Чымнэ расхаживал по стойбищу, покрикивая на Кувлюка, сердито разбрасывая ногами разную домашнюю утварь, собранную для упаковки.

Владимир молча наблюдал за суматохой в стойбище.

Сидя на нарте без движения, он здорово замерз, то и дело постукивал нога об ногу.

— Что, холодно на земле нашей? — смиренным тоном спросил подошедший Чымнэ. — Нос у тебя почему-то совсем стал белым…

Журба приложил руку к носу и не почувствовал прикосновения.

«Будь она проклята, стужа эта! Если б Чымнэ вздумалось стукнуть меня по носу, я бы и не почувствовал, что надо дать сдачи», — подумал Владимир, пытаясь оттереть рукавицей нос.

— Может быть, ты скажешь, что тебе тепло? — как можно веселее спросил он.

Чымнэ молча снял с головы малахай и демонстративно принялся чистить его снеговыбивалкой. От непокрытой головы старика, опоясанной засаленным ремешком, шел пар, волосы быстро покрывались инеем. Журба с вызывающим видом тоже снял свой малахай и, вытащив из-за пояса снеговыбивалку, принялся очищать его от снега. Уши Владимира нестерпимо горели, ломило скулы и лоб от лютой стужи. Мучительно долго продолжалась эта необычная дуэль, но Журба не уступил и надел малахай лишь тогда, когда противник его снова покрыл свою голову.

Вспомнив, что имя Чымнэ в русском переводе значит бык, Журба засмеялся и, пробираясь между нарт навстречу подходившей к нему Нояно, победоносно запел:

Чымнэ смотрел ему вслед, мрачно вслушиваясь в непонятную песню.

Поздним вечером Журба, Нояно и Тымнэро возвращались на оленях из стойбища Чымнэ в бригаду Орая. Нояно управляла своей упряжкой уверенно и ловко. Журба ехал вслед за девушкой, невольно думая о том, что ему нужно еще немало тренироваться, чтобы управлять оленями не хуже чем Нояно.

Подхлестнув оленей, Владимир поравнялся с Нояно.

Тымнэро мчался впереди всех. Перед глазами юноши стояло лицо Аймынэ. Она все же вышла к нему перед самым его отъездом из стойбища. Воспользовавшись гем, что Чымнэ, в гневе разбрасывал поставленные Кувлюком в кораль нарты, Аймынэ выскользнула из полога, поманила в шатер яранги стоявшего возле входа Тымнэро. Юноша бросился к девушке.

— Я убегу, все равно еще раз убегу к тебе! — горячо зашептала Аймынэ, прижимаясь к его груди. Лицо ее было полно решимости. — Меня вот только… сестра останавливает! Замучат они ее здесь, совсем замучат!

Тымнэро все гладил и гладил ее черные густые волосы, заплетенные в две тяжелые тугие косы.

— Ты знаешь… мне порой… хочется убить Чымнэ! — вдруг приглушенно воскликнула Аймынэ, и маленькие кулачки ее крепко сжались, а в глазах вспыхнуло что-то нестерпимо гневное.

— Какие слова говоришь?! Надо по-другому! — поспешно ответил Тымнэро, кинув быстрый взгляд в сторону входа: не идет ли Чымнэ.

— Да, да! Я такая! Я…

— Аймынэ?.. Аймынэ, где ты? — послышался из полога болезненный голос жены Чымнэ. Аймынэ порывисто и в то же время как-то необыкновенно нежно обхватила ладонями лицо Тымнэро и горячо прошептала:

— Я приду к тебе! Пусть скалы непроходимые загородят мой путь, — сквозь скалы пройду!

В лице ее, преображенном болью разлуки, было что-то исступленное. Тымнэро припал к горячим губам девушки. Аймынэ вырвалась и мгновение всматривалась в юношу.

— Аймынэ, где ты? — снова слышался голос из полога.

Аймынэ порывисто заломила над головой руки, еще раз кинула последний взгляд на Тымнэро и мгновенно скрылась в пологе.

И вот сейчас Тымнэро нахлестывал оленей и пытался припомнить мельчайшие подробности этой встречи. Ему казалось, что он до сих нор чувствует на горячих щеках прикосновение нежных ладоней любимой девушки.

Нет! Рано или поздно они будут жить вместе. Никто не сможет помешать ему взять Аймынэ в жены. Он может сказать ее словами: «Пусть скалы непроходимые загородят мой путь, — сквозь скалы пройду!»

На второй день Чымнэ сделал большую перекочевку. Ему все же удалось до просчета стада отделить большую группу оленей, которые не вошли в инвентаризацию. Теперь он снова оленей соединил вместе.

— Поставьте в яранге два полога! — перед вечером приказал он Аймынэ и своей родственнице Пэкуль. — Сегодня один буду спать в пологе с женой, возможно шаман Тэкыль приедет полечить ее.

Когда наступила ночь, Чымнэ послал в стадо Кувлюка и Пэкуль, а сам остался с больной женой. Аймынэ улеглась спать в другом пологе.

«Чего это он выдумал?» — пыталась догадаться девушка, предчувствуя что-то недоброе. Ее уже давно смущали не вполне обычные взгляды Чымнэ, его порой вкрадчивый, ласковый голос, когда он разговаривал с ней наедине.

Закутавшись поплотнее в теплые иниргыт[11], девушка чутко вслушивалась в ночную тишину, не в силах заснуть. Темнота пугала ее. Девушка поднялась, зажгла светильник и, чтобы чем-то занять себя, принялась за недошитую рукавицу. Мечты о Тымнэро скоро совсем успокоили ее. Девушка улыбалась, представляя себе, как она будет ухаживать за своим будущим мужем, какие красивые будет шить ему торбаза и рукавицы, как нежно будет ласкать его. Порой Аймынэ роняла руки с недошитой рукавицей на колени и долго сидела неподвижно, с непотухающей мечтательной улыбкой на лице.

И вдруг чоыргын поднялся, и в полог ловко скользнул раздетый по пояс Чымнэ. Девушка вздрогнула и отодвинулась в угол.

— Чего так испугалась? — как можно ласковее спросил Чымнэ, раскуривая трубку. Руки его тряслись, а в маленьких заплывших глазах было что-то такое, чего он и сам не решался показать девушке.

— Я к тебе пришел… посидеть. Сестра твоя крепко уснула… Я дал ей глотнуть кусочек мухомора…

— Зачем? Зачем ты это сделал? У нее совсем слабое сердце! — возмущенно воскликнула Аймынэ, судорожно зажимая в руках рукавицу, не чувствуя укола от иголки.

— Поспит хорошо… Немножко можно — поможет. Вот кашлять перестала, — ответил Чымнэ, все так и не решаясь взглянуть прямо в глаза Аймынэ. — Вот и мы… сейчас уснем. Я знаю, тебе здесь одной… страшно.

— Уходи! Уходи отсюда! — закричала Аймынэ. — Я знаю, зачем ты сюда пришел!

— Знаешь? — переспросил Чымнэ и, наконец, прямо уставился в лицо девушке. — Вот и хорошо, что знаешь! Ты же не дочь мне, а всего только сестра моей жены.

Пораженная Аймынэ задохнулась, не находя ответа.

— Ты же знаешь, чего захочу я, так тому и быть! Или тебе, может, хочется вместе с Кувлюком по ночам мерзнуть в стаде? До сих пор я жалел тебя, берег тебя, подарки давал! Вон какие бусы на шее!

— Это не ты! Это сестра мне дала! — Аймынэ схватилась руками за бусы.

— А купил-то их я! Через жену и передал тебе… Видишь, какие они хорошие! — Чымнэ протянул руку, притронулся к подбородку Аймынэ. Девушка рванула бусы и с яростью бросила их прямо в лицо Чымнэ. Отпрянув в сторону, Чымнэ мгновение смотрел на Аймынэ налившимися кровью глазами. Дышал он тяжело, а тупое лицо было покрыто испариной.

— Нет! Я не зря так долго ждал этой ночи! — охрипшим голосом промолвил он. — Я для себя берег тебя, как лучшую важенку!

Чымнэ бросился на Аймынэ, рванул на ней кэркэр так, что затрещали завязки. Девушка вскрикнула, судорожно схватила в руку нож, лежавший возле светильника, ударила им куда-то наугад. Чымнэ снова отпрянул, схватившись за плечо. Из длинной царапины на его плече сочилась кровь.

— Хорошо! Я сделаю по-другому, а своего добьюсь! — яростно прохрипел он, тяжело дыша. — А потом, как объедки собаке, брошу тебя в ноги Кувлюку.

В то же мгновение Чымнэ вынырнул из полога. «Хорошо, что хоть никто не слышал!» — мелькнуло в его затуманенной голове.

Но Чымнэ ошибся. Он не знал, что возле самой яранги стоял Кувлюк, чутко прислушиваясь к тому, что происходило в пологе. В стойбище он забежал, покинув стадо потому, что догадывался о недобром замысле своего хозяина. Поняв, что Чымнэ выскользнул из полога Аймынэ, Кувлюк пригнулся и в одно мгновение скрылся за ближайшим холмом. Ему было нестерпимо жарко. Сорвав с головы малахай, он с исступленной злобой бросил его себе под ноги, захватил полные пригоршни снега, приложил его к разгоряченному лицу.