Огромный горный район в Азии — Тибет представляет собой поистине несметную кладовую природных богатств. Нефть, уран, золото, железные, медные и цинковые руды, уголь, свинец, серебро… В долинах, в условиях повышенной солнечной радиации, можно собирать невиданные урожаи злаковых и овощей. Тибет располагает ценнейшим лекарственным сырьем, на котором основана прославленная народная медицина: стенник, венечник, ревень, оленьи панты, мускус. Но главное — исключительно выгодное стратегическое положение района. В Пекине это хорошо знали и, исходя из великоханьских концепций, проводили в отношении Тибета соответствующую политику.

В свое время нам пришлось побывать в Тибете, встречаться с религиозными и административными главами района — далай–ламой и панчен–ламой, простыми кочевниками–скотоводами, лавочниками, крестьянами, ремесленниками. Примечательной была встреча в Лхасе с генералом Чжан Цзину — наместником (иначе его не назовешь) Пекина в Тибете. Именно он осуществлял тогда на «крыше мира» коварный план Мао Цзэдуна по разжиганию среди тибетцев недовольств, сеянию смут, провоцируя их на антикитайские выступления. Цель была одна: поставить «бунтовщиков» силой оружия на колени и окончательно подмять под себя все тибетское население горного массива. О том, как осуществлялся этот план, и хотелось бы рассказать.

…В октябре 1950 года в верховьях реки Меконг показались первые отряды Народно–освободительной армии Китая (НОАК). Путь, который вел нас в Лхасу несколько лет спустя, тоже лежал через эти места. Потребовалось два дневных перехода, чтобы преодолеть Мощный водораздел между реками Янцзыцзян и Меконг (там два хребта — Айла, который дорога пересекает на высоте 4600 метров, и Гэла — 4620 метров). Запомнился бредущий по дороге человек в изодранной одежде, без шапки. Через каждые три шага он ложился на землю, простирал вперед руки, затем становилс на колени, вставал, снова ковылял и снова ложился* буддист–паломник направлялся в Лхасу. Тысячи километров полз он таким образом до святых мест.

В 1951 году после переговоров между местной администрацией и правительством КНР было подписано «Соглашение о мероприятиях по мирному освобождению Тибета» из семнадцати пунктов. В документе подчеркивалось, что НОАК уважает тибетский народ, что армия пришла сюда, чтобы строить новую, счастливую жизнь для тибетцев. Обратите внимание: «НОАК уважает…»

Вступив в пределы Тибета, НОАК начала строить шоссейную дорогу. За четыре года и девять месяцев высокогорная магистраль была вчерне проложена: первый отряд вошел в Лхасу в декабре 1954 года. Естественно, дорога изменила представление тибетцев о времени и пространстве. Ведь по ней можно было добраться из Чэнду до Лхасы за две недели! Но начало продвижения частей НОАК было омрачено стычкой с местными подразделениями. Под городом Чамдо китайская армия разгромила отряды тибетцев и силой заняла этот главный город Восточного Тибета. Казалось, что в трех тысячах монастырей замерла жизнь, а 800 тысяч монахов — четвертая часть населения — попрятались по своим кельям. Но так лишь казалось. Кочевники–скотоводы, крестьяне и рядовые ламы, за счет труда которых процветала тибетская верхушка, не теряли надежды на лучшие дни.

Из рассказов очевидцев нетрудно представить ход описываемых ниже событий.

…На небольшой захламленной площади перед многоступенчатым монастырем Суранг, врубленным задней стеной в темно–бурую гранитную скалу, собирались тысячи крестьян, монахов, скотоводов. Чуть поодаль виднеются задымленные палатки кочевников. На длинных жердях сушатся сапоги, белье, халаты. Бегают голые ребятишки, разгуливают огромные черные вороны.

На низкорослой лошади к разномастной толпе подъезжает всадник. На нем выцветший домотканый халат, шапка, похожая на треух; в мочке, оттягивая ее, блестит бирюзовая серьга. На поясе — увесистый тесак в ножнах из кожи яка.

__ Начнем сходку? — не повышая голоса, спрашивает он у парней из передних рядов.

Ямо! Ямо! — несутся со всех сторон возгласы одобрения. Толпа гудит, тяжело дышит.

Всадник выпрастывает ноги из стремян, прыгает на пыльную землю и лезет на деревянный чурбак возле гигантского молитвенного колеса с изображением двух мистических буддийских знаков Ян и Инь, олицетворяющих единство противоположных начал в природе. Колесо вращается денно и нощно силой падающей из ручья воды.

— Говори, Дзорен, говори! — —слышится из задних рядов. — Мы хотим знать правду!

Дзорен распахивает на груди халат и достает отпечатанный в типографии листок.

— Вот, смотрите. Эта «Памятка для солдат Народно–освободительной армии Китая» сочинена в штабе армии, когда она вошла в Тибет. Здесь приведены наши национальные нравы и обычаи, которых никому не дано нарушать. Слушайте:

«Боец НОАК, помни и выполняй!

Никогда не спрашивай возраст у старого человека, ибо это означает, что ты желаешь ему смерти.

Если поселился в доме тибетца, спроси тотчас, не живет ли здесь лама. Если живет — займи место этажом ниже.

Войдя в дом, жди, когда тебя пригласят сесть. Справа от хозяина должен сидеть первый гость, слева — второй.

Для еды употребляй только свою миску. Чужую никогда не бери.

Не убивай ничего живого и не уди рыбу в озерах.

Наняв караван яков, помни, что он может идти только в пределах данного удела. Если караванщик сам не переступит границы соседнего удела, не настаивай на этом…»

Оратор поправил съехавший на лоб треух и продолжал:

— А что происходит на самом деле? С того дня, как китайская армия пришла в наш район Кам, нарушений этих правил ханьскими солдатами не пересчитать. Но мы не вправе даже заикнуться об этом. Онй провоцируют нас. В Пекине забыли или не желают знать учение Сунь Ятсена. Они провоцируют, вынуждают нас идти на крайнюю меру — восстание!

По толпе прокатилась волна ропота. Вверх взметнулись, как крылья мощной птичьей стаи, согни мускулистых рук. Словно призывный набат, в холодном горном воздухе прозвучал удар монастырского колокола. Где–то глухо зарокотал барабан. К вечеру в селении не осталось ни одного взрослого мужчины: они влились в ряды восставших.

Несколько дней спустя в стан горцев пробрался корреспондент одной из пекинских газет. Дзорен, который в округе возглавил восстание, согласился дать ему интервью. Оно никогда не увидело бы света, если бы сподвижники по борьбе не записали разговор с журналистом на магнитофонную ленту.

Дзорен говорил: «Всю свою историю тибетцы опасались двух зол: своего хозяина–феодала на этом свете и бесчисленных кар после «перерождения» духа в другом своем существовании. Двести семей феодалов на земле наших отцов творили все, что хотели. Страх, животный страх вынуждал людей работать в поле, не поднимая глаз, пасти скот, не видя неба.

Я не буду вспоминать, что было, когда в Тибет пришли англичане. Лучше вспомнить, что нам обещала китайская армия и чем обернулись эти заверения: сплошной Ложью и обманом. Тибетских девушек заставляют выходить замуж за ханьцев. Пятнадцать тысяч детей без нашего согласия вывезли в Китай под предлогом обучения их чтению и письму. Молодых и стариков, как скот, кнутами сгоняют на прокладку военных дорог, строительство мостов, казарм, аэродромов. Не считаясь с нашими обычаями и устоями, нам навязывают «народные коммуны». В города переселяют из центрального Китая демобилизованных солдат. Почти весь урожай, который раньше мы отдавали феодалам, теперь идет на содержание трехсоттысячной армии.

Мы не против ханьского народа. Мы всегда уважали его. Мы не против коммунистов вообще. Многие из моих соотечественников читали книги Сунь Ятсена и Маркса, переводя их с ханьского языка на тибетский. Но мы не можем мириться ни с феодалами, ни с теми, кто их поддерживает в Пекине. Мы будем бороться до конца со всеми, кто хочет растоптать национальную культуру, человеческое достоинство и автономную целостность тибетского народа».

Пройдут годы, и французский журнал «Экспресс» напишет: «Кама подняли восстание против пекинских эмиссаров. Таким образом, национально–освободительное движение тибетцев с самого начала носило антипекинский и антифеодальный характер».