– Нет, Бракар нашёл его ещё младенцем в реке. Мерк лежал в корзине, наполовину уже затопленной. Принёс ребёнка к господину, да так и оставил у себя… Вырастил помощника.

– Его кто-то хотел утопить? Во, фигня! За что это?

– Так иногда делают в самых бедных семействах, если ребенок больным оказался. А Мерк родился с глазами разного цвета, что посчитали очень неблагоприятным знаком. Такие люди часто беду в дом приносят. Вот и пустили младенца по реке, чтобы Боги сами решили его судьбу…

Все надолго замолчали. Над болотом повисла гнетущая тишина, даже лягушки, которые водились тут в несметном количестве, вдруг заткнулись. Только иногда с того места, где лежал Бракар, доносились тихие стоны.

Мелеста потянулась и решительно вылезла из-под плаща. Тана, прижавшаяся к её боку, сразу открыла глаза и тревожно спросила:

– Что? Что-то случилось?

– Да ничего. Вставать надо. Давай, шевелись!

Рула завозилась с другой стороны и подняла лохматую голову. Девчонка потёрла глаза и резво выскочила прямо в холодную туманную муть. Через пять минут она уже возилась с костром и, подкинув весёлому огоньку съедобных веток, загремела котелком у болотного озерца.

Ребята просыпались неохотно. Конечно, каждый понимал, что идти придётся, они и так задержались здесь слишком надолго, но неосознанно старались оттянуть этот момент.

Тана подошла к Бракару, стонавшему и бредившему всю ночь. Лекарь страшно похудел. Его лицо осунулось, нос заострился. Он почти не открывал глаз, находясь всё время в полузабытьи, и из сухих потрескавшихся губ вырывалось хриплое стонущее дыхание. Он лежал на правом боку, укрытый плащом.

Девушка отвернула край плаща, и в лицо ей ударило страшное зловоние. Тана отпрянула и отвернулась. Постояв минуту, она подошла к Мелесте:

– Госпожа, лекарь совсем плох. От его раны ужасно пахнет. Помогите мне, я не знаю как, но рану нужно перевязать. А то он… мы его… – она смотрела на Мелесту круглыми глазами. Мелеста окинула её взглядом и решительно подошла к Бракару.

От запаха гниющей плоти её сразу же затошнило, и она помчалась в кусты, зажимая рот руками. Распростившись с небогатым содержимым своего желудка и кое-как успокоив подкатывающийся к горлу комок, Мелеста предприняла ещё одну попытку. Теперь она замотала нос мокрой тряпкой и не стала наклоняться над раной, разглядывая ее издали и руководя действиями бледной, как полотно, Таны.

Рука выглядела чудовищно. Вокруг центральной раны с запёкшийся коркой крови образовался чёрно-жёлтый мешок с пульсирующим содержимым. Вся остальная рука отекла и посинела. Тана с мольбой посмотрела на Мелесту и прошептала:

– Завязывать?

Та в сомнении покачала головой. Она ничего не понимала в лечении ран, но что-то подсказывало ей, что простая повязка ситуацию не спасет. Уж очень всё было страшно.

Ник подошел к больному, из-за спины Таны глянул на руку Бракара и охнул:

– Ой! Хре-е-нь. Прям, гангрена какая-то. В больницу бы его… А то ещё кони двинет.

Девушки удивленно уставились на мальчика. Мелеста судорожно вздохнула и опять резво понеслась в кусты. Вернувшись, она решительно насела на Никиту:

– Ты должен что-то сделать!

– Да, чё я-то? Тоже мне нашли доктора наук! Откуда я знаю, что тут делать надо!

– Ты же жил у него целый месяц! Видел, как он лечил! Вот и давай теперь! Лечи!

– Да не видел я ничего! Он же не звал нас смотреть! Сам и лечил, мазал чем-то и поил всех разной гадостью!

Мелеста грустно посмотрела на мальчика и дрогнувшим голосом, уже без всякого нажима, сказала:

– Тогда он умрёт…

Никита замолчал. Он думал. Из любопытства он перечитал кое-какие медицинские книжки из маминой библиотеки. Конечно, не понимая большую половину заумных медицинских терминов. Но имеющиеся там картинки врезались в его цепкую память.

На одной из них, в учебнике по гнойной хирургии, он точно помнил, как над похожим гнойником был сделан разрез для оттока гноя. Может, стоило попробовать? Правда, при одной мысли об этом у него начинали трястись ноги… И руки.

Он поднял голову и, глядя на Мелесту, неуверенно промямлил:

– Ну, есть один способ… я читал в одной книжке…

– Чего мы тогда стоим? Говори, что делать!

Сначала неуверенно, а потом всё больше входя в роль, Никита раздавал указания. Рула накипятила в котелке воду, Тван накалил на огне нож. Дарт повернул лекаря на спину и уложил его руку на подстеленный плащ. Мелеста из куска полотна нарвала широкие полоски для перевязки.

Никита тщательно помыл руки и, зажимая одной рукой нос, протер мокрой тряпицей операционное поле. Руки тряслись от страха, но на него во все глаза глядели пять человек, и он, сжав зубы, резанул ножом по нижнему краю выбухающего образования. Бракар застонал, но Дарт крепко вцепился в его руку.

Из разреза хлынул жёлто-зелёный гной, перемешанный с красно-бурой кровью. Новоявленному лекарю в нос ударил такой отвратительный запах, что он отпрянул от раны, плюхнувшись на задницу. Нож отлетел в сторону. Зрители тоже рванули кто куда, только сын кузнеца невозмутимо продолжал держать Бракара за руку.

Никита огляделся по сторонам и увидел единственное растение, которое он уверенно мог угадать – подорожник. Сорвав несколько листиков, он обмыл их водой из котелка и примотал к разрезу, из которого продолжала вытекать гадкая масса.

– Его нужно напоить водой, только кипячёной. Больному пить нужно много, – Ник продолжал вещать тоном профессора кремлёвской клиники. – И скорей бы… его к доктору донести…

Весь день они шли, то теряя, то вновь находя петляющую тропу. Тана заменила Мерка, и теперь они с Тваном несли лекаря, стараясь почаще менять мальчишек. Мелеста предложила сделать из одежды что-то вроде хомутов, накидывающихся на шею, и тащить носилки стало немного легче.

Ближе к вечеру они набрели на небольшой сухой участок, почти сплошь заросший травой и кустарниками. Островок не слишком подходил для ночёвки, но, побоявшись, что до темноты им больше ничего подходящего может не встретиться, Тван скомандовал остановиться.

Тана набрала уже полную охапку сухих сучьев для костра и потянулась ещё за одним, как с низко висевшей толстой ветки вдруг что-то стремительно метнулось ей в лицо. Тана охнула и отпрянула, почувствовав, как шею чуть выше ключицы обожгло острой болью.

На ветке покачивалась тёмно-зелёная змея с пятнистым рисунком вдоль спины, толщиной с руку годовалого ребенка. Яркими жёлтыми глазами на приплюснутой голове она внимательно наблюдали за Таной, приоткрыв пасть с загнутыми внутрь длинными зубами.

Бросив сучья и схватившись за шею, девушка кинулась к костру, плача и крича. Ник с Мелестой, устраивавшие поудобней Бракара, удивленно уставились на выбежавшую к ним Тану.

– Гадюка! Она укусила меня! Вот, вот сюда! А-а-а-а, жжёт!

Мелеста обхватила бьющуюся в рыданиях девушку, пытаясь прижать её к себе и успокоить. На крики уже бежали Тван и Рула, с дальнего конца островка ломился через кустарник Дарт.

Тван схватил свою невесту, отвёл её руки от шеи и в ужасе уставился на два крошечных отверстия с запёкшейся кровью, вокруг которых уже начинала расползаться сине-багровая припухлость. Тана с надеждой глянула в его лицо, но увидев, как тот побледнел, забилась в его руках с новой силой.

– Болотная гадюка… самая ядовитая змея в этих местах… Нужно яд высосать… – он решительно выхватил нож и поднес к шее Таны, но его рука замерла. Бешено пульсирующая жилка билась совсем рядом с местом укуса. – Я… попробую так…

Он впился губами в шею, стараясь вытянуть из ранки попавший туда яд, но все его попытки были безуспешны. Тане становилось с каждой минутой хуже. Она стучала зубами, её бил озноб от внезапно начавшего жара, и Твану приходилось всё сильнее прижимать её к себе, чтобы согреть теплом своего тела. Больше ничего он сделать не мог, и злые бессильные слезы выползали из его глаз, текли по щекам и терялись в пушистой бородке, отросшей за время их блужданий.