Прошло уже много лет, а я до сих пор помню презрительную ухмылку, изжеванную сигару в углу рта и до удивительности противный голос американского полковника, как будто бы наша последняя встреча состоялась вчера.

— Молодой человек, мне нужен ваш шеф.

— Одну минуточку, посмотрю, на месте ли господин полковник.

Я уходил из приемной, топтался около двери пустого кабинета моего начальника, громко стучал в дверь и через несколько минут возвращался назад.

— Простите, но полковник вышел.

— Куда?

— Не могу знать.

— Это черт знает что. Вы работаете или…

— Мы не были предупреждены о вашем визите.

— Я не обязан вас предупреждать. Надо сидеть на месте и заниматься делом!

Американец усаживался в кресло и клал ноги на мой стол. Говорят, что в капле воды можно увидеть море. Может быть. Но я твердо убежден, что нельзя по одному человеку судить о народе. Существует мнение, что все американцы кладут ноги на стол. Видимо, это не так. Ну, а если и кладут, то, наверное, не в присутствии незнакомых людей и не в официальной обстановке. Ноги американского полковника на столе действовали на меня, как красная тряпка на быка. Приходилось всеми силами сдерживать неодолимое желание сказать все, что я о нем думаю. Но нужно было соблюдать субординацию.

— Может быть, я могу быть чем–нибудь полезен?

— Мне нужны сводки прохождения подготовки бельгийских курсантов.

— Они в моем распоряжении.

— Да? Ну тогда докладывайте.

Я делал подробный обзор тренировочных полетов и оценок теоретической подготовки наших ребят. Американец что–то помечал в своем блокноте.

— Доложите вашему шефу, что я приеду завтра в это же время. Пусть ждет и никуда не выходит… Кстати, вы неплохо говорите по–английски, молодой человек, и могли бы работать в МААГ. Подумайте над моим предложением. Разумеется, получать вы будете зна–чительно больше, чем в вашей паршивой конторе. Гуд бай!

— Хорошо, я подумаю, господин полковник…

«Черта с два, — думал я про себя, смотря в спину удаляющемуся американскому инспектору, — ни в какой МААГ я не пойду ни за какие деньги. А вот за нервность в моей работе шефу неплохо было бы дать мне надбавку к зарплате». Но просить надбавки не пришлось. Вскоре меня вызвал начальник секретариата министерства национальной обороны. «Завтра к трем часам явиться в отдел кадров министерства». — «Зачем?» — спросил я, вместо обычного «слушаюсь»… Начальник, ничего не ответив, пожал плечами, что могло означать и «ничего не знаю», и «не задавай наивных вопросов».

Впрочем, мой непосредственный шеф поставил тот же «наивный» вопрос, когда я доложил ему о вызове. «Не знаю, господин полковник, мне ничего не объяснили». — «Странно. Но надеюсь, вы не искали протекции, чтобы сбежать на другую работу?» — «Нет, уверяю вас. Я сам в полном неведении, о чем пойдет речь…»

Речь пошла именно «о другой» работе. Какой? На этот вопрос не дал мне ответа и майор, перед которым лежало мое личное дело. Сначала он задал мне тьму вопросов в отношении моих предков начиная с третьего колена, потом выразил удовлетворение от того, что я говорю на некоторых европейских языках, затем снял телефонную трубку и набрал трехзначный («Следовательно, внутренний», — отметил я про себя) номер телефона.

— Привет, Шарль. Ты помнишь наш вчерашний разговор? Да… Он у меня. Думаю, что подойдет… Ты тоже? Ну и хорошо. Когда он должен явиться к тебе? Так, договорились…

Разговор шел обо мне, но я ничего не понимал. Майор явно забавлялся моим ошарашенным видом и тянул паузу.

— Не волнуйтесь. Возможно, вам предложат более интересную работу. Вы ведь не против?

— Какую работу?

— Это объяснит майор Мэртенс, к которому вы придете завтра к 10 часам утра вот по этому адресу.

Он протянул мне маленький листок из отрывного блокнота и встал из–за стола, давая понять, что визит окончен.

— Простите, мосье, а где работает майор Мэртенс?

— Узнаете завтра. Желаю удачи.

Я вышел из кабинета, зажав в руке маленький листочек с адресом. Французский философ Блез Паскаль высказал как–то не очень новую, но грустную мысль о том, что «человек — всего лишь тростинка, причем самая слабая в природе». Но, добавил он с приливом оптимизма, «…тростинка думающая». Моя голова тоже стала лихорадочно соображать. «Другая работа. Более интересная. Чего же тут плохого? Ведь не письма же меня пошлют разносить в конце концов со знанием четырех языков, хотя в нашем свободном мире случается и такое… Но почему столько таинственности в недомолвок?» На память пришло еще одно из изречений великих (я их коллекционировал всю жизнь) — на сей раз Иммануила Канта, которое очень любил мой покойный отец: «Мысль без содержания пуста, интуиция без концепции слепа». Адрес на листочке ничего не говорил моим мыслям, а концепция разговора с майором ничего не подсказывала моей интуиции. «Подождем до завтра, — подумал я, — утро вечера мудренее».

На следующее утро без пяти минут десять я нажал кнопку звонка у входа в здание, адрес которого был указан в листочке. Дверь открыл дежурный в военной форме: «Вы к кому?» — «К майору Мэртенсу». — «Ваши документы». Дежурный посмотрел список, затем дал мне бланк, который я должен был заполнить: фамилия, цель визита, с кем встреча, число, месяц и время заполнения бланка. Написав все, что требовалось, я вернул бланк. «Идите за мной», — сказал дежурный.

…Майор Мэртенс оказался очень высоким и сухопарым человеком с вкрадчивым голосом. Он предложил мне сигарету и задал несколько вопросов, из которых сразу же стало очевидным, что моя биография известна ему так же, как и мне: во всех тонкостях.

Поговорив затем о погоде и последних кинофильмах, майор вдруг спросил: «Хотите у нас работать?»

Скажу прямо, мне давно осточертела работа по подготовке пилотов, не столько из–за конфликтов с нашими ребятами, которым приходилось обучаться в трудных условиях, сколько из–за скандалов с американскими инспекторами. Я постоянно был перегружен, не получая взамен ни морального, ни материального удовлетворения. Может, рискнуть? А майор между тем бесстрастным голосом начал перечислять те блага, которые я мог со временем получить.

— Господин майор, я, право, не знаю, чем мне нужно будет заниматься. Но исходя из того, что вы мне сейчас сказали, мне пока в принципе возразить нечего.

— Вот и отлично. Значит, договорились. Работа несложная. Вы будете моим помощником в некоторых делах, которые потребуют ваших знаний иностранных языков и умения держать язык за зубами. Это не каламбур. Вы начинаете свою карьеру в «Ж. И.», что означает служба безопасности и разведки. На прежней работе своему начальству пока ничего не говорите. Они все узнают в свое время.

Майор увидел, что я внимательно рассматриваю большую, во всю стену, карту Восточной Европы, висевшую над его головой, которая вся была усеяна красными, зелеными и белыми точками.

— С этой картой вы еще встретитесь, как только мы закончим некоторые формальности… До скорого свидания.

«Формальности» заняли не так уж много времени. Примерно через неделю мой авиационный полковник получил секретный приказ. Сказать, что он очень обрадовался моему «продвижению», было бы преувеличением. Я бы сказал даже, что он был крайне недоволен, даже взбешен фактом потери специалиста со знанием иностранных языков.

— Черт знает что творится в нашем государстве. Вот почему шла вся эта мышиная возня с вами… А вы тоже хороши! Не могли сказать заранее — я бы отстоял вас от «гестапо»…

Меня поразило сталь непочтительное отношение полковника к нашей разведывательной службе.

— Почему «гестапо»?

— А вы думаете, что разведка — это пансион для благородных девиц? Увидите, там зря денег не платят.

Шеф, теперь уже бывший шеф, не подал мне руки, хотя я вежливо и почтительно сказал ему: «Прощай те, господин полковник». Где мне было знать, что эту фразу я повторю слово в слово еще раз, через много лет, в других обстоятельствах и с другой интонацией…