— Ах, дорогой, — вздохнула она. — Ты же знаешь, что все это делается для тебя.

— Знаю. Последнее время она какая-то странная. Мне тяжело с ней общаться, а ее молчание сводит меня с ума. Не понимаю, что с ней могло произойти. Возможно, уменьшение веса вернет улыбку на ее лицо. — Он покачал головой, стряхивая с себя домашние проблемы, и ухмыльнулся своей любовнице. — Как насчет того, чтобы одеться в маленький черный комплектик, который я купил тебе, а?

— Хорошо, но ты должен действовать быстро, у меня назначена встреча с Феде за ланчем в «Мирабель».

— Тогда иди сюда, — произнес он, прижимаясь к ней и проводя руками вдоль спины и ниже.

— Ты еще занимаешься с Феде любовью? — спросила она, когда его пальцы достигли ее ажурных чулок.

— Конечно.

— И пока никаких результатов?

— Никаких.

— Уверяю тебя, что я могу забеременеть.

— Я уверен, что это так, мой ангел, — заверил он, шлепая ее по обнаженным ягодицам. — Полагаю, что ты готова принять меня?

— Я никогда не надеваю трусики, когда ты приходишь, — сообщила она хриплым голосом.

В то время как Торквилл пытался утопить свои заботы в роскошной плоти Лючии, он не мог заставить себя прекратить думать о своей жене. Он чувствовал ее отчужденность, и это тревожило его.

Элен легко могла бы распознать, что ее дочь несчастлива, потому что и сама она тоже страдала и знала о неудовлетворенности в браке больше, чем кто бы то ни было. Но она никогда не обладала способностью видеть дальше собственного носа и собственных нужд. Исключение составлял Хэл, поскольку, в отличие от Федерики, она в нем нуждалась. Он всегда был в ее глазах частью Рамона, которую она могла удерживать возле себя. И чем больше она пыталась доказать себе обратное, тем больше убеждалась, что никогда не сможет разлюбить Рамона.

Артур был человеком добрым и сострадательным, преданным и щедрым — то есть обладал всеми качествами, которые женщина желает видеть в муже, но, тем не менее, ее продолжала жечь тоска по фантастической магии любви тех первых лет, прожитых с Рамоном. Мысли об этом преследовали ее по ночам в форме чувственных сновидений, напоминавших ей о быстро пролетевших годах райской жизни, а днем — в виде постоянного и мучительного сожаления о случившемся.

В начале их совместной жизни она с благодарностью принимала заботу Артура и полагала, что наконец обрела все, о чем мечтала. Но прошло время, и ее мысли снова улетели за океан к другой жизни, где, как она верила, ей удалось познать истинное счастье. Она ничего не могла поделать, но жаждала чего-то еще, чего-то большего, чего-то лучшего, постоянно проявляя недовольство. Но терпение Артура было безграничным. Он чувствовал, что понимает жену. Ею пренебрегли и ее обидели. Она нуждалась во внимании и понимании, а вовсе не в упреках. Он был уверен, что со временем она смягчится и обретет свой кусочек счастья. Он надеялся, что его любви для этого будет вполне достаточно.

Чем более неуправляемым становился Хэл, тем крепче Элен держалась за него. Федерика всегда была самодостаточной — как и ее отец, она чувствовала себя вполне комфортно, будучи наедине с собой. Но Хэл постоянно нуждался в матери и ее безраздельном внимании. Если что-то отвлекало ее от него, он всегда находил способы снова обратить ее внимание на себя. Однако Элен приводили в отчаяние его внезапные перемены настроения, когда в него будто вселялся другой человек — существо, запрограммированное на самоуничтожение.

Хэл оказался гораздо более сложной личностью, чем предполагала его мать. Если его характер можно было бы сравнить с рекой, то изначально чистая, она постепенно заполнилась толстым слоем ила, накопившегося за долгие годы эмоциональных детских стрессов. Достаточно было малейшего раздражителя, чтобы все эти наносы поднимались со дна и замутняли поток его сознания. Именно брак матери с Артуром и последующие события вызвали у него эмоциональное потрясение. Но семена происшедших в нем изменений были посеяны много лет назад, в то последнее лето в Качагуа, когда он был еще совсем маленьким ребенком.

В возрасте четырех лет Хэл очень болезненно воспринимал очевидную привязанность отца к Федерике. Он не был в состоянии выразить свою ревность ни в чем другом, кроме слез и вспышек раздражения, а Элен эгоистично верила, что он чувствует разлад между родителями и таким образом пытается защитить ее от Рамона. В действительности Хэл тоже хотел попасть в медвежьи объятия отца и быть любимым им так же, как и Федерика. Каждый раз, когда Рамон уходил из дома вместе с его сестрой, он ощущал свою отверженность и, хотя и обожал свой игрушечный поезд, подаренный отцом, остро завидовал тому вниманию, которым была окружена волшебная шкатулка, подаренная Федерике. Когда Рамон остался в летнем доме вместо того, чтобы поехать с ними вместе в Запаллар, Хэл воспринял это своим еще ограниченным детским сознанием как отторжение. Рамон едва замечал его, но каждая такая мелочь давала свой осадок в его характере, приближая день, когда накопившаяся муть должна была выплеснуться в форме отчаяния и бунта. Он прицепился к матери как вьюнок, понемногу удушая ее своими нуждами, пока она не была вынуждена постоянно думать только о нем. Тогда, еще в Чили, Элен не решилась сказать ему, что они уезжают навсегда, и пообещала купить Федерике собаку. Хэл, не выносивший невнимания матери, посчитал это почти предательством. Отчаянно боясь потерять ее, он впился в Элен изо всех сил, стараясь даже спать возле нее, занимая место, оставленное Рамоном, и заполняя собой стремление Элен быть любимой.

Хэл рос, и вместе с ним росло его самосознание. Он чувствовал собственную вину в том, что так сильно любил мать, и страдал от ужасных перемен настроения, обожая ее в один момент и испытывая к ней омерзение — в другой. Хэл хотел бы ненавидеть Артура, поскольку мать любила мужа, но Артур нравился ему вопреки собственному желанию. Это частично было обусловлено определенными чертами характера, присущими Артуру, но в не меньшей степени и тем обстоятельством, что сестра его ненавидела, и Хэл видел, как ее бунтарство раздражает мать. Он всегда был готов угодить Элен, но ревность тихо кипела в нем, подобно черной смоле, и унималась только тогда, когда он видел, что она не любит Артура так, как любит его. Артур уделял ему внимание, которого не удосуживал его отец. Хэл обнаружил в себе потребность отвечать на его доброту, которая с годами росла, так что со временем он стал обнимать отчима с такой же привязанностью, как и мать. Артур уделял ему свое время, выслушивал его, покупал ему подарки, брал его одного с собой на прогулки — то есть делал все те вещи, которые делал Рамон для Федерики, но только для него одного, учитывая презрительное отношение к нему его сестры. Артур принадлежал только Хэлу и его матери. Наступила очередь Федерики оказаться вытолкнутой на холод одиночества до тех пор, пока Элен не позволила ей жить с Тоби и Джулианом.

С этого самого момента Хэл ощутил болезненное отстранение от сестры, которую уважал и любил. Снова желание Федерики было удовлетворено. Он страдал молча, не в силах выразить свою обиду и дискомфорт. И тогда он открыл для себя утешение в мире спиртного и сигарет.

Когда ему исполнился двадцать один год, Хэл учился на последнем курсе школы искусств в Эксетере. Но ему удалось попасть в компанию студентов университета, и в течение всего курса обучения никто не догадывался, что он не учится в высшем учебном заведении.

Он вместе с пятью друзьями снимал дом, расположенный посреди грязного поля, без отопления и электричества, которое можно было активировать, только бросив монету в щель счетчика. По кухне шныряли мыши, а вдоль наружной стены выстроились мешки с мусором, которые никто не удосуживался вывозить. В доме было достаточно холодно летом и невыносимо холодно зимой, но они грелись у костров и спали в верхней одежде. Хэл нигде не работал. Он согласился продолжить образование только потому, что не мог понять, чего же хочет в этой жизни. Пока он учился, это не составляло проблему и дало ему дополнительных три года свободной и почти праздной жизни.