— Лейси, — зову я ее. Она оборачивается и смотрит на меня усталыми глазами.

— Пожалуйста, не волнуйся за меня, Слоан, — говорит она. — Это вредно и для тебя, и для Джеймса. Мне просто нужно немного поспать, вот и все. Иди развлекайся — завтра поговорим.

— Я останусь с ней, — говорит Кас, — я уже много раз был в клубе самоубийств. Один вечер Даллас переживет без меня.

Он поворачивается к Лейси и мягко улыбается ей, но она не улыбается в ответ. Наоборот, ее глаза беспокойно бегают по комнате, как будто все, что ей нужно — сон. И одиночество.

— Думаю, мне не следует оставлять тебя, — я иду к ней, но Лейси напрягается.

— Слоан, — говорит она, — я люблю тебя, но пожалуйста, ничего личного. Обещаю. Я просто устала, и я не была одна с тех пор, как уехала из Орегона. Мне просто нужно немного пространства.

Она поворачивается к Касу и скидывает его руку с плеча.

— И это включает тебя, Казанова. Мне не нужно, чтобы ты надо мной кудахтал или пытался залесть ко мне в трусы.

Кас громко смеется и потом прячет улыбку. Не знаю, собирался ли он приударить за ней, или же просто Лейси знала, как смутить его, чтобы он отстал. Он поднимает руки, показывая, что сдается, и Лейси благодарит его. Она идет к себе в комнату, исчезает за углом, и потом я слышу, как она закрывает дверь.

Я стою на месте, не знаю, что делать. Кроме кровотечения из носа и желания побыть одной, с Лейси, кажется, больше ничего не происходит. Нет признаков настоящей депрессии — кругов под глазами, спиралей, расстройств поведения. Она же вылечилась. Она потеряла Кевина — Кевина — и, может, ей нужно чуть больше времени, чтобы смириться с этим. Как и всем нам.

Кас снова заходит в основное помещение. И я решаю дать Лейси отдохнуть этой ночью, но клянусь, что завтра достану ее. Рано или поздно она все расскажет. Мы пройдем через это вместе. Я захожу в комнату и ищу глазами Джеймса. Вижу, что он сидит на столе, а Даллас стоит рядом, и они о чем-то оживленно болтают. Джеймс что-то говорит, чего я не слышу, и она смеется и, наклонившись, случайно касается его колена. В груди у меня вспыхивает пламя ревности.

Даллас, чувствуя мое присутствие, смотрит на меня и убирает руку от Джеймса. Она оглядывает комнату.

— Ну, — заявляет она, хлопнув в ладоши, — теперь, когда все в сборе, пора повеселиться.

Она указывает на лестницу, и комната быстро пустеет. Джеймс смотрит на меня и мой наряд так, как будто только что вспомнил, как вызывающе я выгляжу. Подойдя ко мне, он закусывает губу, и когда он берет меня за руку, моя ревность улетучивается.

Рядом с нами появляется Кас, и Даллас идет в нашу сторону.

— Думаю, я останусь тут, — говорит Кас, обменявшись взглядом с Даллас, — пригляжу ту за всем.

— Если дело в Лейси, думаю, ей бы не хотелось, чтобы ты ее беспокоил, — быстро говорю я.

— А что не так с Лейси? — спрашивает Джеймс.

Я пожимаю плечами.

— Ей просто нужно немного пространства.

Джеймс пытается найти скрытый смысл в моих словах, но его нет.

— Думаю, она просто устала. — я говорю серьезно.

— Это твой диагноз, доктор? — спрашивает Даллас. Я сжимаю зубы и поворачиваюсь к ней.

— Даже если ты и права. — добавляет она, — мы не оставляем людей в одиночестве на наших базах — в депрессии они или нет. Они могут выдать нас, непредумышленно или даже намеренно. Самоубийцы так непредсказуемы.

— Она не самоубийца, — говорю я.

— Конечно, — отвечает Даллас. — В любом случае, Кас остается. А нам нужно двигать в клуб, так что вы, двое, будьте любезны, пошевелите задницами…

Я смотрю на Джеймса, но он потерялся в своих мыслях, оценивая ситуацию, анализируя варианты. Через секунду взгляд его светло-голубых глаз останавливается на мне.

— Что думаешь делать? — спрашивает он.

— Ты мне нужен, Джеймс, — перебивает Даллас, она трезвее, чем я думала. — Лейси тут будет утром, и вы трое можете поиграть в психологов. Но теперь ты нужен мятежникам. У нас тут не хватает грубой силы.

Она смотрит на Каса.

— Без обид.

— Без обид, — Кас клает руки в карманы, но он, кажется, не очень расстроен, что не пойдет в клуб самоубийц. На самом деле, я думаю, ему не терпится снять темную одежду и смыть макияж.

От молчания Джеймса Даллас теряет терпение, и ее скорлупа начинает ломаться.

— Пожалуйста, пойдем сегодня с нами, — говорит она, — мне нужно прикрытие, защита для мятежников от обработчиков. Я не справлюсь в одиночку. А Касу слишком часто ломают нос. В тебе, в вас обоих, — добавляет она, — есть что-то, что вдохновляет людей. Мы тут просто загибаемся. Нам нужны новые члены, а я не знаю, когда будет следующее собрание клуба.

Ее просьба, должно быть, ударила в нужное место, потому что Джеймс, не советуясь со мной, сразу кивает. Джеймс, по правде говоря, не боец. Но у него доброе сердце, и даже то, что он почти все время притворяется идиотом, не может это скрыть. Я люблю это в нем. И, чувсвуя беспокойство и страх, я позволяю ему повести меня в клуб самоубийц.

* * *

На здании нет никаких надписей. На сером каменном фасаде угрожающе блестят железные решетки на окнах, на стене вьется засохшая бугенвиллия (декоративное растение, которое может вырастать до огромных размеров — прим. перев.). Разломанная табличка над дверью намекает на то, что раньше здесь был тату-салон. Даллас указывает Джеймсу на заднюю дверь, и мы паркуемся рядом с другими машинами у входа. Так странно, что группа подростков, без всякого присмотра со стороны обработчиков, свободно идет по улице. Вкус у свободы потрясающий, как будто я вырвалась из-под надзора и упиваюсь жизнью.

У дверей клуба самоубийц стоит вышибала, парень пугающего вида, с браслетом, украшенным гвоздями, которому, похоже, нравятся чрезмерно узкие майки. Он осматривает каждого из нас, светит фонариком в глаза. Говорят, что когда болезнь — депрессия — овладевает человеком, глаза действительно меняются. И что если знаешь, что искать, можешь увидеть там смерть. Прошло совсем немного времени после нашей встречи с Лайамом в Велнес центре. Он был болен, выкрикивал мне ужасные слова. Я видела его, когда болезнь полностью овладела им, и с глазами у него было что-то не так.

Полагаю, именно это и ищет вышибала: проверяет, не станем ли мы заражать своими самоубийственными мыслями остальных. Когда Джеймса, который идет впереди, пропускают, я с облегчением вздыхаю. А когда меня пропускают следом за ним, я перестаю трястись.

Глава 5

Внутри клуба все застлано сигаретным дымом. Оштукатуренные стены больших помещений окрашены в темно-фиолетовый цвет, из-за ультрафиолетового и неонового освещения кажется, что густые тени создают эффект глубины. Мимо меня проходят люди, их болтовню заглушает музыка — тяжелая пульсация басов бьет по ушам, оглушает. Я полностью поглощена этим — я и забыла об этом, о чем-то темном внутри меня. О той части меня, которая привыкла грустить, и, быть может, все еще грустит.

Джеймс приобнимает меня за талию и указывает на свободный барный столик. Я сажусь, а он стоит рядом со мной, оглядывается по сторонам.

— По правде говоря, меня не привлекают такие развлечения, — говорит он. Похоже, он не чувствует ту печаль, что чувствую я. Его не привлекают такие вещи, и я снова вспоминаю наше утерянное прошлое и думаю, что о нем могут рассказать такие моменты, как этот. Быть может, Джеймсу никогда не было грустно. Может, это мне всегда было грустно. В какой-то момент я чувствую, что выпадаю из реальности и хватаюсь за рукав футболки Джеймса, чтобы удержаться, вернуться назад, в реальный мир.

Теперь мне нужно хорошенько спрятать свою неуверенность, потому что Джеймс целует меня в макушку головы, легонько проводит рукой по черным сетчатым чулкам и шепчет, что он скоро вернется. Я не хочу, чтобы он уходил, но ничего не говорю, и он исчезает. Здесь я чувствую себя уязвимой, обнаженной. Напротив меня, в кабинке, сидит парочка, они целуются, тесно прижавшись друг к другу, и не обращают внимания на остальных. Я отвожу глаза, но замечаю в толпе потерянные взгляды. Я читала листовки Программы, те, что моя мать оставляла у телефона. В Программе говорят, что зараженные обычно выказывают все признаки ненормального поведения, включая половую распущенность, гнев или депрессию. Может, добрым докторам и не приходило в голову, что влюбленные просто хотят друг друга, злятся или расстраиваются. Это не всегда болезнь.