— Нам нужно найти Шорлайн-драйв, — сказала ей Бренда. — На карте отмечены маленькие улицы или только главные магистрали?

— Сверни направо, — подсказала Стелла, наклоняясь вперед и всматриваясь сквозь ветровое стекло в очертания улиц. — Почти уверена, что эта самая Шорлайн-драйв должна показаться справа. Это одна из улиц, что ведут к гавани.

Приблизительно через двадцать минут они остановились у довольно скромного загородного домика и едва нашли место для своего автомобиля на пятачке, который еще оставался свободным от машин. Хотя дом был только чуть больше стандартного коттеджа, женщины сразу поняли, что Виктор Пилгрим заплатил за него изрядную сумму. Любая собственность такого рода вблизи воды стоит дорого, а сразу же за задним двором Пилгрима открывался великолепный вид на Мексиканский залив. По тротуарам во всех направлениях шныряли ребята на скейтах. Более взрослые парни степенно шли, придерживая серферы, которые они — по обыкновению — переносили, уложив на головы. Зрелые обитатели прибрежной зоны перетаскивали к лодкам рюкзаки с продуктами и вещами, необходимыми для путешествия по морю. Мимо промчались несколько машин, явно превышавших скорость, в них было полно не в меру возбужденных подростков.

— Веселятся напропалую, — хмыкнула Бренда. — Как думаешь, сколько человек здесь сбивают за год? Десять? Двадцать? А ведь большинство этих юнцов по закону не имеют права даже на покупку пива.

— Неплохо бы здесь как-нибудь позагорать, — заметила Стелла. — А вообще, похоже, тоска здесь смертная.

— Не думаю, что сейчас мне не хватает именно того, чтобы поваляться на солнце, — заметила Бренда. Она потянулась к дверной ручке, но вдруг повернулась к Стелле и добавила: — Тебе придется подождать в машине. Пилгрим тебя сразу узнает.

Бренда позвонила. Через некоторое время дверь открыла женщина. Она выглядела простушкой с седеющими волосами. На ней было короткое платье, напоминавшее мужскую рубашку.

— Виктор Пилгрим дома? — спросила Бренда, предъявив значок прокуратуры и быстро спрятав его в сумочку. — Я из офиса окружного прокурора, мадам. Мне необходимо задать ему несколько вопросов.

— Подождите, — сказала женщина и скрылась в доме. Когда она вернулась, лицо ее было удивленным. — Я видела его буквально минуту назад, но сейчас почему-то не могу отыскать. Вероятно, он вышел прогуляться по пляжу. Может быть, вы зайдете и подождете его в доме? Уверена, он с минуты на минуту вернется. Он редко уходит далеко — а все из-за ноги.

Бренде показалось странным выражение лица женщины, особенно озадачивали глаза. Было похоже, что женщина смотрит не на нее, а как-то сквозь нее. Неожиданно для себя самой Бренда помахала ладонью прямо перед глазами женщины. Та даже не моргнула. Бренда опустила глаза и увидела в ее руках трость.

— Если вы не против, мы заедем еще раз — попозже. Так что, вы говорите, случилось у вашего мужа с ногой?

— Она все еще его беспокоит, — ответила женщина. — Он получил травму, когда работал в полиции. Он выписывал штраф, стоя на шоссе, и в этот момент пьяный водитель врезался в машину, с владельцем которой он разбирался.

— А в каком отделении он служил?

— Извините, — произнесла женщина. — Я не расслышала вашу фамилию.

— Меня зовут Бренда Андерсон, — сказала она и протянула руку, однако тут же почувствовала себя глупо, поскольку ее ладонь нелепо повисла в воздухе, а женщина продолжала держать руки внизу, у бедер.

— Мне надо идти, — произнесла женщина и захлопнула дверь прямо перед носом следователя.

Когда Бренда подошла к машине и села на свое место, она повернулась к Стелле и сказала:

— Жена Виктора Пилгрима — слепая.

— А где сам Пилгрим?

— Боюсь, что я все испортила, — ответила Бренда. — Мне кажется, я сказала то, о чем говорить не следовало.

— И что же ты такое сказала?

— Я спросила, к какому департаменту был приписан ее муж, когда получил травму.

— Ну, и что в этом особенного?

— Подумай, как следует. Пилгрим получает пенсию от Хьюстона. Тебе не кажется, что по логике вещей и травму он должен был получить в Хьюстоне, а не тогда, когда он служил в полицейском департаменте Сан-Антонио.

— Я не очень хорошо тебя понимаю, — сказала Стелла. — Если за всем этим кроется сделка, то у него вообще никаких травм быть не должно.

— Совсем необязательно, — возразила Бренда. — Вообще-то офицеру полиции выйти на пенсию по нетрудоспособности не так-то просто. До тех пор, пока ты в состоянии передвигаться, отдел полиции будет держать тебя на службе. Ты же знаешь: правительство считает, что лучше пусть служит калека, чем место опустеет. К тому же калеке, вышедшему в отставку, еще и пенсию каждый месяц придется отстегивать.

— Неужели они такие бессердечные? — спросила Стелла, пораженная услышанным.

— Можешь мне поверить на слово, — произнесла Бренда. — Но есть и другая сторона медали. По этой самой причине все полицейские стараются преувеличить свои беды. Набьют себе несколько шишек, а потом принимаются выть, будто волки, — до того вроде им плохо. Иногда у них случаются нервные срывы — ну, выстрелил в них кто-нибудь, к примеру, или сцену какую-нибудь малопривлекательную увидят — да мало ли что может быть! А куда, собственно, полицейскому податься, если он отслужил лет десять? В санитарную инспекцию, что ли? Понятно, что им хочется из системы уйти, но не просто унести ноги, а сделать так, чтобы им еще и платили. Поэтому пенсия по нетрудоспособности — для них самый лакомый кусок.

— Но, судя по всему, Пилгрим действительно больше не может служить, — заметила Стелла. — А если так, то зачем ему покровительство моего дяди?

Бренда немного помолчала, всматриваясь в прохожих сквозь ветровое стекло: ей показалось, что она увидела возвращавшегося домой Виктора Пилгрима. Однако мужчина, которого она приняла за Пилгрима, вовсе не был похож на хромого, и она вернулась к своей мысли.

— Все сходится, как ты не понимаешь? Положим, некоторые из полицейских и в самом деле получили серьезные травмы, но не смогли убедить начальство позволить им удалиться на заслуженный отдых. Как я только что сказала тебе, врачи сталкиваются с огромным количеством необоснованных исков по поводу нетрудоспособности, поэтому даже вполне законные требования могут иногда оказаться отклоненными. Тогда раздосадованные парни встречаются с твоим дядей и он все устраивает к обоюдному удовольствию. Для них, вполне вероятно, твой дядя — кто-то вроде святого.

— Теперь я понимаю, к чему ты клонишь, — сказала Стелла.

— Дело не только в этом, — продолжила Бренда. — Если жена Пилгрима — слепая, то у него было еще больше причин желать пенсии и увольнения. У полицейских ненормированный рабочий день, а бедной женщине приходится сидеть дома и ждать его в полной темноте и одиночестве.

В течение довольно долгого времени они молчали, погрузившись в свои мысли. Наконец Стелла не выдержала:

— Мы что, так и будем сидеть здесь и ждать? А вдруг он придет только через несколько часов?

— Нет, — ответила Бренда, включая зажигание, — давай-ка лучше поедим где-нибудь. А потом вернемся и послушаем, что нам сообщит мистер Пилгрим.

За обедом женщины старались не касаться серьезных тем. День оказался чрезвычайно утомительным, и они, словно договорившись заранее, отложили разговоры о делах.

— Ты думала когда-нибудь о том, чтобы выйти замуж? — спросила Стелла.

— Я была замужем в течение трех лет, — сказала Бренда, промокнув рот салфеткой. — Это худшие годы моей жизни.

— Почему же?

— Дело в том, — ответила подруга, пережевывая французскую поджарку, — что не так уж много черных парней горят желанием жениться на женщине, которая служит в правоохранительных органах. Если быть до конца честной, то придется признать, что трудно найти темнокожего парня, которого бы не арестовали хоть раз по той или иной причине.

— Думаю, ты преувеличиваешь, — сказала Стелла. — На свете полно нормальных чернокожих, овладевших престижными профессиями врачей, инженеров, адвокатов. Как только тебе в голову могло прийти такое?