«Коллектив» — это все. Он определяет границы экономической жизни семьи, создает эталоны морали, дает указания иметь женщине детей или нет, предписывает, как и когда убирать жилище, улицу и т. д. Но главная функция «коллектива», его руководителя — это постоянная, хорошо отлаженная система взаимной слежки и доносов, что по существу не делает разницы между прежними «баоцзя» и нынешними «коллективами».
Не так давно газета «Гардиан» писала: «В каждом переулке Китая есть свой осведомитель. Одиночество неизвестно в Китае, поскольку сосед доносит на соседа, друг шпионит за другом». Газета добавляет, что в ЦК КПК создан даже специальный отдел, который является «центральным пунктом проверки миллионов доносов, ежедневно поступающих от шпиков внутри страны». На языке пекинских лидеров тотальная слежка, преследование за политические убеждения именуются «эрой всеобщего порядка в «поднебесной». А чтобы этот «порядок» стал еще прочнее, время от времени обнародуются списки казненных «контрреволюционеров», состоящие из сотен имен. К этой крайней мере прибегали прежние правители страны и продолжают прибегать нынешние. При этом находятся такие активисты, которые денно и нощно призывают к увеличению казней для более жестокой расправы с «политически вредными элементами», которые якобы пользовались поддержкой «банды четырех».
В этой связи невольно вспоминаются резкие атаки пекинской пропаганды на Конфуция, с одной стороны, и кампании в защиту одной из наиболее мрачных фигур в многовековой истории страны императора Цинь Ши–хуана (III век до нашей эры) — с другой. Китайским идеологам весь этот нарочитый маскарад понадобился только для того, чтобы поставить на одну доску деспотизм давно усопшего изувера и идею «революционного насилия» диктатуры пролетариата и списать за этот счет тысячи невинно наказанных людей. Чтобы представить себе более выпукло, каким образом пекинская пропаганда проводит в жизнь эти идеи, напомним одно высказывание, приведенное в книге «Да здравствуют идеи Мао Цзэ–дуна», изданной в Пекине в 1967 году. Оказывается, Мао еще в 1958 году говорил: «Цинь Ши–хуан издал приказ, который гласил: «Кто ради древности отвергает современное. Род того будет искоренен до третьего колена». Если ты привержен к старине, не признаешь нового, то вырежут всю твою семью. Цинь Ши–хуан закопал живьем всего только 460 конфуцианцев. Однако ему далеко до нас. Мы во время чистки расправились с несколькими десятками тысяч человек. Мы поступили, как десять Цинь Ши–хуанов. Тот закопал 460 человек, а мы 46 тысяч — в сто раз больше. Ведь убить, а потом вырыть могилу и похоронить — это тоже означает закопать живьем. Нас ругают, называют циньшихуанами, узурпаторами. Мы все это признаем и считаем, что еще мало сделали в этом отношении, можно сделать еще больше».
В годы «культурной революции» Мао и его сторонники действительно превзошли убийцу–императора. Жертвами террора оказались миллионы людей. Одних казнили, других бросали в тюрьмы.
В поистине бедственном положении находятся китайские крестьяне. Призыв «навести порядок» в деревне и «покончить с произволом», который чинят в отношении крестьян власти на местах, прозвучал два года назад. Однако воз и ныне там. Рукоприкладство, моральная и физическая травля неугодных лиц, принудительные штрафы, поборы — все это можно увидеть в китайских селах. В печать просочились сведения о секретаре уездного парткома провинции Шэньси Лю Шу–жуне, который занимался избиением крестьян и подавал пример другим кадровым работникам. Заместитель секретаря парткома коммуны «Юаньди» устраивал показательные порки ремнем. В деревнях были созданы «частные» тюрьмы, где над людьми устраивались пытки. Заточенных в эти так называемые «пункты ополченцев» держали на голодном пайке, доводя до полного истощения. Дело доходило до того, что несчастные либо кончали жизнь самоубийством, либо сходили с ума.
Несмотря на этот произвол, виновные не понесли должного наказания. Объясняют это тем, что во главе провинции Шэньси находится лицо, близкое к Хуа Гофэну. Аналогичная ситуация сложилась в провинции Чжэцзян. Там, например, власти учинили расправу над работницей овощного магазина. В результате женщина получила серьезные увечья. Налоги, использование крестьянского труда без элементарной компенсации нередко приводят к тому, что люди остаются без единого юаня в кармане, голодают. Однако жаловаться на несправедливость они боятся.
Один западный журналист на страницах швейцарской «Вэнкатрэр» поведал о том, что, согласно постановлению о наказании за «контрреволюционную» деятельность от 22 февраля 1951 года, правительство присвоило себе право заключать в тюрьму, арестовывать (с последующим бесследным исчезновением), приговаривать к каторжным работам, подвергать пыткам или казнить кого угодно по самому ничтожному поводу. Для этого достаточно одного лишь подозрения.
Особенно много тюрем и концлагерей, по словам газеты, создано за последние годы в высокогорном Тибете. Управлениям, в ведении которых они находятся, присвоены чисто в китайском стиле высокопоэтические названия: «Аллея утренней росы», «Светлый ручей», «Возле Алтаря неба на улице Обновления» и т. д. Самые «опасные» заключенные содержатся в лагере Голмо. Его считают «абсолютно надежным». Вот почему он служит местом «последнего заключения» для тех, кто упорно не желает «перевоспитываться». В тюрьме Санин в городе Лхасе томятся 300 «важных преступников». Их ежедневно подвергают допросам, нередко бросают в карцер. На их тюремной одежде начертан иероглиф «опасный». Вообще же в китайских тюрьмах, по словам автора репортажа, широко применяются меры физического воздействия, позволяющие получать «важные признания».
Примеров произвола китайских властей множество. Вирусы репрессий, распространяемые по Китаю, множатся с опасной быстротой. «В сегодняшнем Китае, — пишет гонконгский бюллетень «Чайна ньюс аналисис», — речь идет не просто о попрании прав человека. Отсутствие всяких прав на свободное политическое мнение стало опорой, поддерживающей систему. И пока вирус мести и ненависти будет жить в политическом организме страны, китайский народ не сможет дышать свободно».
Да и о какой законности может идти речь, если в стране отсутствуют уголовный, гражданский и процессуальный кодексы. Их проекты, по сообщениям китайской печати, были разработаны еще в 1962 году, однако так и не утверждены до наших дней. Вполне законно возникает вопрос: как же в этих условиях может претворяться в жизнь конституция, которая была принята в начале 1978 года? А ведь в ней, например, восстанавливается право обвиняемого на защиту и на открытый суд, как это, впрочем, предусматривалось еще конституцией 1954 года, которая на практике вместе с началом «культурной революции» перестала существовать. Вновь заговорили о прокуратуре, которая по идее должна контролировать законность, а также выступать в роли обвинителя. Китайцам на словах обещаны и некоторые другие гарантии.
Однако говорить о том, что Пекин способен полностью восстановить законность, предоставить людям подлинные права, нет никаких оснований. Конституция 1978 года, например, так и не возродила принцип независимости судебной власти от власти политической, что, кстати, было зафиксировано в конституции 1954 года. Не восстановила она также и содержащегося в том документе обещания обеспечить всем гражданам равенство перед законом. В Китае по–прежнему в ходу ярлыки, вроде «помещиков», «злодеев», «идущих против течения». А прочные связи Пекина с реакционными режимами Чили, ЮАР и прочими человеконенавистниками свидетельствуют о его приверженности к тем правителям, которые являются наипервейшими душителями гражданских свобод.
Вопреки ухищрениям пекинских властей, стремящихся скрыть за Китайской стеной маоистские преступления, вопиющие нарушения прав человека, происходящие в Китае события все же становятся достоянием гласности. Моральный климат государства продолжает оставаться тяжелым. Лишая населяющие страну народности основного права — права на жизнь, китайские лидеры в то же время присваивают себе право говорить о нарушениях прав человека в других странах, раздувают кадило «холодной войны». Поджигательская политика Пекина встречает растущий отпор со стороны всех честных людей земли. Народы мира понимают, что нынешний экспансионизм китайских руководителей есть отражение неуверенности в завтрашнем дне, объясняется неспособностью решить внутренние насущные проблемы страны, в том числе и проблему гражданских и политических прав человека.
