Он просмотрел газеты и впервые за неделю послушал новости по радио и телевиденью. За неделю ситуация в стране обострилась.

Из газет: 13 марта на улице, где стоит дом «Болонья», а в начале её находится католический собор, прошла большая демонстрация под лозунгами «Да здравствует католическая Никарагуа!». Команданте Виктор Тирадо выступил в театре «Рубен Дарио» с речью по поводу 100-летия со дня смерти Карла Маркса: «все народы придут к социализму», — заявил он. 18‑го числа состоялась Национальная Ассамблея («парламент»), а затем совещание Военной хунты (совета) и правительства с Народным революционным фронтом (FPR), — объединением политических партий, поддерживающих сандинистов. В связи с обострившейся военной ситуацией в стране сандинистская «Баррикада» опубликовала имена и портреты руководителей контрреволюционного Национально–демократического фронта (FDN) и начальника генштаба прорвавшейся через границу армии «контрас». Пока сообщается о численности в 1200 «контрас», ведущих бои с января месяца (уже потеряли 300 убитых) и действующих в провинциях Новая Сеговия, Матагальпа и Чинандега (это в нескольких километрах от военного госпиталя). В провинции Матагальпа «сомосовцы» напали на крестьянский хутор и убили французского врача вместе с несколькими крестьянами. Виктор Тиноко сделал заявление в ООН в связи с угрожающим Никарагуа военным вторжением и предложил президенту Гондураса встретиться с Даниэлем Ортегой в «третьей стране». В ответ министр иностранных дел Гондураса Пас Бермини обвинил Никарагуа в «засилии интернационалистов». Совет Безопасности ООН призвал Гондурас и Никарагуа к «диалогу». Дональд Рейган заявил, что в Никарагуа идёт «гражданская война».

В Москве Даниэль Ортега встретился с Ю. В. Андроповым и затем вернулся в Никарагуа через Кубу, где состоялся разговор с Фиделем.

В телевизионных «нотисьерос» сообщили, что командующий партизанскими силами в Сальвадоре Алехандро Монтенегро оказался «предателем» (?).

Между тем в Никарагуа началось празднование «Святой недели» (SEMANA SANTA). Ничто и никто не работал. Преподаватели сидели дома, предаваясь безделью.

Перед этим, Кольцов и Орлов, работая в CNES над редактированием «документа Эрвина», через Сильвию получили приглашение от президента Совета доктора Кастильо на обед. Все четверо на машине Кастильо отправились в роскошный ресторан «Gaucho’s». Кольцов наслаждался «камаронес» с пивом и слушал, не вмешиваясь, разговор Кастильо с Орловым, который пытался объяснить собеседнику–юристу основные принципы устройства советского государства.

Кольцов провёл в группе очередное партсобрание и через «тройку» добился решения некоторых вопросов быта. В результате никарагуанцы выделили в дом «Болонья» несколько вентиляторов и Абель сам поставил на входных дверях внутренние задвижки (до сих пор был только внешний замок и днём дверь была постоянно открыта). Гастев отказался заверить медицинскую справку, привезённую Сергеем из госпиталя. Так что получалось, что он ездил туда «прогуляться». В университетской больнице Леона отказали Лиде в дальнейшем лечении (как «посторонней»). И на обращение Сергея к Рябову он получил ответ: «вас должны лечить никарагуанцы». К сожалению, он не смог ему напомнить, что «зубное дело» как раз и обнаружило, что деньги, выделенные никарагуанским руководством на лечение членов семей преподавателей, были разворованы Колтуном и его друзьями. Рябов не дал согласия и на досрочный отъезд Лиды в Союз. Это уже было похоже на откровенное издевательство.

В воскресенье, завершив «обзор» о Сандинистской революции (документ–программа для CNES), Кольцов вызвал по телефону Сильвию и они вместе с Лидой пообедали в близлежащем ресторане «Antojitos», украшением которого была клетка с большими красивыми попугаями. Сильвия рассказала много интересного об отношениях доктора Кастильо с Векслером, что объясняло его неожиданное приглашение на обед. Похоже, президент, CNES начал подозревать, что Векслер не тот человек, за которого он себя всё время пытался выдавать. «Современный Чичиков», — подумал Кольцов. Опытные Сильвия и Хуан, повидавшие мир и людей, уже давно «раскусили» Векслера, но доктор Кастильо явно переоценивал Евгения Орлова, — который, действительно, своей седовласой внешностью производил впечатление значительности, — как альтернативы Векслеру.

Проводив Сильвию домой, Кольцовы зашли к Луису и Изабелле Салазарам, которые тоже жили недалеко. Посидели у них немного и проводили их на ночную «vigilancia» (ночное патрулирование города, которое было введено недавно).

Через два дня Кольцов присутствовал на партсобрании в посольстве. Парторганизация колонии заметно увеличилась, уже насчитывала свыше пятидесяти человек. Здесь Сергей узнал, что накануне на профсобрании ГКЭС, на которое он не поехал, его наградили «грамотой», но Рябов при встрече о ней не заикнулся. Кольцов с Петуховым опять работали в «редакционной комиссии». Видно, послу понравилось, как они отредактировали постановление прошлого собрания (эти документы шли в Москву, в ЦК). Петухов был очень горд эти доверием.

Накануне к Кольцовым зашли Хуан и Густаво, затем подъехали Пако и Луис. Пили ром и говорили за индейскую «парапсихологию». Потом все поехали в кино. Посмотрели старый американский фильм с участием молодого Грегори Пека «Пушки Наварона», об операции американского диверсионного отряда на одном из средиземноморских островов во время последней войны. Фильм, конечно, для детей, но сделан неплохо.

Очередное воскресенье прошло для Сергея, как всегда, в ругани с Лидой. Она поразительным образом умела перевоплощаться в обаятельную женщину в присутствии их друзей–иностранцев, и, после их ухода или после возвращения из гостей, — в вульгарную хамку.

Между тем, в доме «Болонья» разгорались «страсти по Евгению». Орлов глубоко вжился в роль «отца–покровителя» разновозрастной «семьи», состоявшей из трёх семейных пар и трёх «холостяков». Неделю назад затеял «субботник» по уборке листвы в саду. Кольцов от этой затеи отказался. Её очевидная глупость заключалась в том, что, во–первых, никарагуанцы не убирали упавшую листву для предотвращения высыхания земли во время сухого сезона, (к тому же она служила хорошим удобрением), во–вторых, девать собранный мусор было всё равно некуда, так как мусорных ящиков здесь на улицах не было. Бытовой мусор в специальных мешках вывозили каждое утро уборочные машины, и они не взяли бы другой «груз». Так что, уборка закончилась сгребанием листвы в углы стены сада. На следующую ночь разразился 3-часовой ливень, и весь собранный мусор вернулся на место. Женщины заявили ультиматум по поводу того, что они должны убирать огромный дом, когда как «холостяки» от этого отказывались. Проведённое Евгением собрание к согласию не привело. Бек предъявил «математический расчёт» и «холостяки» заняли глухую оборону.

В субботу Кольцов почти весь день просидел в холле у телевизора. Посмотрел ретрансляцию футбольного матча СССР-Польша 1982 года и 6‑ть художественных фильмов.

На следующий день с утра он, наконец, вскрыл потолок и вычистил всё дерьмо, вонь от которого уже не давала спать по ночам. После этого Лида провела «генеральную уборку». Вечером Луис отвёз Кольцовых к итальянцам. Время прошло за пиццей и пивом в разговорах о «войне».

Странность этой войны, как заметил Ренсо, заключалась в том, что в боях фактически не участвовала регулярная армия. Борьба с «контрас» велась, главным образом, отрядами Министерства внутренних дел и «добровольцев» (в основном — учащейся молодёжи из «бедных семей»). В то же время другая часть, как её здесь называли, «пластиковой» (по красочным пластиковым пакетам дорогих магазинов) молодёжи, дети из буржуазных семей, проводили время весело в ресторанах и танцевальных барах.

В университете занятия шли своим чередом, хотя и вяло. Переговоры Кольцова с руководством о лечении Лиды опять не дали никаких результатов, так как вновь всё упёрлось в Абеля Гараче. От Векслера никакой поддержки он не получил. Сильвия сообщила ему, что министр образования Тунерман устроил разнос доктору Кастильо за его рецензию на книгу Александро Серрано «Философия и кризис» (написанную Кольцовым) и президент подал в отставку. Ему предложили место заместителя министра юстиции. Это подтвердил и Хуан Гаэтано, у которого, по словам Сильвии, свои «неприятности», но о них он сам молчал.