Ну конечно же! – то чувство – ночной простор, свобода, работает мотор и прибывает адреналин, путешествие в неоновом великолепии новой американской ночи, верх блаженства – оказаться в первой волне самой необычной молодежи в мировой истории, всего лишь в 15, 16, 17 лет, облачившись в сверхмодные наряды в виде розовых рубашек из ткани «Оксфорд», брюк с безупречными стрелками, полудюймовых плетеных ремней, башмаков-скороходов… со всей этой шестью- и восемьюцилиндровой мощностью под ногами и со всем этим неоновым волшебством над головой, что так или иначе неотделимо от таких супергероических поэм технологического века, как реактивный двигатель, телевидение, атомные субмарины, ультразвуковая техника… Послевоенные американские городские предместья восхитительный мир!.. и пускай ко всем чертям катятся интеллектуальные хулители американской автомобильной цивилизации… Откуда им было знать, что это такое, а знали бы – давно взлелеяли бы его в себе… то чувство… принадлежности к подлинной Супермолодежи!.. к первому поколению чертенят… чувствующих себя защищенными от всех горестей и катастроф. Родители еще помнили болото всеобщего порядка, Войну и Депрессию – но Супермолодежь знала лишь волнующий прилив великого воздаяния, когда не осталось уже ничего всеобщего… Жизнь! Восхитительное место, восхитительная эпоха, скажу я вам! Подлинный Неоновый Ренессанс… А мифы, которые в то время брали за душу, не Геракл, не Орфей, Одиссей или Эней… а Супермен, Капитан Чудо, Бэтман, Человек-факел, Подводник, Капитан Америка, Пластмассовый Человек, Вспышка… ну конечно же! Там, на Перри-лейн, что это было, на их взгляд, – причуда? – когда он говорил о Супергероях комиксов как о настоящих американских мифах? Уже тогда этот мир фантазии, этот электропастельный мир мамы-папы-дружка-сестренки в предместье. Полюбуйтесь, вот они в семейном автомобиле, белом седане «понтиак-бонневиль» – семейный автомобиль! – начать с того, что это немыслимое, обладающее чудовищной мощностью творение фантазии, 327 лошадиных сил, а внешний вид двадцать семь ночей обольщения в гладкой роскошной карете… Ты уже там, в стране фантазии, так почему бы не сдвинуться с этой уютной, как стеганое одеяло, мертвой точки, почему бы не дать себе волю ну же, действуй, скажи этой машине: «Сезам!» – сделай ее такой, какой она жаждет стать давно: 327000 лошадиных сил, длиной во всю автостраду, пусть взмоет со свистом в сторону… Города-Порога и самых далеких фантазий, сегодняшних и грядущих… Билли Батсон сказал: «Сезам!» и превратился в Капитана Чудо. Джей Гаррик надышался в научно-исследовательской лаборатории полученным экспериментальным путем газом…

…и начал передвигаться и мыслить со скоростью света, как… Вспышка… сегодняшняя фантазия. Да. Фантазия насчет того, что Кизи неотшлифованный алмаз, долго не протянула. Что касается самого интересного человека на Перри-лейн. то им был не романист и не литераторинтеллектуал, а молодой аспирант-психолог по имени Ловелл. Ловелл напоминал молодого психоаналитика из Вены или по крайней мере его калифорнийско-аспирантский вариант. Худощавый, с растрепанными черными волосами, он обладал одновременно крайне холодным умом и взбалмошным характером. Он познакомил Кизи с фрейдистской психологией. Прежде Кизи никогда не сталкивался с подобной системой мышления. Ловеллу удалось на примере обитателей Перри-лейн очень убедительно показать, как обыкновенные земные черты характера и мелкие склоки вписываются в самую глубокую, самую сложную из когда-либо разработанных метафор, а именно – в метафору Фрейда… И еще немного газа, полученного экспериментальным путем… Да. Ловелл рассказал ему о некоторых экспериментах, проводимых Ветеранским госпиталем в Менло-парке с «психомиметиками» – препаратами, которые вызывают временное состояние, напоминающее психоз. Добровольцам там платили семьдесят пять долларов в день. Кизи вызвался добровольцем. Все было идеально, по-больничному, выбелено. В белой палате его укладывали на кровать и давали серию капсул, не сообщая, что это такое. Одна могла оказаться пустышкой, плацебо. Другая – диграном, который всегда вызывал страшно неприятные ощущения. Кизи не составляло труда предвидеть их возникновение, потому что шерсть на одеяле, которым он был укрыт, внезапно становилась похожей на поле, заросшее отвратительными, пораженными какой-то болезнью колючками, и тогда он засовывал себе в глотку два пальца и тужился, пытаясь вызвать рвоту. Но вот одна из капсул – первое, что он помнит после ее приема, это как за окном белка уронила с дерева желудь, только звук был необычно громким – таким, словно это происходило не за окном, а рядом с ним, прямо в палате, мало того, это был не просто звук, это было всеохватывающее присутствие: зримое, почти осязаемое; внезапно нахлынувшая… синева… она окутала его, и тут он перекочевал в ту область сознания, которая прежде ему и не снилась, и это был не сон, не бред, а часть воспринимаемой им реальности. Он смотрит на потолок. Потолок начинает шевелиться. Паника и в то же время никакой паники. Потолок движется – не кружится в сумасшедшем вихре а движется в собственных плоскостях в собственных плоскостях света и тени и поверхность вовсе не такая ровная и гладкая как задумал штукатур – Суперштукатур с непогрешимым пузырьком плотничьего уровня плавающим в матовой медово-сиропной трубке Каро не такой уж надежной как ты думал малыш и еще линии, линии похожие на гребни белых песчаных барханов в киношной пустыне и на каждом бархане снятый дальним планом компанией «Метро-Голдвин-Майер» силуэт араба идущего через гребень ведь только гнусный сарацин и разберет дорогу а ты и не знал сколько побочных сюжетных линий оставляешь там наверху Штукатур пытаясь разгладить в с е это – все до конца – своим пузырьком в медовой трубке плотничьего уровня, чтобы все мы здесь смотрели наверх и не видели ничего, кроме потолка, потому что потолок нам известен, потому что у него есть название «потолок», а значит, это и есть всего лишь потолок – и там, в Стране Уровня, нет места арабам, а, Штукатур? Вдруг он ощущает себя пинг-понговым шариком в потоке возбуждающих раздражителей, сердце бьется, кровь течет, дыхание учащается, зубы скрипят, руки мечутся над перкалевой простыней, над этими тысячами мельчайших переплетенных нитей ткани, словно пожар в подлеске, ярко светит солнце, и на стержне из нержавейки – световой блик, там, в этом блике, тоже показывают кино, объемное, цветное, выдернуть оттуда каждый цвет – все равно что пытаться поднять паровым экскаватором неоновые леденцы в Городке аттракционов, пинг-понговый шарик в потоке возбуждающих раздражителей, в общем-то обычных, но… открывающихся впервые и действующих… в Данный Момент… словно он впервые в жизни проник в некое мгновение и точно узнал, что происходит сейчас, в данный момент, с его органами чувств, и с каждым новым открытием кажется, что он и сам стал частью всего этого, со всем этим слился, киношная белая пустыня потолка становится чем-то значительным, личным, принадлежащим ему, неописуемо прекрасным, как оргазм внутри глазных яблок, а его арабы, арабы на полуприкрытых веках, фильмы на экранах век, им, да и много чему еще найдется место в стробоскопных синапсах, рассчитанных на пять миллиардов мыслей в секунду, – его арабские герои, замечательные, каждодневно подкручиваемые усы из конского волоса вокруг кольцевых мускулов их ртов…

Лицо! Снова входит доктор, и… – чудеса, док, несчастный подопытный кролик – Кизи теперь может заглянуть в него. Впервые он замечает, что у доктора с левой стороны дрожит нижняя губа, но он не просто видит дрожание, он может – и, кажется, не впервые! – разглядеть, как становится крестообразным каждое мышечное волокно, отпихивая влево слабое желе губы, как волокна устремляются друг за другом назад, в инфракрасные каверны тела, сквозь транзисторные внутренности нервных сплетений, каждое по сигналу воздушной тревоги, а внутренние крючочки несчастного дурачка отчаянно цепляются за этих корчащихся маленьких ублюдков, пытаясь удержать их и успокоить, я же доктор, передо мной опытный человеческий образец внутри несчастного дурачка показывают его собственное кино про пустыню, только каждый араб с усами из конского волоса представляет собой угрозу, лишь бы губа, лицо оставались на одном уровне, на том уровне, который гарантировал ему медовый пузырек Официального Штукатура…