Два дня Сергей провалялся в постели. Лида проявила полное равнодушие. Её всегда раздражало, если у него появлялись проблемы со здоровьем. Однако соседи по дому проявили сочувствие и пытались помочь. Приехали Франсиско — Серхио и Норма, привезли несколько кокосов, молоко которых помогает при почечных приступах. Начальство здоровьем Сергея не интересовалось…

В понедельник утром, измученный двумя бессонными сутками, Кольцов с трудом дошёл до военного госпиталя и добился приёма у врача по имени Урбан. Молодой человек принял его довольно вежливо, но ничего вразумительного сказать не смог и посоветовал сделать рентген. Но, видя состояние Сергея, позвонил из кабинета доктору Гастеву в посольство и сообщил о необходимости его госпитализации. Пока Кольцов добрался до дома, Гастев созвонился с Рябовым, тот дал машину и во второй половине дня Кольцова увезли в советский военный госпиталь, который находился недалеко от города Чинандега (в 80 км. от Манагуа) на северной границе с Гондурасом (где шли бои). К счастью Кольцова в ГКЭС оказался начальник госпиталя Кисаев, который и сопровождал его. По началу Сергея приняли хорошо. Вероятно, начальник решил, что он требует «особого внимания». Но вскоре его перевели из удобной палаты с кондиционером в обычную душную палату, в которой он оказался рядом с Чеславом, попавшим сюда несколько дней назад из–за проблем с печенью.

Вокруг госпиталя — только леса и горы. В десятке километров возвышалась огромная гора действующего вулкана, над которым постоянно дымилось серо–грязное облако. Госпиталь представлял собой полтора десятка больших и малых армейских палаток, огороженных одним рядом редкой колючей проволоки. В таких же палатках жил и медперсонал, человек двадцать врачей и медсестёр. В единственном небольшом одноэтажном здании располагались «приёмный покой», кабинеты «начмеда» и главного врача, а также две двухместных палаты для «своих». Остальные «кабинеты» и «лаборатории» размещались в палатках. Низ палаток всегда был поднят, так как это была единственная вентиляция в 40-градусную жару. Всё оборудование: железные кровати, алюминиевая посуда и прочее, — конечно, были советские. На постельном белье и гарнизонной «мебели» сохранились даже печати Подольского военного госпиталя. Контингент пациентов — раненные в приграничных боях никарагуанцы. В основном — молодые ребята из провинции. Ранения, главным образом, не тяжёлые, так как здесь не было условий для проведения сложных операций. Мальчишки были счастливы, что попали в такие «курортные» условия, где их лечат, кормят и заботятся о них.

Каждое утро у стен «главного» корпуса выстраивалась очередь людей, прибывших за медицинской помощью. Обычно они приходили пешком из отдалённых горных посёлков («ферм»), иногда добираясь несколько дней. Приходили целыми семьями, чаще всего из–за детей. Взрослые никарагуанцы, особенно мужчины, не привыкли обращаться к врачам, и были уверены, что они здоровы. Но когда всё–таки соглашались на медицинский осмотр, то у них обнаруживался целый «букет» заболеваний. Им всем оказывалась необходимая медицинская помощь и к концу дня очередь рассеивалась. Но ночью приходили новые, и так каждый день.

Днём лагерь был открыт. Никакой военной охраны. По ночам к «караулу» по очереди привлекался весь советский персонал, в распоряжении которого находился лишь один «калашников». Но пользы от него не было никакой, так как открывать огонь было запрещено при «любых» обстоятельствах (в лагере раненные). Да, и в Чинандеге, где находился никарагуанский гарнизон, за 15 километров эти выстрелы не услышали бы. Был ещё пистолет у начальника госпиталя, как он шутил, чтобы «застрелиться». В лагере были лишь один старенький грузовичок для «хозяйственных» нужд и открытый американский «джип», на котором начальник выезжал в Манагуа «по вызову» начальства.

Однако медперсонал относился ко всему этому спокойно. Все — военные «добровольцы», (хотя одеты «по–гражданке»), побывавшие в Анголе и Эфиопии. Мало, кто из них знал действительное положение в стране, о том, что в нескольких десятках километрах от них идут тяжёлые бои и для отрядов «контрас» пройти этот короткий путь от границы понадобится лишь пару часов. Никто не владел испанским в такой степени, чтобы слушать радио или читать газеты, которых здесь и не было. У некоторых были маломощные советские «транзисторы», по которым слушали лишь музыку. Телевизор был только в кабинете начальника, да он вряд ли им пользовался. Кормление было «армейское» (своя полевая кухня), по советским нормам с местной спецификой. Дисциплина — гарнизонная, с утренним «построением» и вечерней «поверкой». Сергею, выросшему в военных гарнизонах, забавно было наблюдать такие «построения» в разноцветных лёгких платьях, майках и шортах. Выход за пределы лагеря для персонала был запрещён. Да, и выходить было некуда, так как на километры вокруг никакого человеческого жилья. Единственное место для «прогулок» — на расстоянии двухсот метров от ограждения в поросшем кустарником овражке располагалась лачуга–лавочка, сооружённая из досок под навесом. Здесь можно было купить сигареты и выпить холодного пива или «коку». Изредка один–два раза в месяц кое–кого (по очереди) начальник сам вывозил «за покупками» в Чинандегу. Рядовой персонал ни разу не был в Манагуа. Но большой «наличностью» медики не располагали, получая здесь зарплату в «чеках» Внешторгбанка. Через несколько месяцев состав госпиталя будет заменён, а эти улетят, так и не увидев страну, в которой пробыли год.

По вечерам делать было совершенно нечего. С закатом солнца палатки погружались в кромешную тьму. Электричество имелось только в «большом доме». Медперсонал по ночам пил и… занимался «любовью». Дважды на открытой площадке «крутили» кино (раненные смотрели прямо со своих кроватей). Кольцов посмотрел новый советский боевик «Пираты XX века». Днём читал взятую в «библиотеке» книжку «От советского информбюро, 1943–1945», очерки знаменитых советских писателей и журналистов военных лет. Это оказалось очень актуально, когда знаешь, что настоящая (а не «киношная») война идёт в нескольких километрах от тебя (иногда по ночам издалека была слышна канонада). Давно Кольцов не держал в руках книги на русском языке. Вообще у него было ощущение того, что он оказался в отпуске на несколько дней на родине.

Кольцов попал в руки врача Анатолия Эдуардовича и двух медсестёр Любы и Нины, которые отнеслись к нему со вниманием и сочувствием. Но и они помочь ему практически не могли. Ни анализы, ни рентген диагноза Гастева не подтвердили. Но после «капельницы» приступы больше не возобновлялись, и Сергей пил таблетки и отдыхал.

Однажды их с Чеславом навестили Лида и Татьяна, явившись в весёлом настроении с огромным арбузом в руках. Лида, с помощью жены Чеслава, прошла в университетской клинике Леона курс лечения зубов.

Кольцов покинул госпиталь без сожаления. Надоело безделье. До Манагуа его подбросил на своей машине опять начальник госпиталя. По дороге они заскочили к «компаньеро Алехандро» в «Яму», место нахождения советских военных советников, о которых Кольцов даже не подозревал, встречая, время от времени, этих людей в посольстве, и хорошо зная «товарища» Алехандро. Официально в Никарагуа советских военных советников не было. Вместо них были — кубинские и чилийские.

Встреча дома прошла спокойно. Будто он никуда и не уезжал. Вечером заехал Векслер.

На следующее утро Кольцов выехал со всеми на работу. Но делать было нечего, так как Химена, сменившая Франсиско — Серхио на посту заведующего секцией философии, за этого время ничего не сделала. После работы Сергей вместе с Колтуном заехали к Рябову и выслушали указания о «повышении бдительности», так как за это время (после визита папы римского) военная обстановка в стране обострилась. Об этом шёл разговор и с приехавшим вечером Луисом, заверившим Сергея, что в случае «необходимости» он может обеспечить ему «канал безопасности Социнтерна», и предложившим ему свой пистолет. От пистолета Сергей отказался, но понимал, что положение действительно становилось сложным.