Так что состояние духа ее к полудню на Ратушной площади было вполне боевое. Теперь, когда она получила более чем исчерпывающие объяснения, что она есть такое, уже можно даже было не беспокоиться о своем трепетном отношении к господину Годолу. Ну и что, что он аристократ высшей пробы? Да пусть самой высшей!.. А она женщина! Больше того: она — девушка! И после того, что произошло, она не обязана вести себя с ним по–прежнему. Тем более жаловаться — фи!.. И потом, ну какие неприятности он может ей доставить: отправить в тюрьму? на виселицу? Ну и что? Хуже, чем перспектива насильственного брака для настоящей девушки быть не может. А уж этого от нее не добьется никакой Рет — Ратус! Тем более какой–то там господин Годол.

Конечно, такое расположение духа вовсе не означало, что, когда тот же неизменный черный сюртук распахнул перед ней дверцу кареты, Алики впорхнула в нее и уселась на привычное место, после чего уставилась в окно, не обращая ни малейшего внимания на своего спутника. Дура она, что ли?

Не нагло, но спокойно, без всегдашней робости, Алики ступила на подножье, поздоровалась с господином Годолом, и села. Но при этом она демонстративно расправила юбки — раньше она себе такого не позволила бы — пошевелиться боялась!

Увы, это ее маневр не произвел ни малейшего впечатления. Господин Годол даже не обратил на него внимания, и Алики так и пришлось посматривать в окно на мелькающие поднадоевшие уже пейзажи Столицы, выходить локоток о локоток с господином Годолом и молча дефилировать по подсыхающим от весеннего солнышка улицам.

Алики уже начала понемногу нервничать — сказывалось напряжение сегодняшнего утра, — но сюрпризы отпущенные ей Небом на сегодня, еще не кончились.

(Она даже не подумать не могла, что они только–только начинаются.)

Прошло около трех часов после начала поездки и близилось традиционное время перекусить, когда господин Годол вдруг нахмурился, глянул в окно и тут же постучал набалдашником трости в переднюю стенку кареты. Та так резко остановилась, что Алики помимо воли схватилась за руку господина Годола, чтобы не упасть. Тут же она отдернула руку и собралась начать извиняться, но господину Годолу было, как всегда, все равно. Он небрежно кивнул и тут же обратился к распахнувшему дверь неизменному черному сюртуку:

— Марк, где мы сейчас?

— Северо–восточная Дубрава, сударь. А прежде мы миновали Проезд Арочного Моста, — четко отрапортовал черный сюртук.

Господин Годол кивнул задумчиво и повелел:

— Сделайте–ка еще один круг в точности, как мы только что проехали, и если я скажу — остановитесь

— Да, сударь.

Хлопнула дверца, карета тронулась.

Озадаченная Алики покосилась на господина Годола. Тот сидел и смотрел прямо перед собой, и если Алики предполагала, что его заинтересовало что–то за окном кареты, то она глубоко ошибалась — в окно он даже не глянул. Скорее он вообще никуда не смотрел, а прислушивался к чему–то внутри себя.

Карета снова остановилась. Черный сюртук Марк вновь встал у дверцы в ожидании, но приказа не последовало. Господин Годол молча вышел на тротуар, и Алики привычно последовала за ним. Огляделась. Ничего особенного она, естественно не увидела: с одной стороны улицы, такой же, как большинство других улиц, в ряд стояли серые дома, с другой за чугунной решеткой ограды и едва начинающим зеленеть нешироким газоном, в глубине мрачноватого, совершенно голого еще старинного парка высилось темное громоздкое здание — тоже мрачноватое и, видимо, старинное. Даже, собственно, не здание, а группа зданий, соединенных между собой какими–то стенами и переходами.

Господин Годол смотрел в ту сторону.

— Это Политехнический музеум и библиотека, не так ли?

— Точно так, сударь, — ответил из–за его спины Марк.

— А Арочный мост там… — трость господина Годола ткнула левее.

— Именно там, сударь, — подтвердил Марк.

— …И мы, если не ошибаюсь, проехали сейчас прямо оттуда, вокруг этого парка, — трость сделала круговое движение.

— Вы прекрасно ориентируетесь в городе, сударь, — бесстрастным комплиментом ответил Марк.

Господин Годол согласно кивнул и продолжал смотреть на здание, словно хотел проникнуть взглядом сквозь его старые толстые стены.

— Кажется, мы нашли, — сказал он после продолжительного молчания. Он даже сделал шаг, как будто собираясь войти в ворота, но передумал. — Да. Это должно быть здесь! — сказал он твердо и оглянулся на Алики. — Думаю, на этом, сударыня, наши совместные путешествия окончены. Доложите вашему начальнику, что господин Годол полагает, что искомое место — Политехнический музеум.

— Да, сударь, — ответила недоумевающая Алики.

Господин Годол сделал шаг к карете, будто тут же забыв о существовании Алики, но вдруг обернулся и прибавил:

— И передайте, что я вами весьма доволен.

Алики еще более удивившись, так что даже забыла съехидничать, снова присела в книксене и услышала, как стукнула дверца, скрипнули рессоры, и дробно застучали по булыжнику копыта. Удаляясь.

Алики вскинула глаза как раз, чтобы заметить, как карета с торчащими на запятках черными сюртуками свернула в ближайший проулок.

«Вот тебе и здрасьте! — мелькнуло в голове. — Ну и господин Годол! Попользовался, похвалил — да и выкинул посреди дороги, как какую–нибудь шлюшку с Тополиной дороги! Что шлюшку! Шлюшке хоть денег бы дал, а мне только: «передайте, что весьма доволен»… Сейчас! Что мне с того довольства, коли я даже не знаю, сколько извозчику заплатить, чтобы он меня отвез!»

Алики пересчитала деньги в кошельке; должно было хватить. Только вот где его взять, извозчика–то — место глухое какое–то, народу вокруг почти нет, карет и того меньше, а извозчиков так и вовсе не видать.

Извозчика она все–таки увидела. Возле самых ворот, отделяющих парк от мрачноватой громады Музеума, стояли две пролетки, видимо, оставленные посетителями, и Алики решила попытать счастья: почему бы благородным посетителям Политехнического музеума не подвезти скромную девушку из провинции, заблудившуюся в столичном лабиринте?

Извозчик был не против, но все же следовало обождать господина, нанявшего его. Если тот не станет возражать…

— Да вот он идет, — ткнул извозчик кнутом, и Алики, быстро обернувшись, приготовилась полепетать свою легенду, как вдруг услышала удивленно–радостное:

— Алики!

Она вгляделась и даже ахнула. Вот уж и вправду говорят, что поднебесный мир тесен. А еще, что дуракам в нем везет. И дурам, само собой.

К ней радостно улыбаясь шел, почти что бежал Внук Императора господин Хастер Тенедос!

— Господин Тенедос? — только и смогла вымолвить Алики.

— Алики! О Небеса, Алики! — казалось, господин Тенедос сейчас бросится обнимать Алики и хлопать ее по плечу. Но Внук Императора, он и есть Внук Императора — благородная, как–никак кровь. За шаг перед ней он остановился и опустил руки. Впрочем, улыбка на лице осталась прежней.

— Простите, Алики, что кричу на всю улицу, как невежа, — Хастер обезоруживающе улыбнулся. — Я так обрадовался, когда вас увидел! Мне просто необходимо с вами поговорить. Просто необходимо!

— Но, право же… — не поняла Алики. Вообще–то это ей с ним надо было поговорить…

— О Наоре, — выпалил он.

— О Наоре?

— Да, да! — закивал господин Тенедос.

— Да я… — Алики в смущении заметалась глазами по сторонам, но Хастер оценил ее смущение по своему.

— Ах да, — сказал он. — Здесь действительно неудобно. Давайте пройдем сюда, там есть скамейки. Сядем и поговорим спокойно… Обожди, любезный, — бросил он безразлично пожавшему плечами вознице и, подхватив Алики под локоток, повлек. Алики решила не сопротивляться.

Они прошли по песчаной дорожке к скамейке, стоящей среди невысоких кустов. Алики предпочла бы присесть в каком–нибудь другом месте — мрачные, нависающие прямо перед ней стены и узкие стрельчатые окна вызывали у нее смутное, но реально ощутимое чувство чего–то недоброго, тяжелого, давящего. Она постаралась не видеть их, но они упорно просвечивали сквозь старые вишни, в большинстве образующие сад музея; сейчас, без листвы, они казались молоденькими деревьями, и это немного оживляло мертвую серость здешнего пейзажа.