– Взгляни-ка туда, – говорит Кизи, жестом показывая на помост.

Там стоит Пол Джекобс. Джекобс и без того имеет склонность к обвинительным речам, а тут еще неплохо помогают оратору микрофоны и громкоговорители. Стоит услышать, как твой голос, мощный, как у Вотана, раскатисто гремит над океаном обратившихся в слух напряженных лиц, и ты уже всесилен, способен на еще более страшные обвинения, а голос твой с каждой минутой делается все более звучным и грозным: «Пускай это уже написано, но я скажу вам… подлые шакалы истории-рии-рии-рии-рии…» Оттуда, где они стоят, сбоку от платформы, слов Джекобса почти не слышно, однако они слышат лающий, ревущий, грохочущий звук, слышат, как послушно ревет и лает в ответ толпа, и еще видят Джекобса – припавшего к микрофону упитанного коротышку, для пущей выразительности рубящего ладонями воздух, – и там, в лучах заходящего солнца, на фоне красноватого неба четко вырисовывается его нижняя челюсть, выдающаяся вперед, похожая на мускусную дыню…

Кизи обращается к Красснеру:

– Не вслушивайся в слова, важен только звук, и еще жесты… кого ты видишь?

Красснеру почему-то страшно не хочется ошибиться. Это зов все той же притягательной силы. Ему необходимо дать правильный ответ.

– Муссолини?

Кизи принимается кивать: именно, именно, – но взгляда от выступающей челюсти не отводит.

К этому времени Проказников у помоста прибавилось. Они отыскали несколько электрических розеток и протянули на помост длинные провода для гитар, бас-гитар и электродуховых. Кизи предстоит выступать предпоследним. За ним должен выйти некий подлинно Зажигательный Оратор, а потом последний импульс и марш на Окленд.

С того мгновения, как Кизи поднимается на помост, наступает прикольная дисгармония. Френч его светится в сумерках, светится и шлем. За спиной у него выстроились другие светящиеся психи в шлемах авиаторов, защитных очках, костюмах пилотов и военных мундирах Бэббс, Гретхен, Уокер, Чума, Мэри Микрограмм и маленькие светящиеся детишки, у половины из них в руках электрические гитары и духовые инструменты, они гримасничают и переходят с места на место в полосках разноцветного свечения. Дисгармонию вносит и голос Кизи: в нем нет обвинительных ноток. Начинает он тихо, по-орегонски растягивая слова, точно запросто беседует с пятнадцатитысячной толпой:

– Да будет вам известно, что ни митингами, ни маршами войну не остановишь… Этим занимаются они… Они проводят митинги и марши… Они воюют уже десять тысяч лет, и таким способом их не остановишь… Десять тысяч лет, и с той же целью они затеяли эту игру… игру в митинги и марши… и в ту же самую игру играете вы… в их игру…

После чего он извлекает из недр своего гигантского, ярко светящегося френча губную гармошку и принимается дудеть на ней прямо в самый микрофон: «Дом в степи», – без устали пиликая на этой треклятой штуковине… «Дом… дом… в степи-и-и-и-и пиликпилик…»

Толпа превращается вдруг в рыхлую массу, большинство задает себе вопрос, уж не ослышались ли они, все вытягивают шеи и вертят головами, глядя друг на друга. Во-первых, что это за неожиданный доверительный тон, во-вторых – что за беспорядочные ноты извлекают стоящие позади него размалеванные психи, бешено дергающие струны электрогитар, явно наобум, и микрофон улавливает и многократно усиливает нарастающий всеобщий гомон… может, мы просто ослышались…

…все это время Кизи стоит у микрофона и вовсю пиликает на своей прикольной гармонике. «Дом, дом в степи-и-и-и-и-и-и-и…»

…ах, вот оно что – народу начинает казаться, что это приготовленный заранее концертный номер: «Дом, дом в степи» – ну конечно же! что ж тут непонятного! Знаем мы, что это за дом! Знаем мы, что это за степь! Это же гнусный американский дом и гнусная американская степь!..

…но тут вновь слышится тот же непринужденный протяжный голос…

– Я тут смотрел на оратора, который только что был на моем месте… мне не было слышно то, что он говорил… но я слышал то, как звучали его слова… и еще я слышал, как звучала ваша реакция на них… видел я и его жесты…

…и Кизи принимается пародировать Пола Джекобса с его рубящими воздух ручонками и ссутулившейся у микрофона фигуркой, и…

– …видел, как выпячивается его нижняя челюсть вот так… как вырисовывается она на фоне неба… и знаете, кого я увидел… и кого услышал?… Муссолини… Вот на этом самом месте, всего несколько минут назад я видел и слышал Муссолини… Ага… вы играете в их игру…

Потом он вновь принимается пиликать, пиликает и пиликает «Дом, дом в степи», в извечном заунывном темпе «гармоники у костра» – а Проказники подыгрывают ему на своих инструментах: Бэббс, Гретхен, Джордж, Чума, раскачивающиеся на сцене в полнейшем светящемся одурении…

…но что за чертовщина – всего несколько нестройных неодобрительных возгласов, а так – сплошное замешательство… что эти придурки, черт возьми, себе…

– …Все мы уже это слышали и видели, но продолжаем это делать… Месяц назад я ходил на концерт «Битлз»… И я услышал, как при появлении «Битлз» кричат сразу двадцать тысяч девочек… там я тоже не слышал, что именно они кричат… Но это и ни к чему… Они кричат: «Я! Я! Я! Я!.. Это Я!..» Это крик самомнения, таков и крик сегодняшнего митинга!.. «Я! Я! Я! Я!..» Вот почему не прекращаются войны… из-за самомнения, из-за того, что стольким людям хочется крикнуть: «Обратите внимание на Меня!..» Ага, вы играете в их игру…

…и вновь пиликпиликпиликпиликпилик…

…и в толпе начинается разброд. Словно на этом митинге весь день непрерывно, старательно накачивали гелием огромный воздушный шар, и вот, когда он уже был готов взлететь, кто-то взял да и вытащил затычку. Дело даже не в том, что он там говорит. Дело в звуке, в этом безумном зрелище, в этой треклятой заунывной гармонике, в этой идиотской китайской музыке стоящих у него за спиной придурков. Это единственное, что способно подорвать боевой дух, – пародия, проказа, шарлатанство, шпилька в задний проход.

Члены Комитета Вьетнамского Дня в полнейшем смятении собираются на краю помоста:

– Кто, черт подери, позвал этого ублюдка?.

– Это ты его пригласил!

– Мы думали, раз он, черт подери, писатель, значит, он против войны!

– Неужели вам без него мало ораторов! – говорит Красснер.

– Чтобы повести толпу за собой, нужно собрать как можно больше популярных людей.

– Ну и разъебывайтесь теперь сами со своими знаменитостями! – орет Красснер.

Будь при них сейчас хоть один из тех громил, что во времена увлечения эстрадой служили им вышибалами на любительских представлениях, они бы незамедлительно стащили Кизи со сцены. И все-таки почему никто не поднимется и не спихнет его оттуда! Он же погубит весь треклятый замысел! Но потом они видят всех этих размалеванных психов, мужчин, женщин и детей, раскачивающихся и наэлектризованных, терзающих струны гитар, дующих в дудки, сверкающих безумным светом в лучах заходящего солнца… И вся картина величайшего антивоенного митинга в истории Америки выливается в сверкающее разноцветное бесчинство под мотив «Дом, дом в степи»…

…внезапно пиликанье прикольной гармоники прекращается. Кизи наклоняется к микрофону…

– …Остается только одно… только одна вещь, которая будет иметь хоть какой-то смысл… Всем надо просто посмотреть на нее, посмотреть на эту войну, повернуться к ней спиной и сказать: «Насрать на нее…»

… пиликпиликпиликпилик…

…Они не ослышались. Эта фраза – Насрать на нее – звучит так странно, так скандально, даже здесь. в цитадели Свободы Слова, – раздавшись так запросто из публичного громкоговорителя, прогремев над головами пятнадцатитысячной толпы…

«Дом, дом в степи пиликпиликпилик», – теперь Проказники принимаются наяривать на своих инструментах в бешеном темпе, подыгрывая гармонике, словно взявшейся за безумную кабацкую интерпретацию Хуана Карильо, который придумывал мелодии на девяносто шесть тонов на заднем сиденье джипа «виллис» – всю войну откладывал деньги на его покупку, вы же понимаете, копил цинковые монеты, пока подушечки его лимонножелтых пальцев не покрылись синими гнойничками, вы же понимаете…