Конечно, это всё ложь православных святых и того, кто их вдохновляет. Но смакуя жестокости, святые графоманы демонстрируют свою садистскую фантазию. Если даже Кураев отказывается верить, будто при прп. Макарии Египетском женщина превратилась в лошадь, а монах слушал рассказы черепа об аде, то тем меньше нужно верить в зверства древнеримских язычников. Ясно, что даже самому кровожадному родноверу своими руками не под силу обезглавить сотню мужчин, женщин и детей за один день, а св. Роман ну никак не может проповедовать после вырывания языка.
Да и справедливо ли Русская церковь в своей житийной макулатуре натравливает на татар св. Меркурия Смоленского вместе с «воинами, похожими на молнии и лучезарной женой»[104]? Ведь верующие механически твердят, будто церковь не имеет ничего общего с политикой. Едва ли можно согласиться, если вспомнить, как во время Монголо-татарского «ига» на Руси именно попы освобождались от налогов, выпрашивали ярлыки и возносили молебны за здравие хана. При том, что во время русского ига в Казани татарам насильно не давали даже исповедовать свою веру.
А вот что анонимный смельчак имеет сказать в защиту крёстного насилия в России:[105]
«Заповеди „люби врагов своих“ и „подставь вторую щёку“ служат делу умиротворения человеческих масс: зло нельзя победить ответным злом. Если же зло невозможно остановить проповедью и добрым примером, то его нужно пресекать.{24} Поэтому Библия советует гражданским начальникам сурово наказывать нарушителей общественного спокойствия.{25} Христианские правила и нормы жизни способствовали тому, что христианская цивилизация стала самой мощной на земле, в то время как языческие культуры стагнировали и постепенно уходили в небытие по причине своей деструктивности и аморальности. О нравственности языческих представлений и традиций (человеческие жертвоприношения, педерастия, храмовая проституция, гладиаторские бои, групповой секс во время т.н. Русалий) говорить невозможно, в то время как христианские заповеди и канонические правила — возвышенны и высоко моральны».
Прежде всего, Русалии, славянский Хэллоуин, групповым сексом не сопровождался. Максимум могло дойти до пьянки, плясок и ритуальной драки в честь предков. Имея в виду этот праздник, попы спрашивали на исповеди: «По мертвеци дрался?» и не более.[106] А то, что растлить ханаанскую девицу значит заслужить геноцид, едва ли позволительно слушать от Кураева, который и сам не девственник. Невежественные христиане мне рассказывали об оргиях весталок (!) при том, что те же ханаанеяне почитали целомудренного и нетленного Аттиса и практиковали ритуал самооскопления, подобно праведному Исаакию Многострадальному.
Оправдываться же Сапфо или Сократ должны отнюдь не перед лесбийскими монахинями или попами-педофилами, среди которых «мнози помрачищися безумием и обнародеша пьянством и всякими грехи, и изнемогоша совестью, житие свинскае улучиша, прелюбодеяние содомское постигоша, и таково прелюбодеяние, яко не во языцех именуетца», что «злейши бо суть жон отрочата на иноки» — «сия мерзость умнозишися не токмо в мирских».[107] Даже элевсинские карнавалы возвышенны и высоко моральны по сравнению с тем, что делается в РПЦ.
Православные обожают выдумывать оргии у язычников, ведьм, масонов и сектантов, но на вышеприведенные замечания возмущаются:
«Какая-то болезнь у атеистов искать гомосексуалистов и прочих сексуальных извращенцев в церковной среде»![108]
Если в Русской церкви разврат «отвергают»,[108] то придётся также отвергнуть своих святых вроде прр. Осии (которого бог обязал подкупить женщину и склонить её к адюльтеру[109]), равноап. Константина I (которому сына родила наложница[110]), св. мч. Мины (который исцелил паралитика тем, что заставил его изнасиловать немую паломницу[111]) и св. Владимира Святославовича (изменявшего жене Рогнеде Гориславе и пытавшегося её убить в храме[112]). На таких людей каждый православный христианин обязан равняться и предаваться блуду, даже если не хочется.
Карамзин пытается оправдать развратность св. Владимира его языческим воспитанием, однако против этого говорит церковный догмат, по которому Владимир с самого рождения «сохранил неповреждённым подобие образа божия, по которому и был сотворён». Святые распутники «соединились с богом,.. сделались… тем, что сам он есть по естеству»,[42] а потом только пошли в свои гаремы. По сути, Иисус Христос, которым эти люди сделались, сам трахал до 800 наложниц св. Владимира направо и налево!
Поэтому-то древнеримским язычникам приходилось очищать заражённую Христом среду, ведь равнодушие было бы бо´льшим злом по сравнению c гнусным развратом кровожадных христиан. О самых ранних, наиболее близких к апостолам христианах «распространилось среди язычников… подозрение в том, что мы вступаем в недозволенную связь с матерями и сёстрами и вкушаем ужасную пищу» и «у нас Фиестовы пиры, Эдиповы связи и вообще такое, о чём нам не то что говорить, но и думать нельзя; нельзя и поверить, чтобы такое бывало когда-либо у людей».[113] И эти обвинения вполне правдоподобны, поскольку изначально воцерковлялись самые подонки древнеримского общества. Вот что пишет о первых христианах их современник-апологет:[114]
«Они узнают друг друга по тайным знакам и отличиям и начинают питать друг к другу любовь чуть ли не до того, как познакомились; всюду среди них возникает как бы религиозная страсть, и они называют друг друга без разбора братьями и сёстрами, так что даже обычное прелюбодеяние из-за применения этого священного имени становится кровосмесительством.
Я слышал, что по какому-то нелепому убеждению они поклоняются священной голове самого низкого животного — осла, — достойное верование, вытекающее из таких нравов. Другие говорят, что они почитают половые органы своего предстоятеля и жреца и благоговеют перед ним, как перед родителем…
Рассказы о посвящении новичков ужасны и всем известны. Перед лицом, посвящаемым в их таинства, кладут младенца, покрытого мукой, чтоб обмануть неосторожных; новичку предлагают нанести по поверхности муки невинные по видимости удары, и он убивает младенца, нанося ему невидные, незаметные раны. Его кровь — о ужас! — жадно слизывают, тело с остервенением разрывают на части. Вот какой жертвой скрепляется их союз, это соучастие в преступлении даёт им залог взаимного молчания. Вот так священнодействия — отвратительнее любого святотатства!
Об их трапезах также известно, об этом свидетельствует речь нашего циртинца Фронтона. В торжественный день они сходятся для пиршества с жёнами, детьми, сёстрами, матерями — люди обоих полов и всякого возраста. Там после обильной еды, когда пир разгорается и жар вина разжигает тёмные страсти, собаке, привязанной к подсвечнику, бросают кость на расстояние большее, чем верёвка, которой она привязана, и тем побуждают её рвануться и прыгнуть. Когда таким образом опрокидывается и гаснет заставляющий сдерживаться светильник, они в бесстыдной темноте предаются без разбора объятиям гнусной похоти»!
