Только потом, значительно позже, узнал я, что спутниками Жана Коллара были русские. Узнал, когда героически погибли и сам Коллар, и его друзья.
Советские люди внесли достойный вклад в освобождение моей страны, куда они были завезены гитлеровцами на каторжные работы. При помощи бельгийцев многим из них удавалось бежать. Они уходили в арденнские леса и горы, где создавали свои собственные партизанские группы или же вливались в отряды патриотов Бельгии. Специальное соединение советских партизан действовало и в отряде Коллара. Давая характеристику советским воинам, их бесстрашию, смелости и отваге, Жорж говорил: «О, с русскими ребятами можно работать! Они самому дьяволу башку оторвут!»
И Жорж действительно умел работать с русскими ребятами. Тех двоих его спутников, которых я повстречал в лесу три десятка лет назад, звали Евгений Доренко и Алексей Девяткин.
Евгений Доренко попал в плен к гитлеровцам в первые дни войны. Тяжело раненного, его отправили в концлагерь, находившийся в городе Мюльгейме. Отсюда вместе со своими друзьями он бежал в июне 1642 года. После двухмесячных блужданий Евгений оказался сначала на территории Голландии, а затем Бельгии. В районе Льежа Доренко связался с бельгийскими патриотами, которые переправили его в отряд Жана Коллара. Они стали большими друзьями.
1 апреля 1944 года Евгений Доренко отправился в район Вербомон, где у него была назначена встреча с одной из групп советских партизан и несколько позже — с Жаном Колларом. Но по пути он натолкнулся на эсэсовскую засаду и, отстреливаясь, стал прикрывать отход своих товарищей. Фашисты ранили Доренко, схватили его, подвергли зверским пыткам и затем, размозжив голову отважного партизана прикладами, бросили труп его на берегу реки Амблев…
В тот же день в перестрелке с немерким патрулем был убит и сам Жан Коллар.
А четырьмя с небольшим месярами позже погиб и третий из моих лесных знакомрев — советский партизан Алексей Девяткин. Он был очень скромным человеком и не любил рассказывать о себе. Знали только, что родом он из–под Куйбышева, что работал до войны трактористом. Потом первые июньские бои 1941 года. Ранение, плен, бельгийские шахты, побег, партизанский отряд… Алексей был прирожденным конспиратором. Появлялся и исчезал он наподобие призрака. Поэтому, как правило, именно ему поручали распространение антигитлеровских листовок и воззваний. Если уж Алексей Девяткин брался за дело, можно было не сомневаться в том, что листовки появятся на стенах большинства домов… В небольшой городок Виллет Алексей приходил несколько раз. И так уж случилось, выследил его местный торговец Мишель Массу, который был агентом гестапо. За Девяткиным началась настоящая охота. 13 августа 1944 года три эсэсовца, переодетые крестьянами, набросились на Алексея когда он расклеивал листовки на городской площади! Завязалась схватка. Один из гитлеровцев выпустил по Девяткину автоматную очередь. Смертельно раненного партизана эсэсовцы затащили в ближайшее кафе и начали зверски пытать его… Алексей не сказал ничего. Ему выбили зубы, переломали все пальцы на руках, вырвали волосы. Но он молчал. Труп Девяткина фашисты заперли в кафе, хозяина увезли с собой. Спустя несколько часов в городок примчались партизаны, чтобы спасти товарища. Но было поздно… Партизана похоронили в лесу. А потом, после войны, гроб его перенесли в Виллет, и похоронили героя на местном кладбище с воинскими почестями.
Иногда случаются в жизни странные события. Трое в лесу. Бельгиец и два русских. Общность идеалов борьбы и общность судеб. И так вот совпало, что в конце августа 1944 года попал я в небольшое селение Комблен–о–Понте, стоящее как раз на слиянии двух речушек — Урт и Амблев. И там услышал из уст супругов Жоржа и Леоны Амуар историю борьбы и гибели трех моих лесных знакомцев. В годы войны эти двое простых людей отдавали свой дом партизанам. Здесь находили убежище бежавшие из гитлеровских лагерей русские, отсюда уходили они в горы. Здесь слушали голос Москвы, и отсюда он, размноженный в тысячах листовок, звучал в окрестных городах и селениях. Здесь Леона сшила красное знамя для партизанского полка Коллара, отсюда ее муж Жорж перевозил добытые для патриотов оружие, продовольствие, одежду. Здесь жил и работал Евгений Доренко, отсюда ушел он на последнюю встречу с партизанами, неподалеку от этого дома принял он неравный бой и погиб, прикрывая отход своих товарищей.
Я знаю, что после войны супруги Амуар перевезли останки Евгения Доренко из города Льежа и похоронили его на кладбище в Комблен–о–Понте. На народные деньги был поставлен комиссару памятник у полотна железной дороги, там, где он принял свой последний бой…
Вам могут показаться странными, на первый взгляд, отклонения от основной темы. Но смысл того, что я рассказал, не в необычности встреч с героями Сопротивления — моим соотечественником и двумя русскими, а в гораздо более важном и глубоком. Может быть, тогда впервые у меня, еще мальчишки, мелькнула мысль, вернее, вопрос о том, почему так бесстрашно отдают свои жизни советские партизаны за свободу другого народа. Ведь именно после встречи в Комблено—Понте я записался добровольцем в королевские военно–воздушные силы Англии, чтобы внести свою частицу борьбы в разгром гитлеризма. Но так уж сложилась судьба, что пришлось сначала работать переводчиком, а затем вернуться в Бельгию, чтобы продолжить карьеру военного — сначала в одном, а затем в другом ведомстве…
Уже работая в бельгийской разведке, встретился с моими «лесными братьями» еще раз — в объемистом досье о Сопротивлении, которое хранилось в архиве. Нет, там не было описаний их героических подвигов. Просто сухие формуляры о датах рождения и гибели, о том, в каких отрядах числились и где воевали. И фотографии всех трех, тогда еще живых, среди множества других фотографий патриотов партизан, которые спасли мою страну и мир от фашизма. И я сегодня, заняв гражданское место среди советских людей, потерявших в прошедшей войне 20 миллионов своих лучших сынов и дочерей, именно сегодня могу с чистой совестью сказать, что причисляю себя к бельгийцам, которые боролись за то, чтобы на освобожденной от черной нечисти земле воцарился долгожданный мир. Я причисляю себя к тем бельгийцам, ибо ради памяти погибших за правое дело я в конце концов ушел из лагеря натовских любителей военных авантюр, в который затянула меня моя нелегкая судьбина…
Как я оказался в бельгийской разведке? Мне нередко задают этот вопрос. И каждый раз отвечаю на него предельно кратко: случайно. Действительно случайно. Меня, честно говоря, никогда не волновали ни легкомысленные авантюры танцующей шпионки Маргарет Целле, больше известной под именем Мата Хари, но одинаково непрофессиональной как в индийских танцах, так и в европейском шпионаже, ни сомнительная слава английского археолога и разведчика сэра Томаса Эдварда Лоуренса, чей столь высоко ценившийся в Интеллидженс Сервис профессионализм в обеих областях обернулся потоками крови и многими тысячами бессмысленно загубленных жизней для арабских племен… Короче говоря, я никогда, даже во сне, не видел и не представлял себя в роли разведчика, профессии, столь заманчиво звучащей для простого обывателя.
Впрочем, именно это обстоятельство, видимо, и сыграло решающую роль в выборе моей кандидатуры для работы в одном из отделов секретной службы Бельгии. Когда я стал «своим» в бельгийской разведке, один из сотрудников отдела, занимающегося подбором кадров, раскрыл мне за рюмкой аперитива секрет моей столь легкой проходимости в «святая святых». «Мон шер, — сказал, он, — наши шефы всегда придерживались железного правила не принимать на работу тех, кто или очень хотел, или, наоборот, очень не хотел переквалифицироваться в кадровых разведчиков и осесть в нашей конторе. Ты оказался золотой серединой, которая устроила всех: не очень рвался к нам и не очень сопротивлялся, когда позвали. И потому ты здесь».
Что ж, может быть, оно и так. Но вернемся к делу. Итак, после приезда из Англии, где я служил в королевских военно–воздушных силах, меня назначили в одно из подразделений министерства национальной обороны, занимавшееся вопросами подготовки военных летчиков, которых Бельгия, в соответствии со своими обязательствами перед НАТО, должна была поставлять для военно–воздушных сил Атлантического союза. Американцы держали под контролем нашу службу. Мне довольно часто приходилось сталкиваться с заокеанскими инспекторами, чувствующими себя хозяевами положения. Я, как правило, докладывал им сводки о ходе подготовки пилотов, которым предстояло затем отправиться в США на стажировку. Особенно досаждал нам один американский полковник из МААГ (консультативная группа по вопросам военной помощи), который наведывался к нам чаще других. Его терпеть не мог мой шеф. Едва завидев из окна вылезающую из автомашины нескладную фигуру полковника в ковбойской шляпе с широкими полями и с неизменной сигарой во рту, он бросал мне на ходу: «Беседуй с ним сам, меня нет» — и надолго исчезал из кабинета.
