И снова доктор Беккетт выглядит растерянно. Не могу в это поверить.

— Доктор Уоррен все знала об этом, — говорю я. — Риэлм сломал Роджеру руку, они уволили его, выпроводили. Почему его снова наняли в Программу?

— Мы и не нанимали. Роджер больше не работает на Программу — по крайней мере, официально. И, раз уж на то пошло, и доктор Уоррен тоже. После того, как ты ударилась в бега, она была уволена.

Беккетт вздыхает. Он выглядит усталым.

— Слоан, мы должны поговорить о сестре Келл.

Я чувствую угрызения совести.

— Как она?

Доктор Беккетт мотает головой.

— Неважно, это уж точно. Чтобы обработать рану на ее голове, понадобилось наложить несколько швов. Такова твоя благодарность тому, кто пытался помочь тебе? И ты до сих пор думаешь, что не больна?

— Я не хотела сделать ей больно, — виновато говорю я. — Просто хотелось увидеть Даллас. Я беспокоилась о ней. То, что вы делаете — неправильно. Вы же не можете просто превратить нас в зомби.

— Да нет же, — насмешливо говорит доктор Беккетт. — Ты же видела Лейси — все пациенты в полном порядке. Они просто… менее жестокие. И менее склонны к суициду. Ты что, и правда не видишь этого?

Мне никогда не удастся заставить его понять. Думаю, он и сам верит всему этому дерьму.

— Ну, тогда оставьте меня в покое, — говорю я. — Я не знаю, где Риэлм, а и знала бы, все равно бы не рассказала. Может, он меня и предал, но он-то уж точно не чмо, страдающее бредовыми идеями.

Сначала доктор Беккетт не шевелится, но потом на его лице появляется широкая ухмылка чеширского кота.

— Бедняжка, — с сочувствием говорит он, — ты и правда — пропащая душа.

Он наклоняется и ласково проводит рукой мне по щеке.

— Спи спокойно, Слоан, — шепчет он, — я сделаю все, чтобы помочь Даллас.

И, словно по команде, открывается дверь и заходят двое обработчиков, которые о чем-то шепчутся. Доктор Беккетт смотрит на меня в последний раз, немного задумчиво, но тем не менее обеспокоенно.

Прочешите тут все и вызовите подмогу, чтобы обыскать окрестности, — говорит он обработчикам. — И усильте охрану карцера, пока завтра не поступит вызов от хирурга.

Обработчики, как послушные роботы, отправляются выполнять команду.

— И это — все? — окликаю я Беккетта, когда он встает, чтобы уйти. — Вы просто удалите наши воспоминания и притворитесь, что нас никогда не было?

— Поверь мне, Слоан — говорит он, хотел бы я, чтобы это было все. Ты и представить не можешь, как вы с твоим парнем ославили нас в прессе. Но мы переживем. Программа переживет это. Подростки все равно продолжают кончать с собой, а мы продолжаем спасать их. Это — новый порядок. А я просто рад тому, что нахожусь по ту сторону баррикад.

— Это не так.

— Ну да, тебе-то откуда знать? — говорит он, и недовольство проглядывает на его спокойном лице. — Ты в депрессии. И бредишь. Тут всем плевать на твое мнение.

Он замолкает, явно пытается успокоиться.

— Увидимся на той стороне, Слоан. Думаю, тогда общаться с тобой будет намного приятнее.

И с этими словами доктор Беккетт оставляет меня в палате с мягкими стенами и идет работать на Программу дальше.

Глава 7

— Джеймс, — шепчу я пустоте вокруг моей кровати, и мне так хочется, чтобы звук его имени мог бы перенести его сюда. Но я могу только представлять его лицо, его ярко-голубые глаза, звук его голоса. Джеймса тут нет. И никогда не будет. Я одна в палате, руки привязаны, и я нахожусь в месте, которое вызывает приступ клаустрофобии, как никакое другое в мире.

Я сижу в тишине и чувствую, что потихоньку схожу с ума. Сколько прошло времени с того момента, когда я напала на сестру Келл, я не знаю — несколько часов? День? Узнать никак нельзя. Окон нет. Ничего нет. Дважды приходила медсестра, женщина, чтобы отвести меня в туалет. В последний раз, когда она была тут, она переодела меня в грубо сшитую серую пижаму, но не разговаривала со мной. На самом деле, я чувствовала, что она меня ненавидит. Может, они с Келл были подругами. Один раз я едва не спросила ее о своей прежней медсестре, но потом передумала. У меня нет права спрашивать. Я — чокнутая, которая ударила ее.

И вот теперь я привязана к кровати, зову своего парня и правда жду, что он мне ответит. Время идет, и потом я слышу за дверью звуки… тяжелые шаги, а не легкую, неслышную поступь сестры. Я слышу шум еще раз, как будто там несколько человек. Сердце у меня бьется чаще, и я улыбаюсь. Они пришли за мной. Джеймс с Риэлмом наконец-то пришли за мной.

Я напрягаю шею и приподнимаю голову, чтобы посмотреть на дверь. Сейчас я выйду отсюда. В голове у меня крутятся, сталкиваются друг с другом беспорядочные мысли. Я не пытаюсь сосредоточиться. Наоборот, начинаю кричать.

— Джеймс! — кричу я им. — Я здесь!

Я кашляю — после нападения Роджера горло у меня еще саднит, но мне плевать. Не хочу, чтобы они прошли мимо. Я слышу, как в замке проводят ключом-картой, слышу гудок сигнализации. Я почти на свободе.

Распахивается дверь, и я не сразу понимаю, кто стоит передо мной. Это не Джеймс, и даже не Риэлм. Это — мужчина в белом халате, с гладко зачесанными волосами. Позади него стоят еще двое, похожие на него почти как две капли воды. Улыбка слетает у меня с лица. Бабочки в животе вспыхивают и превращаются в пепел, наполняя меня отчаянием.

— Нет, — говорю я, медленно качая головой. — Нет.

Обработчик заходит в палату, на его лице — никаких эмоций. Он начинает развязывать ремни, уверенно, но не болезненно.

— Мы сейчас пойдем в одно место, мисс Барслоу, — говорит он так, как будто я не могу понять его слова. — Я помогу вам встать, а потом вы просто пойдете с нами, хорошо?

— Куда мы пойдем? — спрашиваю я.

— Вас хочет видеть доктор.

С его помощью я поднимаюсь, и я рада, что снова стою на ногах. Волосы у меня на затылке совсем спутались, и когда мы выходим из палаты, я, стесняясь, пробегаю по ним рукой.

К доктору Беккетту меня не ведут — я иду к хирургу. Они собираются сделать мне лоботомию.

Один из обработчиков остается позади — охраняет палату, где, видимо, находится Даллас. Все вокруг кажется нереальным — стены, белые халаты. Запах мыла, боль у меня в запястьях. Я нахожусь в ночном кошмаре, от которого никогда не очнусь. А может быть, я — та я, что есть сейчас — навсегда останется в палате с мягкими стенами, а новая Слоан займет ее место? И я вечно буду ждать Джеймса. По щеке у меня стекает слезинка, губы пересохли. Я судорожно вздыхаю, начинаю тихо плакать. Страх настолько подавляет меня, он настолько всеобъемлющ, что я решаю укрыться в воспоминании — удаляюсь в безопасное место. Мой последний приют. Я думаю о Джеймсе.

— Слоан , — говорит Джеймс , усмехаясь , — я думаю , тебе нужно научиться плавать .

— Ага , — говорю я и прибавляю звук радио в машине , а Джеймс , смеясь , отводит мою руку .

— Я не шучу , — говорит он , — что если нам придется плыть , чтобы спасти свою жизнь ?

Я поворачиваюсь к нему и смеюсь .

— Что , уплывать от акул , что ли ?

— Никогда не знаешь .

— Нет уж , я совершенно уверена , что мне никогда не придется уплывать от акул . Меня устраивает , что я не умею плавать , Джеймс . Я прекрасно прыгаю по камням . Надо будет как — нибудь показать тебе .

— Меня бесит , что ты боишься , — говорит он , улыбка его пропадает , а голос становится серьезнее . Мы едем на встречу с Лейси и Кевином , чтобы присоединиться к мятежникам . Каждая наша минута нормальной жизни омрачена тенью страха . Не думаю , что он когда — нибудь пройдет .

— Я хочу , чтобы ты ничего не боялась , — говорит Джеймс . — И хочу , чтобы сражалась . Сражалась всегда , за все . Иначе они победят .