– Ведь оно так дорого тебе, тем более, оно принадлежит твоей матери.

– Мать умерла в родах, так же как и моя сестра, появившаяся на свет раньше времени, у нее оказались слабые легкие, так что, во всяком случае, двоих из нас, Саттонов, Ловелл не убил!

– Но если твоя бабушка живет в тяжелых обстоятельствах, разве не следует отдать его ей?

– Это она настояла, чтобы я взял его. Ты собираешься разговаривать, как юрист, и отвергнуть меня?

Подбородок и губы у меня дрожали, но я произнесла:

– Нет!

Может быть, он подумал, что я готова поцеловать его? Мне действительно хотелось поцелуев, а не слов, поэтому я сжала губы и больше ничего не сказала. Мне не хотелось казаться неблагодарной, к тому же я гордо носила бы даже кусок меди или олова, если бы это был его подарок. Как это должно быть важно для него… как я должна быть важна.

– Я буду хранить его как драгоценность … как и время, проведенное с тобой, – прошептала я, моргнув, чтобы прогнать выступившие на глазах слезы, пока он возился с застежкой, чтобы надеть на меня ожерелье. Когда Ник застегнул его, я повернулась в кругу его рук, ошеломленная его дарами, его близостью. Разумеется, у нас не было никакого будущего, только эти украденные минуты, прежде чем он покинет Лондон, прежде чем снова уйдет из моей жизни.

– Знаешь, Верайна, – сказал он, и голос его прерывался от волнения, – ты напоминаешь мне ее, бабушку, потому что я мало помню мать. Не внешностью, а тем, что ты сильная, несмотря на страхи и на опасности, ты любишь и защищаешь своего мальчика – своих мальчиков – как она любила и защищала меня. И верная, всегда верная – королеве, или стране, или мужчине – то есть, правильному мужчине.

Мы крепко обнялись. Как же мы подходили друг другу, нежное тело твердому, из углов и граней. Моя грудь прижалась к его груди. Даже через батистовую блузку я ощущала тяжесть ожерелья на шее. Он поцеловал меня там, его губы и кончик горячего языка скользнул ниже, к ключицам под ожерельем. Затем он завладел моими губами на мгновение, затем отпрянул, когда мои губы раскрылись навстречу его.

– Я опаздываю, – сказал он, схватив перчатки. – А если останусь еще хоть на мгновение, этот прилавок превратится для нас в очень жесткую постель. Я должен прибыть в замок Бейнард, присмотреть за завершением сборов. Верайна, я знаю, что у Джейми мрачноватое лицо, но у него доброе сердце. Ты можешь доверять ему, но не вздумай относиться к нему, как ко мне. Ожерелье прелестно, и ты тоже, – бросил он через плечо, направляясь к двери. – Сохрани его для меня.

Выходя, он обернулся и увидел входящего Джила.

– Эй, Джил, – сказал Ник, – хорошенько охраняй Верайну!

Джил вытаращил глаза, услышав, как незнакомец назвал его по имени, а я снова вспомнила, сколько мы с Ником рассказывали друг другу о своей жизни в те дни в моей маленькой мастерской во дворце. Мое тело все еще пылало от его прикосновений и взглядов, я поспешила к витрине, чтобы увидеть, как он садится верхом и, пришпорив коня, уносится вдаль под сильным снегопадом.

В тот же день мы с королем должны были уехать в Виндзор на празднование Рождества, поэтому мне было очень грустно махать на прощание Артуру и Екатерине, отправлявшимся далеко на запад, в Уэльс. Когда длинная процессия покинула мощеный двор Бейнард-Касла и двинулась по лондонским улицам, очищенным от навозных куч и посыпанным соломой, в воздухе зазвучали приветствия ожидающей толпы.

– Шапки долой, мошенники! Ваш принц едет! – раздались крики нескольких стражей, хотя я уверена, что сам Артур с его добрым сердцем никогда бы не стал заставлять свой народ обнажать головы на зимнем ветру.

Артур повернулся в седле, посмотрел вверх и еще раз помахал нам, стоявшим у окна в помещении над дворцовыми воротами, через которые проходила процессия. Затем, повернув голову в другую сторону, чтобы ответить на приветствия, он пропал из моего поля зрения. Хотя Екатерина путешествовала в паланкине, она отдернула кожаные занавески, чтобы помахать на прощание. Это напомнило мне, как я провожала в несколько поездок своих родителей и как – по крайней мере, внешне, – Артур напоминает своего царственного деда, хотя и не обладает его силой.

Король довольно быстро начал деловые разговоры с несколькими своими личными советниками – часть огромного приданого Екатерины только что была выплачена испанцами – я стояла у окна, наблюдая, как процессия проходит подо мной. За возглавлявшими ее стражниками и королевской четой ехали служащие их двора, назначенные королем английские советники, входившие в существовавший при Артуре совет Уэльса и Валлийской Марки[33], затем снова стражники. Я различила Николаса Саттона, он выделялся высоким ростом и умением отлично сидеть в седле. Он крутил головой из стороны в сторону, явно кого-то высматривая. Множество испанских дворян, приехавших с принцессой в Англию, отплыли домой, но дамы, которые остались при ней, двигались в процессии, верхом на лошадях, закутанные до глаз из‑за зимних ветров, в масках для верховой езды, защищающих нежную кожу. Затем бесконечный грохот и лязг сотни карет, затем вьючные лошади из обоза, сопровождаемые стражниками и слугами.

Какой далекий путь, сто двадцать пять миль, по четыре мили в час, возможно, десять-двенадцать миль в день. Дурная погода, утомительная дорога, ночлег каждый раз в разных гостиницах или домах, включая несколько, принадлежащих Артуру. Меня охватил гнев из‑за того, что король решил – именно сейчас они необходимы в Уэльсе. Но он обещал, что взамен они приедут в Лондон на летний сезон. Как меня огорчает и тревожит разлука с любым из моих детей, особенно с моими принцами!

У меня было тяжело на сердце из‑за убийства этого прекрасного художника Роберто Фиренце. Ник сказал, что убийца говорил Верайне Весткотт, что я послала его привезти Фиренце и ее. Осуществляется чей-то план помимо моего. Я ожидала уже давно, что кому-то из ближнего круга нельзя доверять, но кому? Кто еще знал, что именно Фиренце и Верайна сделали для меня? Конечно, итальянец беспрерывно говорил. И сейчас, когда король расследует гибель принцев в Тауэре, что еще я могу сделать, кроме как послать охрану и защитить Верайну? И как это сделать из Виндзорского дворца, а не из Лондона, в напряженный рождественский период? Нет, боюсь, мне, к сожалению, придется пока предоставить Верайну и Джейми Клоптона их собственной судьбе.

Джейми Клоптон со своей серьезностью пришелся нам ко двору, и, по правде говоря, я лучше себя чувствовала, зная, что он спит ночью в лавке внизу, а днем находится поблизости. Ему было всего двадцать, он был не слишком умен, но в высшей степени надежен, и у меня тут же рассеялись подозрения относительно того, что это он мог меня преследовать в крипте. Его присутствие давало мне уверенность в том, что Ее Величество нисколько не желала зла ни мне, ни синьору Фиренце.

Единственная проблема с Джейми состояла в том, что маленький Артур обожал его и заявлял, что хочет, когда вырастет, стать когда-нибудь наемным охранником. А брат Джейми был стражем в Тауэре, поэтому Джейми рассказывал моему сыну множество историй о призраках замка и о заключенных, пока я не попросила его прекратить. Мне не хотелось, чтобы мальчику, как мне, снились ночью кошмары.

Сегодня я с удовольствием наблюдала, как Джейми не меньше Артура наслаждался святочной мистерией, которую разыгрывали на улице за несколько домов от нашей лавки, мистерией о рождении нашего Господа. Хотя вряд ли это могла оказаться комедия, Джейми смеялся и хлопал себя по коленке, видя лошадей, изображающих верблюдов, – с фальшивыми головами, длинными шеями и горбами. Ослы были настоящие, но занимались только тем, что жевали сено над младенцем Христом, из‑за чего тряпочная кукла с нимбом подскакивала на сене.