— Куда мы?

— Я знаю тут хороший двор.

— Откуда? — она кричала в его затылок, уверенно прокладывающий себе путь, — Ты говорил, что не был здесь.

— Крестьяне на дороге рассказали.

Когда они вошли внутрь просторного дома, Тáйга поняла, что подразумевал Скур под словом «хороший». Кроме нескольких, уже давно бывших навеселе посетителей, дом был наводнен разномастными шлюхами, кружащими вокруг наживы как мухи.

— Я тут не останусь! — она взвизгнула почти по — девичьи и попятилась к выходу.

— Стоять! — Скур загреб ее за плечи. — Тут хорошо отдохнем. И дяде твоему понравится. — Он живо опрокинул в себя вовремя поднесенный девицей кувшин. — Еще раз дернешься — таких лопухов навешаю. — И для убедительности он огрел ее по затылку такой оплеухой, что у нее в глазах заискрило.

Тáйга тихонько двинулась вдоль стены и приземлилась на стул, стараясь быть незаметной.

— У, какой сладенький мальчик, — одна из девиц обвилась вокруг ее шеи, лизнув по щеке. — Девочку хочешь?

Тáйга испуганно замотала головой, но Скур, уже обхвативший двух девиц, повернулся к ней. Начинающим косеть взглядом, он сощурился, разглядывая девицу, потом выдал.

— Ты чего сидишь? Я в твои годы уже свою первую бабу обрюхатил!

— Честь и хвала тебе за это. — Тáйга наклонилась близко к девице, почти уткнувшись носом ей в полуобнаженную грудь. — Пошли отсюда.

— Пойдем, сладкий. — от ее дыхания смердило, и Тáйга поспешила сорваться с места туда, куда она указала.

Через минуту, они уже стояли за закрывающейся дверью в одну из комнат для утех с большой кроватью и несвежими простынями.

Девица прижалась к ней, пытаясь поцеловать.

— Погоди, — Тáйга отпихнула ее. — Да стой же ты!

Та остановилась в недоумении, вывалив огромную грудь.

— Слушай, сегодня ничего не получится, я слишком устал. Понимаешь?

— Я сама все сделаю. — она вновь прижалась к ней, опуская руку ниже.

— Ничего ты не сделаешь. — Тáйга прижала ее руку к штанам. — Видишь? Женщины меня не интересуют.

Та подергала бездушный кусок мяса, потом со злостью посмотрела в глаза краснеющего паренька.

— А чего приперся сюда? Женщины его не интересуют! Тебе козу может привести? Или мальчика?

— Не кричи. — Тáйга выудила из штанов монетку. — Просто отдохни. И я отдохну. А тому, — она кивнула на дверь, — скажешь, что все получилось. Договорились?

— Как скажешь сладкий. — девица вновь повеселела, быстро схватив монету и засунув куда — то промеж ног. — Хочешь, я задом… как мальчик. Представляй, кого душе угодно. Или ртом поработаю. Она отошла от юноши и улеглась на кровать, вытянувшись во всю длину. — Точно ничего не хочешь? Я много чего умею. Расшевелим мы твоего червячка.

Тайгу скривило.

— Не стоит. — Она осторожно улеглась рядом на воняющую потом кровать. — Просто я хочу отдохнуть.

— Как скажешь. Как скажешь. — девица еще лежала какое-то время, а потом заснула, раскинув ноги и стянув на себя все простыни.

Тáйга встала с кровати, прошла к замутненному разбитому куску зеркала на стене.

Оттуда, покрытый туманом и пересеченный темным провалом разбитого серебра, на нее смотрел худой, темноволосый, большеглазый паренек с яркими глазами цвета стали. От нее самой в этом мальчишке были только глаза и цвет волос. Больше никакого сходства. Мог ли Эйон так выглядеть? Он смеялся, часто смеялся, заразительно закатываясь заливистым детским смехом. И ей нравилось его смешить. Он был слишком мал, чтобы погрузиться в смерть матери и отца, и он вытаскивал ее наружу из того омута, в который погружалась она сама. До той самой ночи…

Тáйга устроилась на оставшейся части кровати и, под приглушенные стоны и крики доносившиеся со всех сторон, вскоре тоже погрузилась в дремоту.

Зэсс шел по уходящему в ночь городу. Кое-где уже горели фонари, освещая от негустого сумрака маленькие узкие улочки, выводя его прямо к рыночной площади.

Шумное дневное действо рынка плавно перетекало в ночное, собирая пьяных гуляк, работяг, желающих потратить заработанное за день на выпивку и развлечения, разноцветных и разномастных шлюх, шулеров, играющих с огнем, мошенников, шутов и торговцев, просто уставших людей, собирающихся потрепать языком и отдохнуть, и снующих туда сюда детей.

Он сел под одним из каменных домов, прилегающих к площади и прикрыл глаза, вслушиваясь и растворяясь в звуках.

Где-то наверху, в доме гремели посудой, слышались мужской и женские голоса. Площадь же была переполнена звуками, пронося мимо застывшего Зэсса запахи множества тел.

Мимо прошла собака, ощетинилась и, поджав хвост, юркнула под ноги толпе. Он улыбнулся.

Затем до него донеслись слабые голоса с другого конца площади. Зэсс прислушался, поднялся и направился туда, откуда уже более отчетливо слышались выкрики гадалок, желающих за деньги открыть тайны судьбы и будущего.

— Рассказывай. — он протянул ладонь черноволосой женщине, одетой в темное поношенное платье.

Та неспеша взяла с подстилки рядом трубку, вдохнула и выдохнула ему на ладонь клубок сизого дыма, показавшегося серебрянным в свете фонарей. Затем склонилась надо рукой.

— Ты потерялся. Не знаешь, чего хочешь и чего ждать. И сомневаешься. — она кинула на него внимательный взгляд и продолжила еще более загадочным голосом. — Скоро. Скоро все изменится. Придет к тебе то, что ищешь и ждешь. Но недолго будешь радоваться. Вижу беду над тобой. Болезнь тяжкую. Тяжело будет, очень тяжело… — Она требовательно протянула руку. — Давай, еще погадаю, скажу как от беды уберечься.

— Не стоит. — он кинул ей монетку. И направился к следующей гадалке, уже что-то рассказывающей молодой женщине.

— … и придет он к тебе, не переживай, золотая… — он выстоял весь разговор, дождался своей очереди и протянул ладонь.

Гадалка склонилась низко-низко. Так что теплое дыхание и седые волосы защекотали руку. И забубнила что-то. Потом резко выпрямилась и закатила глаза.

— Ждет тебя большая любовь скоро. Вижу славу. Молва о тебе пойдет. Деньги придут, но немного. Женщина тебя найдет. Но твоей не станет. Жена будет. Но на другого посмотрит. Трижды женат будешь. Дети будут. Вижу… — она еще сильнее запрокинула голову назад. — двенадцать… сыновья будут. Сильные сыновья. Далеко пойдут. Еще вижу…

— Достаточно. — он кинул ей монетку. — На сегодня достаточно.

Пора было возвращаться. Он мог просидеть здесь до утра и дольше, но что изменится?

Он обошел стороной небольшую толпу, в основном состоящую из детей, сидящих на камнях площади, и нескольких взрослых, случайно остановившихся тут же.

— …там нашел он свой меч, и убил злое чудовище. Правитель той страны щедро наградил храброго воина и воздал ему и роду его множество почестей… — старческий голос из центра юных слушателей вещал с тяжелыми выдохами и кряхтением.

В центре сидела старуха, скрюченная и седая, с помутневшими глазами и настолько глубокими морщинами, что казалось, тот воин, про которого она рассказывала, своим мечом нанес эти борозды ей на лицо.

— Еще, еще, Акая, расскажи еще. — забубнили дети, как только она утихла.

— Да, расскажи им что-нибудь страшное, чтобы все сегодня постели намочили, — заржал один из подвыпивших мужчин, стоящих рядом.

— Я помню, Майт, как ты свою кровать мочил. И был ты тогда постарше всех этих детей.

— Да ты тут всех помнишь, давно самой пора ложиться. Ты больше королей пережила, чем у меня баб было. — огрызнулся мужик.

— А ты свою руку не считай. — прокряхтела в ответ старуха. Толпа засмеялась, и багровый мужчина поспешил удалиться.

— А какой король самый хороший был? — спросил один ребенок.

— Да не бывает их хороших. — еще один мужчина затянул трубку.

— Тот хороший, кто народ не трогает, — старуха склонилась еще ниже. — пусть себе делят земли, богов, лишь бы нас не трогали.

— Говорят, когда старых богов сжигали, дым красный шел, — одна из женщин поднесла ладонь ко лбу.