— Так она же ищет теленка, видите, какие у нее глаза, — почти в отчаянии промолвила Нояно. — А ну-ка давайте еще один способ попробуем! — вдруг предложила она. — Несите соль и воду, сейчас она привыкнет к своему ребенку.

Пастухи удивленно переглянулись.

— Иди и неси соль и воду, — предложил бригадир своему брату, еще не зная, зачем это нужно.

Воопка побежал в стойбище. Вскоре Нояно смочила теленка раствором поваренной соли.

Услыхав запах поваренной соли, важенка потянулась к теленку, принялась его лизать.

— Смотрите, лижет! — закричал Воопка.

— Вот так начнет соль с теленка слизывать, а потом и признает его, как бы дух его почувствует, — поясняла Нояно. — Это я в своих книгах вычитала, так якуты делают.

— Хорошо придумали, — заметил Гэмаль, наблюдая за важенкой. А важенка лизала теленка, и всем было уже видно, что она счастлива так же, как любая мать, нашедшая, наконец, своего ребенка.

— Ай, хорошо как! — хлопнул от радости о землю малахаем Воопка и, громко ударив в ладоши, вдруг, изогнувшись, ринулся на брата.

— Давай поборемся, Майна-Воопка! — кричал он, пытаясь ухватиться за его руки. Бригадир, смущенно улыбаясь, неуклюже отбивался от подвижного, юркого брата.

— Вот сумасшедшие, — заметила жена Воопки Кычав. — Целые сутки в пурге бродили, а теперь бороться вздумали.

— Так его, так его! — тоненько выкрикивал Ятто сквозь смех, подбадривая маленького Воопку. — За ногу, за ногу хватай!..

Важенки с испугом оглядывались на расшумевшихся людей и уводили своих телят в сторону.

Долго пыхтели борцы. Наконец ловкий Воопка ухватил брата за ногу, резко поднял вверх. Очутившись в неустойчивом положении, Майна-Воопка упал. Это вызвало громкий хохот.

— Смотрите-ка, маленький Воопка победил большого!

И вдруг кто-то из пастухов приглушенно воскликнул;

— Смотрите, Кумчу идет!

Все разом повернулись, всматриваясь в медленно подходившего Кумчу. Гэмаль переглянулся с бригадиром. «А ну, как они встретят его?» — подумал он, оглядывая суровые лица пастухов.

Кумчу подошел вплотную к молчавшим пастухам. По всему было видно, что он страшно смущен.

— Ну как… они… телята? — наконец спросил он, ни на кого не глядя.

— Ничего! — воскликнул Воопка. — Судьба у них оказалась хорошая! Совсем не такая, как ты говорил.

— Да я что… я так. А не пришел к вам, потому что сильно поясница болела. — Кумчу скривился, хватаясь за поясницу, застонал.

— Врешь, лживый человек! — сурово промолвил Майна-Воопка.

— Да, ты врешь, — подтвердил старик Ятто. — И от того еще противнее нам на тебя смотреть.

— Уходил бы ты из нашей бригады, что ли! — подал голос самый молодой пастух.

— Не только из бригады, из колхоза выгнать надо его! — подхватил еще кто-то.

«Хорошо! Очень хорошо! — мысленно отметил Гэмаль. — Это уже коллектив. Все они уже — как пальцы на одной руке, которые могут сжаться в кулак».

Кумчу, широко расставив ноги, исподлобья смотрел на пастухов. На лице его была и злоба и растерянность.

— Ну и что ж, я и сам уйду! — наконец выкрикнул он. — Олешков своих заберу и уйду со своей ярангой!

— Ну и уходи! — ответил Майна-Воопка.

Кумчу круто повернулся и быстро пошагал прочь. А вдогонку ему неслись смех, злые шутки.

Когда Кумчу скрылся, Воопка указал пастухам на Нояно. Девушка, сидя на корточках, прижимала голову теленка к своему лицу и нашептывала ему на ухо что-то нежное, ласковое.

А солнце поднималось все выше и выше, обливая теплыми лучами тающий снег, прогревая твердую, как чугун, обнаженную на проталинах землю.

Чымнэ был в отчаянии. Отел оленей застал его неподготовленным.

— Все отвернулись от меня! Все в колхоз ушли! Даже мою собственную жену колхоз отобрал! — кричал он в бессильной злобе.

Еще более деспотичный, чем прежде, он не давал пощады Кувлюку. Пастух терпел, но иногда ему не хватало терпения. Он уходил подальше от хозяина и принимался ругать его самыми последними словами. Все чаще и чаще в такие минуты вспоминался ему давнишний разговор с секретарем райкома.

«Я знаю, многие оленьи люди янрайской тундры ненавидят меня, — размышлял пастух. — Но разве Чымнэ мне друг?.. За последнее время он совсем взбесился. Не могу я больше жить с ним».

В разгар отела на стадо Чымнэ напали волки. Половина стада разбежалась. Чымнэ долго бродил с Кувлюком по тундре, собирая оленей.

Доведенный до бешенства неудачей, Чымнэ приказал Кувлюку запрячь оленей и взять с собой винчестер. Когда олени были запряжены, Чымнэ долго сидел на нарте, о чем-то мрачно думая. По лицу хозяина Кувлюк догадался, что задумал он что-то недоброе. Медленно, по-бычьи повернув голову, Чымнэ приказал:

— Поедем!

Кувлюк нехотя тронул свою упряжку.

Долго скакали Чымнэ и Кувлюк по тундре. На коленях у Чымнэ лежал винчестер.

«Куда это он? — недоумевал Кувлюк. — Не к Мэвэту ли, чтобы вернуть домой жену и Аймынэ».

Не выдержав, Кувлюк робко спросил:

— Куда мы едем? К Мэвэту?

— Заедем и к нему, обязательно заедем! — мрачно отозвался со своей нарты Чымнэ. — Но сейчас первым на тропе нашей стоит Майна-Воопка!.. Сосед наш! — Чымнэ хрипло рассмеялся.

Кувлюк посмотрел в маленькие глаза хозяина, налитые кровью, и почувствовал, что скоро должно произойти какое-то несчастье.

— Что это… что ты хочешь делать? — сдавленным голосом спросил пастух, чувствуя, как его пробирает дрожь. Чымнэ долгим взглядом посмотрел ему в лицо и приказал:

— Привяжи оленей! Бери в руки винчестер! Вон видишь, Майна-Воопка оленегонную собаку обучает?

Лицо Кувлюка побелело.

— Ну, — двинулся на пастуху Чымнэ, страшный и неумолимый, наставляя на него винчестер…

Майна-Воопка и Воопка узнали гостей издали.

— Чего им здесь надо? — спросил Воопка.

— Подъедут, скажут, — равнодушно отозвался бригадир и снова нагнулся над своей оленегонной собакой.

— Смотри, они остановили оленей и к нам идут, в руках у Чымнэ винчестер.

— Винчестер? — спросил, разогнувшись во весь рост, Майна-Воопка.

И вдруг Воопка в один прыжок очутился впереди брата. Раздался выстрел. Воопка дернулся, вскрикнул, схватился за грудь и стал медленно опускаться на землю. Майна-Воопка обхватил брата руками, крепко прижал к себе.

— Ах вы, бешеные, вонючие волки! — тихо промолвил он, глядя дикими глазами на убегающих Чымнэ и Кувлюка.

Вскочив на нарты, Чымнэ и Кувлюк поскакали в горы. Чымнэ скакал впереди. Нахлестывая оленей, он страшно гикал, порой пугливо оглядывался назад.

С пеной у рта коренной олень споткнулся, упал на колени. Чымнэ едва удержался на нарте. Приподнявшись, он обрушил на загнанное животное град ударов. Пристяжной рванулся в сторону, выворачивая копылья[16] налетевшей на камень нарты. Кувлюк, остановив своих оленей, смотрел на хозяина бессмысленными, остановившимися глазами.

Пнув загнанного оленя ногой, Чымнэ опустился на перекошенную нарту, вытер рукавом потное, красное лицо. Мгновение он сидел неподвижно, затем поспешно достал трубку, принялся раскуривать. Руки его дрожали. Он повернулся к Кувлюку, застывшему в неподвижности.

— На, покури, Кувлюк, — торопливо промолвил Чымнэ, протягивая трясущейся рукой трубку. Кувлюк не двинулся с места.

— Кого это мы… кажется, Воопку?.. Закрыл брата своего грудью. Зачем? — хрипловатым голосом снова заговорил Чымнэ.

— Да. Ты убил маленького Воопку… ты убил человека, — медленно произнес Кувлюк, и собственный голос показался ему чужим и далеким.

…Женщины, мужчины, дети застыли в неподвижности, глядя на приближающегося бригадира. Майна-Воопка шагал широко и быстро, неся впереди себя на могучих руках неподвижное тело брата. Губы у него были плотно сомкнутыми, а по суровому, каменному лицу бежали слезы.

И вдруг у яранги послышался тоненький плач. Это заплакала Кычав, жена маленького Воопки. Плач ее в одно мгновение подхватили все женщины стойбища.