Фей, висящая на дереве, и хищные птицы, подбирающиеся к ней, ко всем нам… в темноте комнаты, в которой я убегала от человека, гнавшегося за мной… гнавшегося по болоту и стреляющего в меня стрелами, так что я не могла вздохнуть… и бедный Сим с пронзенным горлом, и большая туша, у которой было вырезано сердце, совсем как у принца…
Теперь темнота, окружавшая меня, была такой же, как в крипте под собором. Я слышала, как в моей голове раздавался голос человека, который хотел убить меня, человека, который убил синьора Фиренце. Он хотел убить меня среди гробниц и памятников убитым. Его плащ развевается, он преследует меня на кладбище, где похоронен мой сын, а не сын королевы…
Я вдруг села на постели. Пытаясь бежать, я сбила к ногам простыни. Это был всего-навсего сон, кошмар! Но… но неужели я теперь, по крайней мере, знаю, кто был человек, который преследовал меня в крипте? Его голос…
Надо сказать Нику! Я подбежала босиком по холодному каменному полу к двери и обнаружила, что дверь заперта. Ложась, я оставила свечу зажженной, но она догорела. Темнота. Мне и снилась темнота, в которой я должна была оставаться до самой смерти. Если Ник у себя в комнате – который сейчас час? – мне надо рассказать ему, что мне удалось вспомнить.
Я все-таки сумела открыть дверь и шагнула в тускло освещенный коридор и тут же споткнулась о лежащее на полу тело.
Ахнув, я опустилась на колени. Ник! Это был Ник!
Королева Елизавета Йоркская
– Моя дорогая Элизабет, разумеется, люди, как вельможи, так и слуги, будут болтать. – Король пытался успокоить меня после того, как я пересказала ему то, что услышала от Сибил. – После того как я сделал этот шаг, приказал допросить Джеймса Тиррелла относительно того, виновен ли он или только замешан в смерти твоих братьев, я готов к тому, что об этом будут кричать во весь голос. Я был осторожен настолько, чтобы не касаться вновь этой темы, но передумал. Справедливость должна восторжествовать, и твои постоянные муки по поводу исчезновения королевских отпрысков должны быть облегчены. Я думаю, Тиррелл расскажет моим следователям все под принуждением.
– Под принуждением. Ты собираешься подвергнуть его пыткам, чтобы заставить говорить?
– Я сначала пригрожу ему пытками, затем прикажу применить их, если буду вынужден. Я ручаюсь, имея в виду то, что ты убеждала меня в течение недель, что ты вряд ли будешь недовольна.
Это была первая ночь, которую мы провели в постели вместе с тех пор, как узнали о смерти Артура, но ни у кого из нас не возникло иного желания, чем поделиться силами, которые у нас были. Это помогло нам поговорить об умершем сыне и только что появившихся надеждах на нашего наследника Генри. Мальчик не будет провозглашен принцем Уэльским, пока Екатерина не вернется к нам из Ладлоу, и мы не убедимся, что она не беременна, потому что потомок Артура сделает Генри вторым в очереди к трону. Но я не могла удержаться и не задать вопрос о Тиррелле, несмотря на то что король просил меня предоставить это дело ему.
Я проглотила стоявший в горле комок и сказала:
– Пытки расстраивают меня, Генрих, но я вижу их необходимость. Тиррелл бросил тебе вызов, отказавшись приехать из своей крепости, и его следует заставить рассказать, причинил ли он зло моим братьям.
Рука Генриха нашла мою под одеялом, пальцы его стали похожи на когти, он сильно потерял в весе.
– Ты должна перестать думать о своей вине в гибели братьев, прекратить эту… эту охоту на ведьм, не выискивать, кто мог иметь к этому отношение, или ты будешь огорчаться и болеть, Элизабет. Огромные события, сметающие все на своем пути, не принимают в расчет людские сердца, даже если ты относишься к самым могущественным людям королевства.
– Или даже, я думаю, если ты самый последний помощник конюха или поваренок и потерял того, кого любишь.
– Елизавета Добрая, так они зовут тебя за твое нежное сердце. Спи спокойно, моя любовь, впереди у нас трудные задачи сохранить корону и королевство. Послушай, разве это не звучит, словно я обращаюсь к своему личному советнику или ко всему парламенту?
– Для моего сердца и разума это звучит мудро. Во всяком случае, у нас есть дети и есть мы сами. И, что бы ни случилось, это у нас останется.
Но когда я тихо лежала, чтобы не побеспокоить Генриха, который скоро стал затрудненно дышать, страх снова охватил меня. Страх, что я никогда не узнаю, что случилось с моими дорогими братьями, поскольку придется обвинять кого-то еще, кроме себя. Страх, что, уже потеряв троих детей, я могу потерять юного Генри и его сестер. Страх, что кто-то таится в темноте – кто-то желающий нам зла, – дожидается момента, чтобы снова нанести удар.
Миссис Верайна Весткотт
Слава Богу, Ник сел на своем соломенном тюфяке, который, очевидно, разложил в коридоре. Он поймал меня, когда я начала падать на него. Он спал здесь! В последнее время мне приходилось видеть слишком много трупов.
– Что случилось? – резко спросил он. – Я здесь уже несколько часов.
Он охранял мою дверь! Спал на холодном, жестком полу, чтобы защитить меня. Как я могла не доверять ему, сердиться на него? Я обвила его шею руками, как ребенок, испугавшийся духов.
– Мне приснился кошмар… но, кажется, я знаю, кто преследовал меня! – выпалила я. Тогда он встал, все еще держа меня, быстро протащил в комнату и закрыл дверь.
– Кошмар о том, как ты была в болоте?
– И в крипте, там, дома. Не знаю, правда ли то, что он говорил мне, но я вспомнила, что именно он сказал.
– Кто что сказал? Не торопись и расскажи мне все.
– Это было на кладбище, где похоронена моя семья, и он был там – незнакомец, который заговорил со мной. Теперь я думаю, он следовал за мной нарочно. Может быть, это тот же человек, что стоял в плаще на стене замка, может быть, и тот же, что в крипте и на болоте, но почему? Зачем я ему?
– Верайна, это просто был кошмар. Ты сейчас плохо соображаешь. Просто потому, что человек на стене замка и человек на болоте были в плащах…
– Нет, речь идет о чем-то большем. Да, я видела сон, но сейчас я проснулась.
Ник втащил свой тощий тюфяк в комнату, закрыл дверь и запер ее на задвижку. Он сел на стул, но когда я шагнула к другому, посадил меня к себе на колени.
– Послушай меня минуточку, – сказал он. – Мы сейчас должны рассуждать логически, а не эмоционально. Что касается человека в болоте, я узнал, что оперение стрелы, которое они называют старинным, в этих местах несколько лет назад использовали йоркистские сторонники короля Ричарда, в число которых входил Френсис Ловелл.
– Так, и кто же из нас поддается эмоциям, говоря только, может быть, о своих самых глубоких страхах?
– Хорошо, признаю, что я помешан на том, чтобы найти этого предателя, этого подлеца. Расскажи о своем сне, о своем кошмаре.
– Возможно, когда я отдыхала, мой разум постигал логическую истину. Я помню… мне снился сон о неожиданной встрече, возможно, не случайной, на кладбище Сент-Мэри-Абчерч, неподалеку от моего дома и мастерской. – Я говорила тихонько, но при этом прижималась правым виском к его плечу, так что он хорошо меня слышал. Я ощущала себя защищенной в его руках, поэтому мне было легко говорить. Я не ощущала настоящего страха при той встрече на кладбище, но мое подсознание, мой полусонный мозг, должно быть, распознал опасность или зло, исходившие от этого человека.
– Это случилось в середине ноября, в тот день, когда я приносила свечи в собор Святого Павла для мессы в честь благополучного прибытия из Испании принцессы Екатерины. По пути я зашла взглянуть на могилу сына, и какой-то человек вошел в кладбищенские ворота вскоре за мной. Я не знала его и сначала о нем не думала. Он кивнул мне, затем ушел. Я вспомнила его черный плащ с капюшоном, развевавшийся по ветру и цеплявшийся за шпагу.
– Вряд ли похожие плащ и шпага могли навести тебя на след, – сказал Ник. – Может быть, у него был с собой колчан со стрелами, кроме шпаги?
