– Здорово, – откликнулся Хал. – Только говорят, что это не лорд Ловелл бывает здесь, если это его вы ищете. Это только его призрак, который то появляется, то исчезает.

Вздрогнув, чувствуя, что попала в водоворот времени и снова как бы очутилась в Уэльсе, я слезла с коня. Но нет, это не призрак заговаривал со мной несколько раз, и не призрак убил сына королевы Артура и похитил моего.

Я никогда раньше не пасла овец, и меня удивил их запах, потому что шерстяная одежда не пахнет. Они не казались сообразительными и не твердо знали, куда идти, но им прежде не приходилось проходить так близко от будки привратника большого имения. Лем, пастух, сказал, что они нервничают из‑за резких теней, которые отбрасывают стены и здания, ведь они привыкли к солнцу и открытым пространствам. И я чувствовала себя как одно из этих животных, не уверенная в том, что делаю, не очень соображая, тыкаясь вслепую, ища Артура и Ника.

На глазах у меня выступили слезы благодарности, когда на пути к входу в имение я вдруг увидела священника, который оттуда выходил. Я помолилась, чтобы это оказалось хорошим знаком.

– Мы можем войти туда, отец? – спросила я, прежде чем отдала себе отчет в том, что не должна верить здесь никому, кроме Ника и Джейми. Но низенький коренастый, к тому же слишком молодой человек не мог быть переодетым Ловеллом, а, значит, не мог находиться здесь, когда подрастал Ловелл. К сожалению, от усталости я забыла о том, что одета как мальчик и должна говорить соответствующим образом.

– Правда ли, что я вижу женщину в одежде мальчика? – ответил он, задирая голову, чтобы заглянуть мне под шапку. – В высшей степени неприлично. Это твои друзья, Лем?

– Нет, отец. Приезжие.

– Друзья не Лема, – быстро вставила я, – а Николаса Саттона, человека короля. Он здесь?

– А, да, кружил здесь по округе два дня назад. Я только что благословил большой дом имения – неисповедимые пути господни много лучше, чем человеческие. По-моему, там внутри стражник Финн, вы не сможете его не увидеть. Если Финн вас пропустит, вы сможете войти. Но быть переодетым, когда ищут переодетого человека, безрассудно, миссис.

– Они не обнаружили лорда Ловелла?

Он нахмурился, и я почти читала его мысли во взгляде водянистых серых глаз: как эта женщина осмеливается одеваться как мужчина и уверенно, тоже как мужчина, говорить?

– Вам лучше спросить об этом Финна и господина Саттона и не втягивать Лема в свои замыслы. Лем, мальчик мой, я уверен, что ты не был в имении с тех пор, как мы перекрыли этот узкий проход, правда?

– Да, отец Марк.

– Видите ли, миссис и – и ваш муж тоже, – сказал священник, переводя хмурый взгляд на Джейми, – здесь в былые дни существовал узкий проход, чтобы можно было отступить через задние ворота, но со времен, когда дом подвергся осаде, проход заложен. В прошлом году я собрал почти всю деревню и читал проповедь об узких воротах, потому что широкие – это путь, который ведет к разрушению, и многие идут этим путем. А потому остерегайтесь, – заключил он, осенив меня крестом, словно я была проклята.

У меня не было времени ни спорить, ни объяснять, я поспешила сквозь эти широкие ворота, не говоря ни слова. И увидела там, как и говорил священник, стражника с надеждой, что это товарищ Ника, потому то это был самый высокий и на вид самый сильный человек, какого мне только доводилось видеть. Он уже собирался закрыть дверь, когда я сняла шляпу, позволив волосам свободно упасть, и сказала ему:

– Мы посланы королем и ищем Ника Саттона. И, как и вы, ищем лорда Ловелла.

Только я произнесла эти слова, как появились двое других мужчин, а за ними, на другом конце мощеного двора, – Ник!

Я уже готовилась ложиться спать и очень удивилась, увидев, что в мои покои без объявления входит король. Он кивнул нам, затем попросил меня отослать моих дам, что я, разумеется, сделала. К этому времени я уже рассталась с Сибил Винн, она больше не служила мне. Ее допрашивали люди короля, но я заставила их обещать, что они не причинят ей физической боли. Что бы бедная девочка, очарованная бывшим сторонником йоркистов, ни сделала для него, я испытывала добрые чувства ко всем, кроме лорда Ловелла, в котором видела воплощение сатаны.

– Вам сообщили, что поймали Ловелла? – спросила я у Генриха.

– Нет еще. Мне надо спросить у вас об одной вещи, о которой сказала Сибил Винн во время допроса.

– Вы клялись мне, что ее не будут пытать!

– Ей только пригрозили разорением и тюрьмой – и пытками ее возлюбленного, Найджела Вентворта. Но она сказала очень странную вещь, как мне передали, в истерике. Она утверждает, что Верайна Весткотт не только делала свечи, на которых вырезаны ангелы, но создала для вас погребальные статуи в натуральную величину наших умерших детей… и ваших братьев. И что они находятся здесь, в тайной комнате, рядом с вашими покоями.

Сердце у меня упало. Попалась! Но можно было догадаться, что он узнает; надо было набраться храбрости и рассказать ему самой. По крайней мере, принц Генри не предал меня, возможно, потому что я попросила короля объявить его принцем Уэльским скорее, чем тот собирался. И теперь – вот это.

– Я собиралась рассказать вам, – сбивчиво заговорила я, – показать… но у вас было столько дел и столько забот.

– Значит, это правда? Дорогая моя, почему? – спросил он, но в голосе его слышалось раздражение.

Я смотрела на него, но какое-то время не видела. Руки были сложены на плоском животе, и казалось сном, что я ношу ребенка. Может быть, месячные отсутствовали по какой-то иной причине? Нет, я заметила и другие признаки. Ошеломленная случившимися событиями, я все же сумела мысленно вернуться к его вопросу.

– Они были нужны мне рядом, – произнесла я спокойно и тихо, голос был не похож на мой и тон тоже. – Чтобы говорить им, как мне жаль, что я не сумела позаботиться о них.

Я видела, как Генрих сдерживается, видела, что ему хотелось выбранить меня.

– Но так нельзя, – убеждал он меня. – Эти жестокие, несправедливые вещи случились в этом скорбном мире. – Он обхватил мои теплые руки своими холодными ладонями. – Вы должны оставить прошлое, всю эту боль, иначе это может повредить ребенку, которого вы носите… может повредить нам.

– Вы не станете приказывать уничтожить их? Они такие красивые, спокойные.

– Разве можно так привязываться к смерти… особенно к смерти ваших братьев? Я думал, что с казнью Тиррелла мы выяснили все это, оставили в покое.

– В покое? Если мой собственный дядя Ричард приказал убить их, я надеюсь, он горит в аду, но я никогда не успокоюсь!

– Я хочу посмотреть на эти статуи. Вы покажете их мне или мне нужно пойти одному?

Я судорожно кивнула и разжала руки. И пошла впереди него по узкому коридору к закрытой двери.

– Нам понадобится факел, – сказала я ему, вытаскивая один из крепления на стене. – Там темно.

Я чуть было не сказала, я не зажигаю там света, чтобы они могли спать. Я и вправду иногда думала о них как о живых. Если он попытается забрать их у меня, я потеряю контроль над собой, и наш следующий – наш последний – ребенок родится у страдающей от своей вины, безумной женщины.

– Удивительно, – услышала я его шепот, подняв факел и глядя вместе с ним на восковые фигуры. – Как настоящие. Когда тени движутся, я могу себе представить…

– Да. Да!

– Но если вы хотите поместить погребальные статуи на их могилы, мы могли бы это сделать.

– Вряд ли на могилы моих братьев, потому что у них нет могил. Один Бог знает, где лежат их кости. – Я так тряхнула факелом, что он, взяв у меня факел, поместил его в крепление. – Я хотела, чтобы они были около меня… рядом со мной, – прошептала я. – И хочу статую Артура – вы видите кусок воска вон там – и…

– Нет, я запрещаю, запрещаю это. Это нездорово для вас и для ребенка, которого вы носите. Я не хочу, чтобы вы вспоминали все это! Особенно потерю ваших братьев, это было давно и теперь все кончилось.