстыми стволами. «Добро пожаловать, гости дорогие». – Мальчик невесело усмехнулся. Он прислушался, но за завалом было тихо.

«Была бы собака, голосила бы уже вовсю. Может, нет никого? Интересно, далеко хозяин подался? А ничё он заборчик себе забабашил, чтобы зверюги не лезли… А вдруг тут диких зверей до фига? Пипец… Стою, как дурак, а сзади волк крадется… или тигр?!» И больше не раздумывая, Никита быстро полез по стволам, стараясь попадать ногами в те места, где кора была уже содрана чьей-то обувью.