Итак, Такити упал (был сброшен?) с высоты девятого этажа. Аои уверяет, что кровь в таких случаях необязательна. Открылась дверь и из соседней комнаты в сопровождении следователя вышла Йоко. Увидев меня, она заплакала. Получив короткий рапорт от сотрудника, Аои обратился к Йоко:

— Когда понадобится, мы свяжемся с вами. Сейчас вы свободны.

— Пойдем, — сказал я, обняв Йоко за плечи. Мне было наплевать, что подумает на этот счет токийская полиция. На улице первое, чю я услышал от нее, были слова:

— Его убили. А следователь даже не пожелал как следует выслушать меня.

Один из моих коллег, которому довелось работать спецкором в Нью—Йорке, говорил, что в Штатах на каждые семь минут приходится одно убийство. У нас, конечно, с этим не так круто. Хотя в последние годы и у токийских розыскников прибавилось работенки. Знаю это не с чьих–то слов, а по роду службы. Повидал я этого. Но, признаюсь, общение с фактами насильственной смерти не выработало во мне хладнокровия.

В первой попавшейся закусочной, куда я привел Йоко, чтобы хоть немного успокоить ее и, если позволит ее состояние, поговорить с глазу на глаз, было пусто. Хозяин за стойкой, из обслуги — молоденькая официантка. Эта густо накрашенная особа не располагала к себе и явно была взята сюда не от хорошей жизни. Как большое одолжение она принесла меню, а когда Йоко не захотела еды и я заказал два кофе, надо было видеть эту фурию

Йоко сидела, опустив голову, вся в тоскливых думах.

— Это моя вина, — начал я, не совсем уверенный в том, что говорю. — Если бы ты вернулась домой вовремя, возможно, Такити был бы жив.

— Твоей вины нет никакой. Была бы я дома, не была — все равно.

— То есть как все равно? Не хочешь же ты сказать, что он был обречен?

Йоко не ответила. Но интуитивно я уловил: да. На мои слова о том, что полиция, как видно, настроена держаться версии самоубийстве и нужны будут веские аргументы против, только откуда их взять и есть ли таковые в природе, Йоко вдруг резко подняла голову и, глядя на меня в упор, произнесла:

— Они есть.

— Что ты имеешь в виду? — у меня даже сердце замерло.

— Брат не мог покончить с собой.

К доводам такого рода следствие, как правило, относится без должного внимания. А зря. Я виделся с Такити один раз, и он не показался мне человеком, подверженным рефлексии, Йоко намекнула, что у него могли быть неприятности. В жизни катастроф, безвыходных ситуаций гораздо больше, чем попыток решения проблемы таким радикальным способом.

Решившись на такой шаг, человек как бы разрывает прежние связи, теряет интерес ко всему. Такити был озабочен судьбой сестры. Тогда почему он оставил ее одну? Он же понимал, что смерть лишит его возможности каким–либо образом влиять на события.

По логике: вместо того чтобы запугивать меня, заставить держаться подальше от Йоко, брат, неравнодушный к будущему сестры, должен был бы поступить иначе. Он знал, что она успела привязаться ко мне. Он мог корчить из себя кого угодно, но был достаточно неглуп, чтобы понимать, что моя газета «Тоё симпо» посолидней его «Кавакита согё». Согласившись на наш брак, он оставлял бы сестру на попечении того, кто ее любит и стоит довольно прочно на своих ногах. Вполне уместные рассуждения, если речь идет о самоубийце. Но я не считаю Такити самоубийцей.

Есть, правда, крохотная лазейка. Мне неизвестно, что могло произойти после нашей встречи. Вероятность появления внезапного фактора исключить нельзя. Непредвиденное подстерегает нас на каждом шагу.

Официантка поставила чашки. Хорошо еще — не швырнула.

Но вкус кофе, на удивление, оказался отменным. Рядом с нашей редакцией кофейня, куда мы ходим постоянно. Так, как варит кофе Сэги, думаю, на весь Токио у него наберется разве что два–три конкурента. У Сэги своя формула: в кофе должны соединиться плоть и дух, то есть, крепость и аромат. Сделав первый глоток, я невольно оглянулся и тут же поймал встречный взгляд человека за стойкой. Кивком я выразил ему свое одобрение. Вот вам еще один парадокс: умение варить кофе может сделать имя заведению, но все пойдет прахом, если вам безразлично, кто и как обслуживает ваших клиентов.

Я ждал, когда Йоко поделится со мной своими соображениями. А они у нее были, чутье меня не могло обмануть. Но она сидела молча перед нетронутой чашкой кофе; Тогда я попытался расшевелить ее, введя в курс того, как решает свои проблемы следствие. Если налицо факт самоубийства, закрыть дело — проще простого. С несчастным случаем приходится повозиться, покуда не вскроются обстоятельства происшедшего. Убийство — самое хлопотное и неприятное дело. Признать, что произошла насильственная акция, значит — взять на себя тяжелую ответственность.

Ну и что? Хлопоты, ответственность — разве это имеет какое-нибудь значение? Какое мне дело до их забот! Полиция обязана найти убийцу, а не стараться облегчить жизнь себе. Бред какой–то!..

Бред, конечно. Но, к сожалению, такое бывает,

Я помню историю, рассказанную мне нашим уголовным хроникером, сейчас он уже на пенсии. Смерть при загадочных обстоятельствах. Событие двадцатилетней давности.

Какой–то министр получил взятку от промышленника. Тайное вылезло наружу, того прижали и он сознался, что некую ценную вещь передал через секретаря министра. Запахло арестом, расследованием. Секретарь вернулся вечером домой, переоделся в кимоно и сказал домашним, что хотел бы прогуляться перед сном. Время было позднее. Спохватились лишь утром, что его нет. Заявили в полицию, которая обнаружила его труп в двухстах метрах от дома, на пустыре возле железной вышки.

Опытный газетный волк поведал мне тогда, как раскручивалось, а вернее, свертывалось то дело. Он был поражен поведением полиции, упорством, с которым она отстаивала версию о самоубийстве. Следствие даже не считало нужным свести концы с концами, дать объяснение самым вопиющим несообразностям.

Отец семейства, отправляясь в столь дальний путь, должен был отвести подозрение от своих близких, явно зная, что в первую очередь примутся за них. В этом случае оставляют письмо, записку. Ничего подобного не нашли. На это в полиции заметили, что кончают с собой не только сочинители предсмертных мемуаров. Черный юмор.

В деле фигурировала железная вышка, с которой секретарь якобы спрыгнул. Всплыла подробность, так и не ставшая серьезной уликой. Как сквозь землю провалились гэта [5], которые были на потерпевшем, когда тот вышел из дома. Следствие выдвинуло предположение, что гэта он сбросил по дороге, (интересно, с какой целью?), в носках добрался до вышки, влез на нее и… все остальное. Лестница была ржавая, ночью железо влажное, и, взбираясь наверх, нельзя было не загваздаться в ржавчине. Ни малейшего следа ее обнаружено не было. Получалось как бы, что самоубийца поднялся на вышку на крыльях.

— Так мог вести себя ненормальный, — сказал я своему старшему коллеге, — но ведь до случившегося он занимал положение, требующее от человека рассудительности и выдержки…

— Ты попал в точку! Полиция решила сыграть на этом. Она обвинила… нас, газетчиков. Мол, не нужно было раздувать скандал вокруг гипотетической (?) взятки. Это мы, оказывается, довели секретаря министра до нервного расстройства, а далее — до помешательства. Вот так!

Это был сильный ход со стороны полиции. Но журналисты, освещавшие ход расследования, не собирались капитулировать. И тогда, по словам старика, перед ними выросла незримая и непробиваемая стена, воздвигнутая чьей–то железной волей.

— Мою разоблачительную статью напечатали, но она появилась дашь в утреннем тираже газеты. Полагаю, тебе не надо объяснять, что это было для меня?

Все японские газеты выходят в течение суток, как правило, четырнадцатью тиражами. Вечерний выпуск: три тиража для провинции, четвертый — для столицы и близлежащих префектур. Утренний выпуск до тринадцатого тиража включительно рассылается по стране. И только последний читают токийцы. С учетом региональных интересов тиражи не повторяют друг друга буквально В этом искусство и политика газеты, четко реагирующей на события. Вместе с тем, такая практика является своеобразной формой поощрения и наказания. Короче говоря, в токийском номере газеты материал о противоправных действиях полиции по делу о смерти секретаря министра напечатан не был. Его прочитали где–то далеко от Токио, где к столичным происшествиям относятся не более как к сплетням.