Один из них был молодой, довольно красивый парень, слегка напоминавший раннего, еще худого Майкла Кейна в «Зулусе», – его звали Стив Ламбрехт. Он был шурином адвоката Кизи Пола Робертсона и в Нью-Йорк ехал к знакомой девушке по имени Кэти. Новенькой была и девушка по имени Пола Сандстен. Она была молоденькой, пухленькой, полной энтузиазма и весьма привлекательной. Кизи был знаком с ней еще в Орегоне. И в-третьих, была некая девица, которую подцепил в Норт-Биче в Сан-Франциско Хейджен из Дрюч-Хибары. Она была прямой противоположностью Полы Сандстен. Худая, с длинными черными волосами, она могла минуту побыть угрюмой и молчаливой, а еще через минуту внезапно разволноваться и начать беситься. Красоты в ней было примерно столько же, сколько в какой-нибудь телевизионной колдунье.

К тому моменту, как они попали в Сан-Хосе, до которого едва ли наберется тридцать миль пути, уже в немалой степени была создана атмосфера всего путешествия. Была ночь, большинство путешественников уже одурели, а автобус сломался. Они въехали на станцию техобслуживания, и вот один из механиков уже скрылся с головой под капотом и изучает мотор, Кэсседи не дает двигателю заглохнуть, а фонари дневного света на окружающих станцию столбах отбрасывают на автобус причудливые фосфоресцирующие блики, по шоссе движется поток автомобильных фар, Кэсседи еще раз запускает мотор, и из автобуса доносится непрерывный таинственный вой – то ли через громкоговорители, то ли просто из окон. Пола Сандстен схватила микрофон от устройства переменного запаздывания, обнаружила, что может извлекать из него потусторонние звуки, напоминающие страшный хохот некоего радиоупыря, и принимается издавать леденящие душу стоны и крики: «Как вам живется-ца-ца-ца в Сан-Хосе-се-се-се-се», – а аппарат переменного запаздывания подхватывает эти «ца-ца-ца» и «се-се-се», удваивает их, учетверяет и увосьмеряет. Бесконечное, бьющее рикошетом эхо, и все это время потусторонний, отчасти истерический смех, а сквозь все это вместе едва заметно выплывает звон мандолины, извлекаемый из инструмента подругой Хейджена, которая в автобусе перебирает струны, откинувшись на спинку скамейки, и смеется – вот таким манером…

К автобусу подошел какой-то тип, явно местный, однако вся беда в том, что сам автобус на него никакого впечатления не производит, он попросту обязан совершить поступок Типичного Американца: если сломалась чья-то машина, ты должен подойти и поставить диагноз.

И он говорит, обращаясь к Кизи и Кэсседи:

– Знаете, что вам, по-моему, нужно? По-моему, вам нужен хороший механик. Ну, я не то чтобы хороший механик, но я… – И, как и следовало ожидать, он приступает к установлению диагноза, а в это время Пола завывает, превращая автобус в дом с привидениями, и Красотка Колдунья бесится и голосит… и…

– …я говорю, по-моему, вам нужен хороший механик, а я не то чтобы хороший механик, но…

И – ну, конечно же! – Нелюди. Весь этот прикольный мир был населен людьми, в любую минуту готовыми заявить, что они совершенно некомпетентны в том или ином деле, и все-таки полными решимости несмотря ни на что немедленно этим делом заняться. Кизи решил, что он – Ненавигатор. Бэббс был Недоктор. Автобусное путешествие уже становилось аллегорией жизни.

Прежде чем направиться через всю страну на восток, они остановились у Бэббса в Сан-Хуан-Капистрано под Лос-Анджелесом. Там у Бэббса и его жены Аниты был дом. Они загнали автобус в гараж Бэббса и расселись на последний большой инструктаж перед тем, как взять курс на восток.

Кизи начинает разговор, растягивая слова на старый орегонский манер, а все остальные хранят молчание.

– Вот что, как я надеюсь, произойдет во время путешествия, – говорит он. – Точнее, как я надеюсь, будет продолжаться, потому что это уже начинается. Все мы начинаем делать общую вещь. и мы будем продолжать ее делать, совершенно открыто, причем ни один из нас не станет отвергать того, что делают другие.

– Чушь собачья, – говорит Джейн Бёртон. Эти слова заставляют Кизи на мгновение умолкнуть, однако он попросту проглатывает обиду.

– Вот такова Джейн. – говорит он. – Она делает свою вещь. Чушь собачья. Такова ее вещь, и она ее делает. Ни один из нас не станет отвергать того, что делают другие. Если чья-то вещь – говорить «чушь собачья», он говорит «чушь собачья». Если кому-то нравится давать пинка под зад, этим он во время путешествия и будет заниматься – давать пинка всем подряд. Он будет делать это совершенно открыто, и никто не станет по этому поводу кипятиться. Он просто может сказать: «Сожалею, что дал тебе пинка, но ничуть не сожалею, что мне нравится это делать. Это мое занятие, я даю людям пинка под зад». Каждый будет тем, кто он есть на самом деле, кем бы он ни был, не должно быть поступков, за которые пришлось бы извиняться. Во время всего путешествия мы будем мириться с тем, какие мы есть.

Отрываем задницы от стульев, и, какие мы есть, вперед, через весь Юго-запад, и все снимаем на пленку и пишем на магнитофон. Холодильник, плита, раковина, откидные койки, одеяла, кислота, винт, трава – при всем при этом Хейджен заведует кинокамерой, все орут в микрофоны, а рев мотора перекрывает оглушительная музыка – рок-н-ролл, Джимми Смит. Кэсседи возбужден как никогда, он без рубахи, с соломенным вариантом ковбойской шляпы на голове, подпрыгивает на сиденье водителя, переключает передачи трах-тарарахбум-трах, колотит по рулевому колесу и коробке передач, орет, словно одержимый экскурсовод, в микрофон, установленный возле его сиденья, отпуская комментарии по поводу каждой проезжающей машины;

– …а вот катит по шоссе парикмахер, сам себя стрижет на скорости пятьсот миль в час, вы же понимаете…

– И запомните эти слова: жертвенный, прекрасный и тщетный! произносит Бэббс.

– Пища! Пища! Пища! – орет Хейджен.

– Уберите свою мазь против затяжек, сержант, кричит Бэббс, обращаясь к Стиву Ламбрехту. – Это же единственное лекарство от затяжки травой, вырывает косяк изо рта в моментальной Антизатяжке…

…и так далее, ведь Стив не выпускает косяк изо рта и вообще тащится как никто из живущих на земле, поглощая все, что попадется под руку, и на время путешествия получает прозвище Чума.

– …, Антизатяжку для Чумы!..

…А потом Бэббс пародирует Кэсседи…

– …а вот «кадиллак» с Марией-Антуанеттой……и завывают динамики, завывает ветер, завывает мандолина, завывает потусторонний смех, завывает-вает-вает-вает переменное запаздывание и еще кто-то кто? – да все, черт возьми, завывают…

– …Наконец-то мы тронулись с места – после этих трех ебучих дней!

На второй день они добрались до Уикиапа – древнего оазиса Дикого Запада посреди пустыни Аризона у Дороги 60. Кругом была только серо-бурая пустыня и солнце, да еще озеро, больше похожее на огромный илистый, заросший водорослями пруд, но воздух был потрясающий. Сэнди чувствовал себя великолепно. Там Кизи устроил следующий инструктаж. Было решено именно там впервые за это путешествие принять кислоту и организовать серьезные киносъемки. Кизи с Бэббсом и блистательной сексуальной Полой Сандстен намеревались принять кислоту – Привал! – а остальные должны были запечатлеть то, что произойдет. Хэйджен и Уокер должны были снять все это на пленку. Сэнди отвечал за звукозапись, а Рону Бевёрту предстояло заняться фотографированием.

У Сэнди впервые возникает неприятное чувство, что… что? Вроде как впредь будет только Санкционированная Кислота. И вроде как… все они будут разделены на артистов и работяг, на звезд и рабочих сцены. Вроде как… существует тесный крут избранных и все прочие. Это было нелогично, ведь Хейджен и Уокер, несомненно, водили с Кизи дружбу более тесную, чем все остальные Проказники, не исключая Бэббса, а им тоже досталась роль «работяг», однако такое у него возникло чувство. Правда, он никому ничего не говорит. Не выступает… открыто.

Кизи, Бэббс и Пола проглатывают немного кислотного апельсинового сока из холодильника и принимаются дожидаться флюидов. У Полы превосходное настроение. Она еще ни разу не пробовала ЛСД, однако выглядит абсолютно бесстрашной, защищенной и готовой на все, она делает добрый глоток напитка. Они ждут флюидов… и долго ждать не приходится.