— Интересно, что ты купишь себе на этот червонец? Или, быть может, положишь его в копилку?

Смех одноклассников оглушил Шельбицкого. Это было первое его публичное поражение, хотя подлость была уже далеко не первой.

— О, я запомнил их! На всю жизнь запомнил! — прошептал Шельбицкий, как бы снова ощущая стыд и беспомощную ярость, которую испытал в тот момент. — Теперь вы не схватите меня за руку, нет! Не такой я простачок, чтобы позволить вам это!

И тут Шельбицкий поймал себя на том, что именно этого он больше всего и боится.

— Не удастся?.. а почему ты думаешь, что не удастся? — тихо спросил он себя, блуждая тоскливым взглядом по закопченным стенам землянки. — Не пора ли тебе хотя бы с самим собой поговорить откровенно?

Закурив папиросу, Шельбицкий закрыл глаза.

«Ну да… ты, в конце концов, думал, что… Савельев окажется прав. Ты надеялся, что советский строй все же развалится, что сюда придут почти без боя американцы. Ты думал, что твоим тревогам скоро наступит конец и ты будешь вознагражден по заслугам. Но где этот конец, я тебя спрашиваю? Теперь тебе ясно, что американцы сюда без боя не придут, да и начнут ли они бой? Хватит ли у них пороху? А если начнут, то не кончится ли этот бой для них тем, чем кончился он для Гитлера? Ну-с, что ты скажешь?»

Шельбицкий встал, попытался пройтись по землянке. Вольно стукнувшись головой о балку низкого потолка, он злобно сплюнул, потер рукой зашибленное место, снова с убитым, мрачным видом уселся…

«А все же, почему все это так получилось? Как засосало меня в трясину? Ну, хорошо — они меня обижали, смеялись надо мной, хотели по-своему жизнь мою переделать, но жить-то они мне давали! Да у меня и мысли никогда не было выступать против их строя… Да я сначала и не думал, что их можно победить, пока не встретил этого страшного человека. Паук! Удав! Он проглотил меня, он… Но почему меня, именно меня проглотил, а не кого-нибудь другого?»

— Вот что сейчас делать? — с отчаяньем вслух спросил бухгалтер. И вдруг услыхал ответ:

— Выполнять мои приказы!

Шельбицкий вскочил с нар, опять больно зашиб голову. На пороге землянки стоял Савельев.

Минуту они молча смотрели друг другу в глаза, затем Савельев прошел в землянку, поставил в угол ружье, бросил туда же убитого гуся.

— Ну и время наступило: проклятое солнце светит круглые сутки, и спрятаться негде…

— А долго мы еще вот так прятаться будем? — изо всех сил пытаясь взять себя в руки, спросил Шельбицкий.

— У вас, кажется, начинается приступ истерии? — презрительно усмехнулся Савельев. — А я думал, что уже сумел вас вылечить от этой скверной болезни…

Шельбицкий промолчал, разминая в дрожащих пальцах папиросу. Савельев закурил трубку. Крепко затянувшись несколько раз подряд, он выглянул на улицу, а затем с силой захлопнул дверь.

— Вот что, долго нам находиться в нашем очаровательном уединении, как вы понимаете, небезопасно. Приступим к делу. Сядьте.

Шельбицкий смял в руках горящую папиросу, швырнул ее в угол и только после этого уселся.

— Заметил я, что вы за последнее время, как говорят, развинтились, — после долгой паузы начал Савельев. — Так вот я и назначил вам эту встречу, чтобы завинтить вас. Знайте, что работа наша не кончается, а как раз наоборот — только по-настоящему начинается. Оттуда, из-за пролива, по радио нам приказывают действовать решительно и эффективно. А вы, тот, над которым я столько работал, столько потратил сил, — начинаете пасовать, пытаетесь отступать. Так, что ли?

Шельбицкий опустил голову, крепко обхватил руками свои острые колени.

— Но куда, куда вам отступать? — вдруг изменил свой тон Савельев. Голос его стал взволнованным, убеждающим. — Вам некуда отступать — позади только могила. А впереди… впереди жизнь настоящего делового человека! Богатство, власть, почет!

— А, оставьте, — с гримасой досады отмахнулся Шельбицкий. — Все это я уже слыхал. Впереди… бог его знает, что у нас с вами впереди.

— Ах, вот как! — Савельев поставил ногу на нары, облокотился о колено. — Я вижу, вы просто соскучились по настоящему делу… так сказать, кровь у вас застоялась. Так вот, слушайте мой приказ. — Савельев помолчал, внимательно изучая лицо Шельбицкого. — Как вам известно, Советский Союз вступил в войну с Японией. Дипломаты наши по этому поводу выражают свою «глубокую благодарность» верному союзнику — Советской России. А у нас, военных, другой язык с Советской Россией. Мне из-за пролива приказано организовать ряд диверсий. Мне приказано действовать решительно.

Чувствуя, как начинают дрожать его колени, Шельбицкий как-то весь сжался, крепко ухватившись руками за нары.

— Вы должны будете в течение этой недели поджечь дальстроевский склад с горючим. Да, да, именно вы. Сядьте! — приказал Савельев привставшему Шельбицкому. — Я должен воспитать в вас смелость и решительность, укрепить ваши нервы, а самое главное — уничтожить мои подозрения, что вы становитесь для меня опасным человеком. А от этого зависит ваше благополучное пребывание на земном мире…

Шельбицкий закрыл лицо руками, чувствуя, как внутри у него что-то расслабилось, вызывая тошноту.

— Итак, слушайте мой план, по которому вы должны будете действовать…

Шельбицкий по-прежнему сидел неподвижно, с закрытым лицом.

— Ну, так что, вы будете слушать, или?..

Шельбицкий оторвал руки от лица.

— Я думаю, мне совсем лишнее прибегать вот к такому аргументу! — Савельев вытащил из кармана кольт, подбросил его, как игрушку, на руке. — Теперь вы, конечно, догадываетесь, почему я, кроме всех прочих соображений, выбрал для нашей встречи именно эту избушку…

Шельбицкий сгорбился и, глядя на Савельева исподлобья тяжелым взглядом, едва слышно прошептал:

— Я слушаю…

Савельев лично доставил большую партию грузов в район строительства тундрового поселка. Он с удовольствием отметил, что оперативность его многим понравилась. Встретившийся в Янрае Караулин подробно расспросил у него о выговоре секретаря райкома в адрес районной торговой конторы, горячо поблагодарил своего заместителя за разворотливость.

В районе междуречья Савельев пробыл несколько часов. Покрутившись среди строителей, он внимательно проследил взглядом извилистую линию тракторного пути, огибавшую горную цепь. Там, за этими сопками, дальстроевцы начали разработку угольных копей. Савельев это уже знал.

Где-то вдали тарахтел трактор. Савельев прислушался и медленно, вразвалку, зашел за небольшую гряду холмов, затем начал подыматься по глубокому распадку на ближайшую сопку.

Все выше и выше подымался Савельев. Остановившись на краю ущелья, он принялся осматривать окрестности района междуречья, порой занося что-то в записную книжку.

Позади послышались шаги.

Савельев быстро обернулся и увидел Эчилина.

В лице Эчилина была острая тревога. Остановившись шагах в трех от Савельева, он вытер малахаем красное лицо и прохрипел:

— Беда пришла! Бежать надо!

Савельев как-то весь подобрался, рука полезла в карман.

— Сказать тебе боялся, — не в силах отдышаться, продолжал Эчилин. — Бумаги, которые ты вчера в Янрае для бухгалтера передал, у меня кто-то украл…

— Что? — Савельев стремительно шагнул к Эчилину.

— Искал я их! Много искал! Думал, что потерял где… Нет! украл их кто-то!

— Почему ты так думаешь? Расскажи! — быстро спросил Савельев, становясь так, чтобы Эчилин очутился между ним и ущельем.

— Слушай! — хрипловатым голосом воскликнул Эчилин, со страхом поглядывая на распадок, по которому только что подымался кверху. — Там… катер пришел, а на катере военные люди… Слышу, меня спрашивают… Тогда я в кусты… к реке бросился. Потом сюда, по следам твоим…

— Хватит! — оборвал Савельев. Лицо его показалось Эчилину таким чужим, таким страшным, что он попятился и с опаской оглянулся на ущелье.

— Бежим! Скорее бежим!.. По тем бумагам они, конечно, и о тебе догадаются!