Хастера эти звуки вывели из глубокого забытья и побудили к хоть каким–то действиям.

После произошедшего он не счел звуки так называемой музыки столь уж неприятными и даже заметил герцогине, которая не увидела, кажется, в случившемся ничего особенного, кроме глупой и грубой выходки распоясавшегося Шута, что аборигенам островов Ботис подобная музыка наверняка понравится. Герцогиня этому сравнению даже рассмеялась, и Хастер, решив про себя, что она не так умна, как ему было показалось, счел за благо тоже не напрягать пока мозги и нервы, а, как заяц закрывает длинными ушами глаза и продолжает жевать свою капусту, чтобы не видеть оскаленной волчьей пасти, продолжать делать вид, что как бы ничего не произошло. «Пустяки, вс–е–е пустяки», — попытался подпеть он скрипкам и даже обрадовался, когда объявили «Королевское угощение для гостей».

Строй вдоль дорожки распался, гости начали расходиться по зале, неохотно принимая у подходивших лакеев «королевское угощение», состоящее из большого бокала вина и даже на вид неаппетитных пирожков. Опять в зале появились пронырливые подростки. Теперь они внимательно следили за тем, чтобы гости съедали свои пироги до крошки и выпивали вино до дна. Давясь под взглядами мальчишек, высокородные господа и дамы, цвет Империи, хлебали жутчайшую кислятину и зажевывали ее пирогом с непонятной начинкой. Хастер вновь невольно вспомнил своего лотерейного протеже «отведывателя пищи» и подумал, что по величине подвига ему бы и достойно быть Королем.

Герцогиня маленькими кусочками откусывала пирог, вина отпивала по чуть–чуть, будто лизала. Глядя на жалкое зрелище, Хастер только порадовался, что обычай запекать в угощение для подданных Короля дохлых мышей и прочих гадов окончательно канул в прошлое — а ведь лет сто еще назад здесь развлекались и так.

Мысли герцогини имели, видимо, схожее, кулинарное, направление.

— Интересно, как получается у них испечь такую гадость? — задумчиво проговорила она, мужественно отщипывая очередной кусочек.

— У них было время потренироваться, целых четыре года, — ответил Хастер.

Хастер продавил внутрь себя последний кусок пирога, большим глотком допил кислятину и с облегчением сунул бокал ближайшему мальчишке.

— Не хотите ли повторить? — услужливо спросил тот.

— Лучше сам выпей за мое здоровье.

— Нам не положено, — радостно ответил малец.

Герцогиня тоже наконец расправилась с королевским угощением, сдала бокал и совершенно по–детски засунула в рот дареного петушка.

— Какое наслаждение заесть этот жуткий вкус, — сладостно проговорила она, хрустнула леденцом и протянула Хастеру палочку с остатками. — Возьмите и вы.

Хастер такого подарка не ожидал, но, помыслив, поблагодарил и отказался.

— Давайте отойдем поближе к двери, — предложил он. — Скоро начнется…

— К какой из них? — резонно поинтересовалась герцогиня, поскольку дверей в зале хватало. Во внутренние покои вели две двери: та, через которую входил Король, и боковая, которой пользовались его подданные, на террасу же выходили три большие двери. Когда начнется — а когда именно начнется, не знал никто из присутствующих (разве что за исключением Шута), — будет открыта только одна из этих дверей.

— Вероятность, что мы будем выходить на террасу, равна трем пятым, — задумчиво сказал Хастер и повел свою даму поближе к стеклянной стене, выходящей на террасу.

— Неужели так и будет? — восхищенно глядя на него, произнесла герцогиня.

Хастер загадочно усмехнулся. Вокруг тоже прислушались, но никто, кончено, ничего не понял. Однако почему–то его слова вызвали всеобщее облегчение; публика зашепталась.

— А в прошлый раз с крыши посыпались какие–то дикари в черном на веревках и, поразбивав все окна, погнали нас к выходам, — припомнил кто–то. — У графини Рельос случился обморок. А меня чуть не затоптали.

— А я, помнится, лет двадцать назад так прижался к княжне Лете, так прижался, — шептал на ухо некий немолодой вельможа своему гораздо менее молодому спутнику.

Воспоминания шелестом заполнили залу. Бойцы вспоминали минувшие дни.

Хастер, посмотрев на свою даму, слегка побледневшую, произнес ободряюще спокойно:

— По крайней мере, отсюда можно выбраться через окна, сударыня. Я вам помогу.

Но не успела побледневшая дама ответить ему улыбкой, как с великолепной, богато украшенной хрустальной люстры начал сыпаться разноцветный шелестящий дождь из мелких стеклянных бусин.

— Ой–йе, — выдавил из себя кто–то за спиной Хастера, и тут же залу наполнил многоголосый женский визг, разнообразившийся и преумноженный многократным эхом. «А акустика здесь что надо», — подумал Хастер, как можно более аккуратно подхватывая свою спутницу и стараясь увлечь ее подальше от общей суматохи, в небольшую нишу, прикрыл своим телом не столько от града бусин, сколько от посягательств менее догадливых конкурентов, опоздавших к разбору укромных местечек, в то время как основная масса испытуемых устремилась к распахнувшимся дверям, давясь и оскальзываясь на ставшем подобном катку полу залы — о, незабываемое зрелище для придворных обожателей дамских прелестей! — понукаемые радостными выкриками Шута: «В сад! Все в сад!», не забывающего подгонять особо нерадивых без малейшего пиетета ощутимыми ударами своей петушиной трости и сорванного с головы цилиндра…

Надо заметить, что Хастеру не была так уж и неприятна позиция, в которой их с герцогиней застало начало Огненного Обряда, та близость, в которой он оказался с прелестной дамой. Несмотря на то, что он всячески сдерживал напор сзади и вообще старался вести себя весьма благоразумно, он невольно думал, что во всякой неприятности следует найти нечто положительное — по закону сохранения. Во всяком случае, он только сейчас вполне реально ощутил правоту народной пословицы, что в тесноте, не значит в обиде, и очень надеялся, что его спутница тоже следует этой же мудрости.

Когда Хастер вывел даму из укрытия, в зале уже почти никого не оставалось. Какой–то господин, в котором Хастер опознал одного из своих многоюродных родственников, весьма заботливо помогал подняться с пола и вел к ближайшему выходу приятного вида молодую даму, явно мечтая, чтобы та еще раз поскользнулась, и он бы имел возможность вновь помочь ей подняться. («Не иначе вскорости свадьбе быть, — подумал Хастер. — Или, по крайней мере, я обзаведусь еще одним незаконным родственничком».)

Он обернулся.

Бледная, однако с играющем на щеках нежным румянцем, сохранившая достоинство его спутница, ненавязчиво поправляла нечто в своем оставшемся безукоризненно девственном туалете.

Хастер быстро отвел взгляд.

— С вами все в порядке, сударыня?

Герцогиня подняла на него глаза и улыбнулась:

— Благодарю вас, вас, господин Тенедос, все в порядке. — И несколько нелогично прибавила. — Но если бы не вы, последствия могли бы быть гораздо серьезней.

Дальнейший обмен любезностями, грозящий от простой куртуазности перерасти в нечто большее, оборвал резкий ехидный голос:

— В чем дело, дети мои? Разве вы не слышали: я недвусмысленно приказал именем Короля гостям выйти в сад, где всех вас ждет еще более заманчивое приключение, чем мимолетный флирт! Или ублюдку ублюдков Императоров и так называемой Прекрасной Герцогине требуется особое приглашение?

Хастер безнадежно закатил глаза, потом состроил соответственную мину и обернулся.

Шут стоял рядом и, чуть согнувшись, смотрел искоса на зазевавшуюся парочку серыми глазами, в которых — и Хастер просто поразился этому — сквозь привычную едкую остроту просвечивало нечто другое, то, чего быть там просто не могло: то ли грусть, то ли тоска — что–то такое, отчего Хастер поспешно подхватил свою спутницу под руку и поспешил убраться вслед за публикой, которая уже разбредалась по аллеям ярко освещенного парка.

— Вы заметили, господин Тенедос? — сказала герцогиня, когда они уже спустились в парк.

— Что? — встрепенулся Хастер. — Что вы имеете в виду, сударыня?

— Н-ну, — дама замялась. — Ну, у него… в глазах… Вы понимаете?