Толстые дождевые капли глухо стучали по серым листьям кустов, вкраплялись в застланную сосновыми иглами тропу. С каждым часом деревья все сильнее теряли свой естественный дневной окрас. Ветвистые колючие кроны оставляли под собой голые угольные стволы, стоящие поодаль друг от друга. У их оснований пятнами простирался темно-серый травяной ковер.

Сосновые иглы проминались под тяжестью копыт, высвобождая пузырившуюся воду на поверхность. Сгорбившийся всадник медленно шагал. На преградивший путь валежник он не обратил никакого внимания, позволив лошади сойти с тропы по склону. Обойдя препятствие, всадник дернул за поводья — кобыла вскарабкалась обратно.

Казалось, нос заложен мокрой глиной. Сморкаться приходилось каждые пять минут. От стекающей носовой слизи избавлялись замерзшие пальцы, вытирая ее о гриву лошади. В груди что-то давило, заставляя непроизвольно покашливать. Недавно согревавшие кожаные перчатки обжигали холодом руки.

Впереди перекрыли лесную тропку два дерева, поваленных друг на друга накрест. Заметил всадник преграду только после остановки лошади. Осмотрел сруб. Светлое основание кое-как различалось во тьме ночи. «Срубили недавно», — мелькнула мысль в голове человека. Стянув капюшон, он огляделся, всматриваясь в темень между деревьями. Убедившись в своем ненарушенном уединении, всадник спешился. Идея проехать верхом или провести кобылу за поводья по склону отпала сразу. Уперевшись плечом в сверху лежащий ствол дерева, всадник навалился изо всех сил, сдвинув тот с места. Теперь можно было перескочить преграду верхом.

Показавшийся издалека черный куст вблизи приобретал очертания поломанной повозки. Корни, изрезавшие тропу, неожиданно увеличились в размерах и стали напоминать тела людей.

Всадник вновь осмотрелся вокруг, инстинктивно схватившись за рукоять меча. Никто из тьмы не выбегал, не летели стрелы, не выкрикивались боевые кличи. Спешившись, он побрел к ближайшему трупу.

Черное расплывчатое пятно вокруг тела на ощупь оказалось мыльным. Рубленная от плеча до бедра рана смердела, слегка вывалив из живота какую-то жижу. Кусочки кожи свисали, облепившись сосновыми иголками. Всадник обшарил в карманах, оттянул пальцем ворот, ножом осмотрел зубы.

— Можешь не искать, — донесся голос у повозки. — Все уже до тебя забрали.

Всадник отскочил от трупа, заставив грязь торопливо чавкать и пузырить воду. Наставил нож в сторону накренившейся повозки.

На склонах никого не было, как и на тропе. Левую руку он держал на эфесе меча, всматриваясь в темноту между деревьями и бросая осторожные взгляды на телегу.

— Я здесь, — вновь раздался голос со стороны повозки.

Меж крон деревьев блекло светил полумесяц. Всадник заметил размытый темный силуэт на фоне телеги. Не имевшая рук объемная фигура дрожала, чем-то тихо постукивая. Взамен ножу, наскоро вложенному в ножны, всадник достал меч.

— О, — прохрипел голос. — Я тебе не причиню вреда.

Кожаные сапоги, аккуратно приземляясь при каждом шаге на пятку, приближались к силуэту. Вблизи фигура чуть слышно похрипывала и часто сопела.

Гарда щелкнула о устье ножен. Всадник наклонился.

Перед ним сидел человек, прислонившийся спиной к борту повозки. Темная кожа аккуратно укрывала его с груди до ног. Всадник отметил, что кожаное покрывало состояло из одежды, раскиданной на куске рваного брезента. Спрятав под ним руки, человек держался за живот и иногда вздрагивал, заставляя железную защелку постукивать. Лицо его закрывалось тенью. Не смотря на это всадник чувствовал, как тот не сводит с него взгляда.

— Как давно?

— На закате. — Челюсть его постукивала, а голос дрожал. — Ты лекарь?

— Нет.

Человек тяжело вздохнул. Рядом с ним стояла чашка с водой и пустая деревянная тарелка.

— Рыцарь?

— Нет.

— Не мой день, верно? — Вздохнул. Закрытое тенью лицо отвернулось и уставилось на бегущие черные тучи, пронзаемые размытыми белесыми точками.

— Есть последнее желание? — Присел и сложил пальцы в замок.

— Я бы рассмеялся, окажись в другой ситуации. — Сплюнул. — Как тебя звать?

— Крисп Вердон.

— А меня Гэрри Вудер. Я бы пожал тебе руку, а так… болит, падла. — Подвигал плечом.

Крисп молча ждал.

— Я не знаю тебя, — вновь заговорил Гэрри. — Только просить больше некого. Вижу, при оружии ты, можешь постоять за себя. С тобой, должно быть, безопасно.

Гэрри вновь повернулся к Криспу лицом.

— Ты исполнишь мое последнее желание?

— Да, — сухо ответил тот, протягивая руку к ножу.

— Моя дочка спряталась где-то поблизости. Луиза. Она не протянет одна. Мог бы ты за ней присмотреть и не дать умереть собачьей смертью в этом чертовом лесу?

Оглянув окрест деревья, Крисп достал нож и почесал лезвием бороду.

— Почему ее не забрали?

— Луиза спала в тележке. Когда все понеслось, ее выкинуло на землю. Умная она, заползла под телегу и схоронилась. — Откашлял, сплюнутая слизь издала противный звук. — Крисп Вердон, я надеюсь, что ты порядочный человек. Не трогай ее зря, не принуждай ни к чему.

— Бывай, — произнесли сухие губы.

Нож впился в горло. Тело Гэрри дернулось, попрыгало и обмякло.

Из кустов раздался визг. Выбежавшая оттуда маленькая девчушка устремилась к отцу, окликая его. Сбив ногой чашку, она обняла его за шею и начала всхлипывать. Ручкой стала подтягивать покрывало, которое, видимо сама и соорудила. Она хлопала отца по щеке и молила того проснуться.

Нож безжалостно впился ей под ребра. Вобрав в себя воздуха, она схватилась пальчиками за лезвие. Распоров их до кости, клинок вышел из тела. Луиза скатилась к ногам отца, вдыхая судорожно воздух. Клинок проломил ей грудь и вошел в сердце.

— Ч-ч, спи. — Крисп закрыл ей глаза. — В том мире света больше.

Всюду прятались трясины и торфяные болота под покровом сфагновых одеял, осоки, коряг и вереска. Лесная тропа, затопленная туманом, юлила и петляла, прокладывая путь меж толстых стволов деревьев. Корни кочками торчали из-под земли.

Раннее утро не стремилось превращаться в день, заполняя серостью лес. Наспавшись вдоволь под мутным облачным покрывалом, небо стало меркнуть, предупреждая о грядущем вечере.

Вороная лошадь со сгорбившимся всадником брела в тумане, переступая каждый корень. После вчерашнего дождя одежда долго сохла на теле Криспа. Отвратительное ощущение въевшейся ткани заставляло кожу неметь. Кольчуга, окрасив выцветшее черное тряпье ржавыми подтеками, еще сильнее усугубляло положение своим весом. Из-за затекшего зада приходилось иногда подниматься на стременах.

Туманная дымка вдалеке уплотнялась и серела. Вскоре из-за деревьев показались каменные стены. Лесная тропа расширялась. Копыта начали позвякивать подковами по монолитным плитам.

Какой-то мужик со стены закричал, едва завидев всадника. Крисп безразлично взглянул на толстого человека с обвисшими брылами. Камзол чуть открывал волосатое брюхо. Разговаривать всаднику не хотелось — кобыла не замедлила шаг и вошла в город.

— Глухая ты скотина! — прокричал толстяк, спотыкающийся на узкой лестнице. — Стой!

Крисп остановил лошадь. Человек со вспотевшей лысиной держался в стороне, поглаживая топорик на поясе.

— Какого дьявола ты не подчиняешься, ублюдок?! — Протряс брылами. Лоб и скулы багровели, а рот брызгал слюной.

Всадник спешился. Толстяк отстранился, наполовину достав топорик. Он прищуренно всматривался в стеганый доспех, свисавший до колен, кольчугу, кожаные наручи, заметил капюшон.

Крисп выпрямился, вздохнул, издав протяжный звук, ухватился пальцами за устье ножен и подошел к толстяку, который был на голову ниже, а в ширь, как три пивные бочки. Держался этот шар на коротких ногах. От него разило мочой и потом.

— Город же не закрыт, — сказал Крисп.

— Только чужаков следует проверять. — Шар, переваливаясь с ноги на ногу, мялся и отшагивал назад. — Рыцарь?