— Стой, не надо. — Она уцепилась за его одежду, пытаясь остановить. — Но детина уже ринулся на добычу, облизывая губы и отпихивая парнишку.

Женщина закричала, бросая тряпье, и ринулась к дому, откуда раздался громкий детский плач. Но Скур перехватил ее раньше, повалив на землю и прижав сверху своей тушей. Сзади подлетела Тáйга, размахивая зайцами, крича и толком не понимая, что ей делать. Она бросила свою ношу и стала оттаскивать насильника от девушки, но получила удар ногой и отлетела назад, больно ударившись о разделочный пень головой.

Перед глазами все поплыло. Она смотрела как он задирает юбку голосящей жертве и попыталась встать, плохо ориентируясь в своем тумане. А когда встать не получилось, нащупала какую-то палку и поползла на четвереньках, волоча ее за собой.

Скур с довольной улыбкой вошел в свою жертву и качнулся пару раз, прежде чем его вдруг согнуло пополам и вырвало прямо на спину женщине. Вторая порция рвоты пришлась уже на землю рядом.

Подползшая Тáйга смотрела, как женщина скрылась внутри дома, и удовлетворенно встала с палкой над Скуром. А он так и застыл с повисшим членом над порцией зеленого гноя, вышедшего из него. Потом удивленно посмотрел на ее палку.

— Этим ты хотел меня огреть? — и хрипло засмеялся.

Шатаясь, он тяжело поднялся и побрел прочь. За ним, откинув ненужный тонкий прут и так и оставив зайцев валяться где-то в траве возле злополучного дома, поплелась Тáйга, потирая затылок, сочащийся кровью.

Уже почти возле лагеря, он повернулся к ней и схватил своей огромной ручищей за горло.

— Скажешь кому — придушу.

Она кивнула, покорно болтаясь в воздухе. И уж конечно она знала, что Скур имеет в виду не свое неудавшееся изнасилование.

Ее называли «зеленым нутром». Из-за цвета выходящего наружу гноя. Болезнь медленно и мучительно съедала все внутри, заставляя человека захлебываться собственной рвотой, выплевывая сгнившие внутренности. Говорили, что ее привезли рабы из-за Жемчужного моря. Такой человек был уже не жилец, хотя мог продержаться еще несколько недель. Выживали лишь двое из десяти. Был ли у него шанс? Два из десяти слишком мало, чтобы быть уверенным в завтрашнем дне. И Скур это понимал.

Это понимала и Тáйга. Мертвым деньги не нужны. Какой теперь ему от нее толк? Что сделает он? А что сделают с ней остальные?

Скур ничего никому не сказал. Над ними еще долго смеялись по поводу неудавшейся охоты и раскроенного затылка, но эта тайна так и осталась между мальчишкой и здоровенным детиной.

С того дня Скур поменялся. Тáйга перестала интересовать его. Он все больше бродил где-то один, не разговаривая ни с кем и вяло огрызаясь на колкости своих собратьев. В отряде шутили, что любовники поругались, и несколько раз предлагали найти достойную замену «этому увальню».

Тáйга пропускала их шутки мимо ушей и покорно выполняла всю работу, которой ее награждали, а также тумаки, которыми щедро платили остальные солдаты «вольной армии».

Ночами, когда наконец у костра стихали пьяные разговоры и выкрики, Тáйга вспоминала кто она. Что ей нужно бежать из этого места, что в любой момент ее чары могут закончиться, и тогда она останется на растерзание более чем двадцати голодным до женского тела мужчинам. Но, с каждым разом, эти мысли все более и более становились чем-то далеким и нереальным. Когда ее обобрали крестьяне, изъяв лошадь и содержимое сумок, медальон еще был у нее на шее. Его просто не заметили, срезая с ножен кинжал. Он пропал позже. Когда Тáйга уже выполняла указания каждого из вольной армии. Скорее всего, тому была виной злополучная застежка, не желающая держаться на ее шее. Так или иначе, пропажа медальона оборвала последнюю нить, связывающую ее с прошлым миром. Физическую нить. Пока ее кинжал висел на бедре, она словно ощущала присутствие отца рядом. Его улыбку. Медальон напоминал о бабушке и матери, зовя за собой воспоминания детства и заливистый смех брата. Теперь она чувствовала, что больше ничего нет. Она одна, без прошлого. Вечно голодная, грязная и босая. Мальчик, у которого еще не растет борода и которому никогда не стать мужчиной.

В ту ночь Тáйга спала под телегой. Скур больше не привязывал ее к себе по ночам. Да и сам он не ночевал больше в лагере, бродя где-то в темноте в окрестностях. Ей часто снилось, как он смотрит на нее из темноты, содрогаясь от скручивающих позывов и извергая раз за разом вонючий зеленый поток. Рано или поздно об этом узнают все. Когда рвота будет проявлять себя все чаще и чаще. Что будет тогда?

Она уже почти заснула, дожевывая спертый от ужина сухарь, когда воздух вокруг словно взорвался от звуков рога.

То тут, то там стали вспыхивать факелы один за другим, сопровождаясь лязганьем доставаемых из ножен мечей и криками.

«Солдаты!»

Через несколько мгновений, вольная армия металась между сжимающимся кольцом из факелов, падая под ударами мечей. Прямо перед ней упал человек, обрызгав ее лицо и телегу кровью. Кто это, она не поняла, потому что у человека отсутствовало полголовы.

Она инстинктивно откатилась от обезображенного трупа к дальней стороне телеги. Кто-то схватил ее за ногу и поволок наружу. Она лягнула назад и поползла к переду своего шатающегося прикрытия. Вдогонку ей резанул землю меч, чуть не отхватив полноги.

Тáйга выкатилась из-под телеги прямо под ноги одному из солдат, занесшему было меч. Тот пошатнулся и меч прошел мимо чьей-то головы. В это время, Щербатый всадил ему в живот свой нож. Солдат покачнулся и с глухим стоном упал вперед плашмя, прямо на свой меч. Щербатый безумным взглядом проводил его падение, потом схватил Тайгу за шиворот и помчался, как есть, безоружным, прочь от лагеря.

Плечом он врезался в ближайший факел, опрокинув его и получив в ответ мечом по боку, но это его не остановило, лишь немного замедлив. Уже находясь на краю границы света факелов, он повернулся и что-то крикнул назад.

Рядом с ними возник задыхающийся и с такими же безумными глазами Огги, сжимая окровавленную стрелу. Дальше Тáйга помнила лишь мелькающие деревья, падения, ее подымали рывками и волочили дальше, ругая почем свет стоит и проклиная всех и вся.

Лес скоро кончился, и они побежали по темной равнине, освещаемой светом луны. Тут Тáйга поняла, что к ним присоединилось еще несколько человек.

Безумный бег продолжался очень долго. В глазах уже стояла темная пелена от недостатка воздуха, ноги не слушались, а страх все гнал и гнал вперед немногих уцелевших. Вконец измотанные люди свалились у крохотного ручья, лицом в воду, жадно глотая влагу и смывая ужас ночи. Рассвет они встретили лежа вповалку, кто наполовину в воде, сочась кровью из ран, кто лицом в земле.

Забрезживший рассвет как-будто вынул из холодной могилы. Тáйга приподнялась на руках из ледяной воды, осматриваясь вокруг. Негустые кусты защищали уцелевших после ночного погрома от открытого пространства равнины. Лес остался далеко позади.

Она зачерпнула холодной воды и долго мыла лицо, шею, руки, словно смывая свои видения смерти. Затем стянула рубашку и ожесточенно терла песком со дна тощие бока.

Очнулись и остальные. Щербатый держался за раненный бок, окрасивший кровью траву вокруг него. Огги так и сидел, глядя на окровавленное острие своей единственной стрелы. Кайл-наперсточник издал тяжелый стон, когда попытался подняться на раненную ногу. И Скур. Скур стоял на коленях, опустив свою огромную косматую голову в воду.

Пять человек из более, чем двадцати. Пять, что сумели вырваться из смертельного кольца.

— А что, рановато они за нами пришли! — Скур поднял голову, обдав всех каплями воды с косматой гривы. — И громко засмеялся.

Тáйга удивленно смотрела на него, не сошел ли он с ума. Но остальные потихоньку тоже втягивались в его гогот. Сначала Щербатый, держась за свой кровящий бок, потом Кайл и, самый последний очнулся Огги. Он, наконец, перевел взгляд со своей стрелы на остальных и тоже неуверенно засмеялся.