– Лучше ты сходи за Артуром, – сказала я, вставая и отряхивая шерстяную бордовую юбку. – Я не знаю этих людей, но, судя по всему, это какие-то богатые клиенты.

– Да, вижу. – Он пригнулся и покосился на них поверх моего плеча.

Так началось самое замечательное приключение в моей жизни.

В этот поворотный момент своей жизни я, Верайна Весткотт, двадцати шести лет от роду, была свечных дел мастером с прекрасным домом и мастерской, вдовой, имеющей сына Артура, названного в честь английского принца Уэльского[3]. Второй мой сын, двухлетний малыш, мой дорогой Эдмунд, умер четыре месяца назад. К сожалению, мне и раньше доводилось испытывать горечь утрат: семь лет назад от потливой горячки[4] скончались мои родители и брат. Тяжелым ударом была для меня смерть мужа, но, Боже мой, как же я любила Эдмунда!

Он был так похож на меня – золотые вьющиеся волосы, зеленые глаза и тонкая фигурка, тогда как Артур напоминал своего коренастого, с каштановыми волосами отца. Бедняжка Эдмунд так жалобно глядел на меня из своей постельки, словно умолял: «Спаси меня, мамочка!» Я приглашала аптекаря, цирюльника, чтобы отворил кровь, покупала разные травы, приводила священника и молилась, молилась, молилась, но ничто не могло помочь ему. Может быть, я недостаточно тепло укрывала его ночью? Может быть, случайно дала съесть что-то несвежее? Может быть, пропустила начало его заболевания? Я зажгла десять прекрасных свечей, чтобы под конец жизни он купался в свете, но он все же ушел от нас долиной смертной тени.

С тех пор я, как могла, занималась делом, управляя главной лавкой свечной мастерской Весткоттов, а моя сестра Мод и ее муж Джилберт Пенн съехались с нами, чтобы вести мастерскую. Я работала не покладая рук, кротко разговаривала с нашими клиентами в трауре, ведь бóльшую часть наших товаров составляли погребальные свечи или пропитанные воском саваны. В витрине нашей лавки и на деревянных полках внутри я расставила вотивные[5] свечи, которым предстояло гореть на множестве церковных алтарей Лондона во время служб по душам усопших. Когда мне становилось жаль какую-нибудь скорбящую мать, я показывала или даже дарила ей свечу со своей резьбой, изображающую ангела со сложенными крыльями, с лицом, поднятым к небу в божественной надежде.

А ночью я спала, забрав с собой в постель плетеный обруч и спустившийся мячик Эдмунда, и мячик каждую ночь, когда я металась по постели, укатывался, словно это я бросала его в угол.

Все утро, пока не было покупателей, я сосредоточенно, опустив голову, наслаждалась тишиной и одиночеством, не обращая внимания на шум, царивший на людной Кендлвик-стрит. Усевшись на табуретку за прилавком, на котором стояли весы и лежали линейки, я начала вырезать ангельское личико моего мальчика на толстой, диаметром в четыре дюйма, свече высотой в фут. Я не собиралась зажигать ее, потому что мне было невыносимо, что капающий, стекающий воск покроет его лицо, как саван, в который я его завернула… А затем была крышка гроба, затем земля на кладбище близ Сент-Мэри-Абчерч, рядом с могилой его отца. Потеряв Эдмунда, я стала испытывать ужас перед небольшими замкнутыми пространствами.

Я продавала резные свечи довольно дорого, но те, на которых было вырезано ангельское лицо Эдмунда, я не продавала и не зажигала, а складывала в ящик или в сундук с бельем, прятала поглубже, как прятала свою сердечную боль.

– Ну хорошо, – прервал мои воспоминания Джил. – Я схожу за мальчиком, а подмастерьев предупрежу, чтобы они не покидали территорию, пока ты занимаешься с нашими изысканными клиентами.

«Территория» представляла собой лавку из дерева и кирпича, выходившую на улицу, со складом, с жилыми помещениями на втором этаже – дом, имевший Г‑образную форму, окруженный двумя садиками и вымощенный булыжником двор, который вел к конюшням и еще одному складу в глубине. Интересно, каким кажется наш дом этой красивой паре, подходившей к двери лавки, ведь они, во всяком случае, дворяне, а может быть, даже аристократы. Звякнул маленький дверной колокольчик, извещая об их приходе. Боже, какая жалость, что я не спрятала массу своих растрепанных волос под покрывало или под пристойный вдовий чепец, потому что дама выглядела очень модно.

А мужчина – просто потрясающе.

Во-первых, он был так высок, что ему пришлось нагнуть светловолосую голову, чтобы войти. Одет хорошо, но не вызывающе. Его кожаная куртка – кожа привезена из Испании, могу поручиться – сидела на нем как влитая. Черный как вороново крыло плащ накинут на одно плечо. На широком лице с высоким лбом выделялись напряженный рот и необыкновенные светло-серые глаза.

Вначале я почти не обратила внимания на женщину. Разумеется, это муж и жена, которые хотят купить либо праздничные, либо траурные свечи, но почему они не приехали в карете или не послали слугу?

– Миссис Верайна Весткотт? – спросил мужчина.

Я тотчас сделала реверанс.

– Да. Чем могу вам служить?

Пара – ему не было тридцати, а она несколько моложе – обменялась взглядами, смысла которых я не могла уловить. Возможно, они значили: Начинай ты! – Нет, ты!

– Позвольте мне представиться, – сказал мужчина. Низкий, успокаивающий голос был в то же время возбуждающим; я не ощущала ничего подобного, принимая ухаживания Кристофера. – Я – Николас Саттон, а это миссис Саттон. Во всяком случае, для всех остальных, потому что мы хотели бы поговорить с вами частным образом и просить вас обещать никому не рассказывать того, о чем будет идти речь.

Я смотрела на него, лихорадочно перебирая в уме причины такого заявления. Разве они не те, кем назвались?

– Я могу в полной секретности предложить вам свечи для не подлежащей огласке свадьбы или вотивные свечи для тайных служб по душам усопших, – предложила я.

– В самом деле, мы за этим и пришли, – отозвался Николас Саттон и достал из-под плаща свечу, очень похожую на те, что я только что вырезала, но не с личиком Эдмунда, а с улыбающимся херувимом. Да, это и вправду была сделанная мною свеча. Но что они хотят: купить такую же или это главы гильдии производителей воска пришли отругать меня, как ругал Кристофер, за то, что я продаю вещь, которую наше сообщество еще не одобрило и не установило на нее цену?

– Человек, который приобрел эту свечу, сказал, что ее резали вы, – продолжал он. – Я считаю, она слишком хороша, чтобы ее жечь, и то же самое думает та дама во дворце, которая послала нас узнать, не сможете ли вы посетить ее завтра, чтобы она могла частным образом воспользоваться вашими талантами.

Боже мой, как же он красиво говорил! Я молилась, чтобы не выглядеть как деревенская дурочка, которая таращится на эту пару во все глаза. А что же это за дама во дворце?

– Да, все так и есть, – подтвердила женщина, и я впервые рассмотрела ее как следует. Волосы с рыжеватым отливом, миловидное личико, возможно, с тонким слоем рисовой пудры, щеки и свежий рот тронуты кармином. Длинный, классической формы нос и соразмерные черты лица, светло-голубые глаза. – Одна из придворных дам королевы, – сказала она, – хочет встретиться с вами, и, возможно, вам придется сделать для нее резную поминальную свечу по ее указаниям.

– Поминальную свечу, – повторила я. – Да, я понимаю, о чем идет речь, свечу в память о ком-то умершем.

– Дело обстоит следующим образом, – продолжала женщина, стоя поодаль от мужчины, словно они, как мне пришло в голову, не были парой, – если вы завтра рано утром сумеете выскользнуть из дома, мы заедем за вами, как только встанет солнце. Вы можете сказать родным, что мы отвезем вас к себе в дом, где у нас умер ребенок, – это просто история для всех остальных, а знать правду будем только мы трое и эта дама. Она щедро оплатит ваш талант и ваше время, а мы будем сопровождать вас и хранить вашу и нашу тайну.

Я подумала: вдруг они знают, что я потеряла ребенка, и хотят сыграть на моем сочувствии?